пасти хрустит и взрывается, как шипучка.
Летать хотел очень-очень, долго с крыши смотрел на больших драконов, парящих в небе, они там танцевали свои вихревые ураганные танцы, крыльями переливаясь в синеве небес. На свои неокрепшие обрубки грустно смотрел, он меня не пускал никуда, пока не вырасту.
Сбежал как-то из-под носа у него, глаза зажмурил и то ли прыгнул, то ли свалился с утеса. Думал, или умру, или летать буду.
Полетел.
Счастьем и радостью заполнился до краев, размахивал крыльями, теряя высоту, попадая в воздушные ямы. Криво косо сначала, потом уже уверенно встал на крыло. Оно понятно, у меня в крови это было.
Потом уже мы вместе летали, много видели городов и стран. Много видели и войны, и мира.
Смотритель мой, последний самурай последнего племени ледяной планеты, которая за пределами радужного купола.
Там однажды, на залитой солнечным светом лесной опушке, я сожрал его сердце. Он сам мне его отдал. Раскрыл свою грудную клетку и вынул холодный голубой кристалл. Говорит, ешь. Оно теперь твое.
А я показал ему, где находится мое сердце. Пол левым крылом, самая тонкая чешуя, отодвинул в сторону раскрыл ему огненный цветок.»
Она говорит:
«Смотри, смотри внимательно, много жизней назад это ТыЯиОни, это мы с тобой, это я Золотой дракон, это ты – смотритель Золотого дракона. Ты последний самурай последнего племени планеты по имени Льды. Я последний дракон, который взял и сожрал твое сердце, чтобы потом растопить жаром своих термоядерных плазменных центров этот лёд повсюду. Чтобы жизнь была, чтобы вода была, везде и всюду, чтобы радость и счастье для всех живых существ.
И замок твой хрустальный – то обитель всех твоих воспоминаний о прошлых жизнях…»
***
Но мне уже они не нужны. Мои прошлые жизни, когда я здесь встретил тебя. Ты со мной, а это значит, мне больше не нужен это склад забытых воспоминаний.
Ты сгораешь и превращаешься в миллион частичек, кружишься в воздухе вихрем искрящегося смеха, и возвращаешь меня мне.
Я начинаю петь, я забываю обо всем, и этот замок из хрусталя трещит по швам, как трещит по швам мой разум, и на самой красивой ноте из всех самых красивых нот он рассыпается в стеклянную пыль, взрывом разлетается в разные стороны, не оставляя в пространстве ни структуры, ни формы ни напоминания о том, что он стоял здесь, фундаментально и долго, может быть, целые века, а может быть, один только миг.
Я только лишь затем вошел внутрь, чтобы его разрушить, чтобы превратить свое наваждение в поток, и в этом цунами из звона и света вновь вспомнить, что я – не одержимость и не стремление и не поиск.
Я – всего лишь звук.
Звук, который способен взрывать целые замки. Который штормовой волной смывает двери, за которыми спрятаны ваши сердца. Звук, который возродил тебя из пепла, мой черный феникс. Танцуй!
***
Я открываю глаза и вижу изумленные лица, я вижу их взгляды, их оцепенение, немой вопрос.
Зал взрывается аплодисментами, зал просит выйти на бис.
Я забираю инструмент, и ухожу, не собираю цветов и комплиментов, не слушаю восторженные отзывы и всю эту морось.
Они думают, что это для них.
Они не знают, что это для нас.
Я выскальзываю в холодный сумрак, я ухожу, подальше от людей, я закрываюсь в свой кокон из золотых нитей, в который никто не может войти.
Я несу тебе в ладонях собранные крупицы хрусталя, я хочу, чтобы ты вплела их в волосы.
Мой несбыточный замок рассыпался, я покажу тебе, негодяйка, что ты наделала, и…
Спасибо Тебе!
Ты уже и так все знаешь, мне нет нужды облекать в слова то, что произошло. Мы засыпаем в обнимку, мы просыпаемся вместе посреди ночи, чтобы сквозь сон услышать, как шелестит дождь, как бьется сердце гор, как туман крадется в ущелье, и засыпаем снова.
Меня зовут Алекс Тернер, бродяга, музыкант, потомок пиратов, почти что шелудивый пес…
Смотритель Золотого Дракона…
***
Раздается стук в дверь, посыльный вручает мне большой свёрток, и просит расписаться на бланке. Я долго и тупо смотрю на свое имя, указанное в строке получателя, и там написано:
«Дорогой –помехи– мы рады прислать вам в качестве подарка одно из наших изделий, надеемся, вам понравится.»
Я ставлю летящий росчерк, отпускаю доставщика, а сам стою с посылкой в руках в своем коридоре, забыв включить свет, и перед моими глазами из золотых светящихся в темноте чешуек складываются буквы моего настоящего имени…
Глава восемь
В которой восьмилетний Элиаш просыпается после полуденного сна в стогу сена в темном сарае от того, что его громко зовут по имени
Глубоко из тягучего сна я вырываюсь, как из вязкой паутины, на зов, кто-то зовет меня по имени. Сначала я решил, что это мама будит меня к завтраку, но чем больше я возвращался к действительности, тем больше понимал, что это точно не она. Она умерла уже год назад, почти сразу после отца. Лихомор забрал обоих, не пощадив нас, оставшихся сиротами, на попечении старого слепого дедушки. С тех пор пришлось взять на себя миллион взрослых дел и поручений, в том числе, заботу о младшей сестре и, что уж греха таить, о слепом дедушке. Вроде бы он должен был за нами смотреть, но, во-первых, нечем, во-вторых, за ним самим глаз да глаз. Получилось, как получилось. Пришлось стать старше.
–Эли! ЭЛИ! – тоненький голосок маленького Матеуша раздавался по всей округе.
– Эли! Дедушка Тадеуш… Дедушка Тадеуш…
–Что? Что стряслось? – я уже было подумал, что дедушка…
–Дедушка Тадеуш говорит, с Аникой случилась беда…
Я не стал дослушивать, сразу побежал, чтобы узнать из первых уст…
Увидев заплаканное лицо своего деда, я понял: дело серьезное. Он любил нас, по-своему, ворчливо, по-стариковски, но любил. На старость лет оказаться с двумя малолетними внуками на руках, одной еще и пяти нет, второй только-только перестал наматывать сопли на кулак при каждом удобном случае… Так и зажили втроем, худо-бедно, но вместе. Семья все-таки.
–Элиаш! Элиаш! Аника!
–Что?! Что случилось! Не тяни, старый!
Старик взбеленился. Затряс клюкой, заорал.
–Ты опять дрыхнешь на своем сеновале, посреди бела дня, бездельник, а пока ты давил храпака, Анику полуденница утащила, поделом нам, бестолковым, не усмотрели, прости господи, не усмотрели за малой!
–Ты откуда знаешь? – спросил я.
–Оттуда, оттуда бестолочь, сердце мое чует неладное, Штефан сказал, что видел, как они с подружками игрались на границе Вепревой пустоши. А потом они
