перерезанными. Ведь если исключить грудных младенцев, то у всех людей, как правило, имеются в распоряжении связи с другими божьими тварями разных видов, а также с природой, с вселенной, с Богом. Я не верю, что без наличия хоть одной подобной связи человек вообще в состоянии выжить.
Те индивиды, кому удалось выжить после утраты любви в детстве, испытывают сильный страх перед разрывом имеющихся у них связей. Некоторые из таких лиц даже заявляют, что лучше плохие связи, чем никакие. Сама мысль о возможном одиночестве прямо-таки повергает многих в трепет. Она пробуждает в памяти чувства, существовавшие у такого человека в детстве, когда выживание было напрямую привязано к членству в семье. Помимо этого, она соотносится с тем фактом, что бытие в одиночку заставляет человека жить, что называется, в самой непосредственной, интимной близости к собственному Я. Если это Я является чем-то слабым, ненадежным и неопределенным, то бытие наедине с самим собой не доставляет никакого удовольствия. Однако чувство отсутствия безопасности, которое затрудняет человеку жизнь в одиночку, одновременно ставит его в невыгодное положение и при совместной жизни с другим индивидом. Такой человек нуждается в наличии связи для ослабления неизменно мучающей его эмоциональной боли, но эта боль никогда не снимается через посредство другого лица. В результате человек становится все более и более зависимым и подчиненным. В конечном итоге все это завершается физическим унижением, которое, впрочем, кажется отдельным людям предпочтительным по сравнению с эмоциональной болью от постоянного пребывания в одиночестве.
Разрядка эмоциональной боли достигается с помощью плача, который облегчает и частично снимает состояние хронической зажатости в теле. Чтобы плач оказался эффективным, он должен быть столь же глубоким и сильным, как владеющая человеком боль, и он должен сочетаться с убежденностью данного человека в том, что поиски кого-то, кто смог бы воскресить блаженство детства с его невинностью и свободным привольем, абсолютно безнадежны. Одновременно с плачем человек должен заниматься возведением более сильного и прочного Я, достигая этого за счет роста энергетики тела и более отчетливого восприятия собственного гнева. Жертва предательства будет в норме испытывать немилосердный гнев против предателя. Но как поступать с подобным гневом, если предателем оказывается один из родителей? Когда объектом предательства является маленький ребенок, выживание которого зависит от родителя-изменника, то гнев приходится подавить. Однако для того, чтобы подавить в себе столь мощное чувство, нужно «встроить» в свое тело колоссальное напряжение. Столь сильное напряжение подрывает в человеке ощущение собственного Я и увечит его способность проявить агрессивность при удовлетворении любых своих нужд и потребностей. А ведь без способности сражаться человек навсегда становится жертвой, которая видит в качестве цели выживание, а вовсе не обретение радости.
Я как-то консультировал мужчину в возрасте под пятьдесят, который жаловался на ощущение напряженности вокруг талии, а также на беспокойство и чувство тяжести в животе, длившееся у него уже долгие годы. Этот господин, которого я стану называть Гарри, в течение долгих лет подвергался самым многообразным разновидностям терапии, включая традиционный психоанализ, однако аналитикам никак не удавалось совладать с указанной проблемой. Гарри был крепким, хорошо выглядящим мужчиной, профессиональная деятельность которого протекала вполне успешно, да и брак, по его словам, тоже был удачным. Сам он был практикующим врачом, как и его отец до выхода на пенсию. Будучи доктором, Гарри был знаком с рядом литературных источников, посвященных проблематике «тело—разум». Его беспокоило, что, невзирая на самые разные использованные виды терапии, его состояние никак не улучшалось. Он был в курсе основных идей биоэнергетического анализа, но сам никогда не подвергался ему. Меня рекомендовали ему как авторитетного и знающего специалиста.
Внимательно взглянув на тело Гарри, я удивился тому, насколько мало чувства показывала вся его нижняя половина. Хотя на вид его ноги казались нормальными, при чуть более пристальном рассмотрении они выглядели безжизненными и слабыми. Ягодицы у него были плотно стиснуты, в результате чего бедра и стопы были развернуты наружу. В пояснично-крестцовом отделе спины мне была отчетливо видна полоса напряжения, но сам Гарри не чувствовал в этой зоне никакой боли. Указанное омертвление, явственное в нижней половине тела Гарри, пребывало в резком контрасте с кажущейся витальностью его верхней половины, где наблюдалась хорошо развитая мускулатура. Когда я обратил внимание Гарри на все это, он согласился с обоснованностью моих наблюдений. Хотя до этого ему уже приходилось работать с другими терапевтами на телесном уровне, ни один из них не разглядел указанного отклонения, смысл которого был для меня более чем очевиден. Личность Гарри была подорвана сильной угрозой из-за опасения перед кастрацией, результатом чего явилось отсечение чувств в нижней части его тела.
В целях подтверждения указанного вывода я попросил Гарри рассказать о его прошлом. Он был самым младшим из трех мальчиков, и его, любимчика всей семьи, особенно обожала мать, которая, в частности, обеспечивала ему прекрасное питание и подкармливала всем самым вкусненьким. Результатом явилась большущая проблема, поскольку отец испытывал одновременно и ревность, и гнев по поводу чувств, которыми мать одаривала этого мальчугана. В первую очередь отцовский гнев был обращен на Гарри, и он принял форму сильных шлепков и затрещин, которые обрушивались на мальчика всякий раз, когда он поступал не так, как надо, скажем, не делал того, что ему было велено сделать, либо делал то, что ему было явным образом запрещено. Иногда маленькому Гарри доставалось и просто за то, что он как-то высказывался против родителя. Но дети определенного возраста нуждаются в свободе, чтобы исследовать окружающий мир, и они неизбежно будут сопротивляться всяким ограничениям и восставать против них. Тело Гарри носило на себе свидетельства размаха его борьбы – и выпадавших на его долю наказаний. Родитель легко оправдывает для себя такого рода наказания как идущие на пользу ребенку. Мальчик должен выучиться тому, что такое хорошо и что такое плохо, и ему следует нести ответственность за свои поступки. Гарри усвоил это; он был послушным ребенком и хорошо успевал в школе, так что жизнь его текла вперед по проверенным и признанным каналам. Словом, на поверхности жизнь Гарри была благополучной, но глубоко внутри что-то мучило его и порождало дурное самочувствие и ощущение тяжести. Однако он воспринимал все это как чисто физический симптом, а не как признак того, что в его жизни чего-то не хватает.
В ходе длительной беседы по поводу его детства и взаимоотношений с родителями я поднял вопрос об эдиповом конфликте, который казался мне в данном случае весьма очевидным. Гарри сказал, что ему, разумеется, известно об указанном конфликте и он осознает его уместность
