шёку, поправила одеяло и вышла из комнаты, оставив после себя приятный запах мыла и чего-то еще неуловимо волнующего… Мама была такая замечательно красивая и ласковая, Вася хоть и боялся разоблачения, всё равно обожал маму. И всё продолжал теребить писюн… В памяти ребёнка снова и снова возникало лицо мамы, которая оборачивалась и легонечко смеялась…
На самом деле в те годы бабушка постоянно присматривала за Васей, и только иногда он её выпроваживал – обычно в магазин чего-нибудь купить, – всегда придумывал убедительную причину чтобы спровадить бабулю.
С тех пор Васяне часто снилась мама, и всегда она смеялась приятным смехом, и кокетливо поворачивалась спиной. Когда впервые он испытал оргазм – тоже вспоминал её.
Позже Вася всё же попробовал… Даже под страхом смерти он не признался бы никому, как однажды достал из холодильника тонкий парниковый огурец и пробовал пропихнуть его в себя сзади. При этом он стоял спиной к зеркалу и поворачивал голову, стараясь улыбаться и смотреть, как упорно огурец толкается в его совсем ещё худую попу.
Вообще-то, дядя Миша ему нравился. Такой внимательный, интеллигентный, умный. Васяне хотелось стать таким же, когда вырастет. К тому же, он постоянно дарил мальчику подарки, например, обалденный вертолёт с пультом управления или железную дорогу! И даже настоящий велосипед – не детский трёхколёсный, а спортивный – с тонкими шинами.
Когда Вася подрос, то уже понимал, что делал в тот день дядя Миша с его мамой. Но, как ни странно, продолжал хорошо относиться к отчиму. А если быть ещё честнее – в тайных дебрях души Васяня завидовал и мечтал побывать на месте дяди Миши… Или хотя бы – (эту мечту нельзя было озвучить даже перед самим собой) – побывать там вместе с дядей Мишей. Звать его папой Вася так никогда и не смог. К тому же, они вскоре уехали жить в Израиль. Отдали мальчика на воспитание бабке с дедом, квартиру продали и уехали…
С тех пор они мало о себе писали. У них даже родилось ещё двое детей. Однажды бабушка хотела показать фотографии двух карапузов-близняшек, но… – Вася отбросил фотки на пол и убежал на улицу. И там расплакался.
Так и получилось, что Васяня жил у бабки и после смерти деда – тихо мстил бедняге за то, что та когда-то согласилась взять его под свою опеку. Ведь, если бы ни бабка – мать не смогла бы его бросить! – В этом Василий был убеждён, хотя, разумеется, никогда не делился этим ни с одной живой душой.
Часть третья
Бабка и дед
Бабка Бурмистрова всю жизнь прожила с одним мужем – пусть и зловредным, но хозяйственным и не гулякой. Тот научил её вести хозяйство, исправно убирать в доме и готовить жрачку – у них даже листок висел на кухне, специальный – с требованием, чего и когда готовить. Остальное деда сильно не волновало. Ну, может, разве что дед требовал бережливости… Доставалось ей порой, чтобы «варежку не разевала» на всё подряд, а покупала строго то, на что получила одобрительную санкцию деда – хозяина в доме.
Больше ничего особенного в жизни бабки с дедом Васяня не примечал.
Фотографии она любила рассматривать… Частенько. Хранила их бережно, в старом альбоме – совсем истёртые, сделанные ещё до Царя Гороха! – Хлам, короче! Весь её род был запечатлён на отдельных, прямо важнее не бывает снимках.
Толстый альбом, чистый, ухоженный… – Так и лежал у неё на столе, будто сторожевая собака, охраняющая бабкин сон. – Вместо библии. К тому же, от предков, которые жили до изобретения фотокамеры, у старухи сохранились написанные местными художниками портреты: несколько пожухлых от времени небольших холстиков, скатанных рулончиками, – все с такими серьёзными лицами, сдохнуть можно!
Бабуля ими гордилась. Всё хотела их в рамки вставить, да развесить, только дед ей денег на рамки не давал. Деду, как и Васяне, было насрать на её «реликвии».
В год, когда мать уехала в Израиль с новым мужем, Вася переселился к старикам в их квартиру. Пока дед был жив, приходилось подчиняться общему распорядку. Зато после смерти дедуси – Бурмистров стал сам воспитывать дурную бабку. Во многом она слушалась, но кое-что не поддавалось никакой дрессировке. Такая нелепая тупая упрямость…
Бабка была непроходимая дура. Категорически не могла отвечать здраво за свои действия. Например, если Василий велел заткнуться и молчать, она всё равно продолжала бубнить что-то. Порой даже, ссылалась на важность общения, – например, с домашними цветами! Ну не дура?
У неё в комнате стояло несколько горшков, вокруг которых старая постоянно возилась и всё чего-то бубнила себе под нос. И даже тот факт, что бубнила она, находясь строго в своей комнате – всё равно не давал ей права так себя распускать! Васяне было нестерпимо стыдно за своё родство с чокнутой бабусей. Он и в гости-то не мог к себе никого пригласить! Конечно, приглашать было особо некого, Бурмистров не любил показывать чужим своё жильё, но всё же… А вдруг захотелось бы?
К тому же бабка часто забывала помыть свою чашку. И особенно злило, когда она – даже вымытую, как будто специально издеваясь – перестала убирать в шкаф! Это так раздражало, что хотелось убить старуху на месте! Сколько же она ему нервов попортила!
Звали бабулю Клара Адольфовна – необычное такое имечко – мать его сгинувшего на просторах России папаньки. Про него даже и вспоминать не хотелось: сгинул и отлично, меньше дерьма в доме.
А дед нормальный такой был – волевой: знал, чего хотел.
Как-то приходит с рыбалки и орёт с порога: «мать, давай скорее тряпку тащи, пока я всё тут не разнёс в пух и прах сапожищами!» – да как треснет грязным сапогом по бабкиным ботинкам, они и улетели через весь коридор! Бабка пришла, даже глазом не моргнула: убрала свои боты в шкаф, мокрой тряпкой после дедовских сапог протёрла, а уж потом их в ванной помыла… И ни слова возражения!
Ну, в общем, дед давал просраться! И рассказывал много всего. А бабуля только жрать готовила, больше от неё пользы никакой не было. Васяня, правда, одобрял – если, конечно, вкусно получалось. А так, чего-то особенного сказать о бабке? Вроде и нечего совсем.
– Ладно, чего о них всех вспоминать? Лучше побольше своими делами заниматься.
Только вот незадача – никаких таких особых дел у Васяни не было. Раньше школа, потом институт, теперь работа… – Если бы
