Например, я слышал, как Гельмут Шлезинджер, президент Bundesbank, предупредил, что рынки ошибаются, если думают, что экю будет фиксированным набором валют. Я спросил его, что он думает об экю как об общеевропейской валюте. Он сказал, что она нравилась бы ему больше, если бы называлась маркой. Я действовал в соответствии с этим. Вскоре после этого лира была вытеснена из европейского механизма обменных курсов.
Я не хочу давать пошаговый отчет о том, что произошло, поскольку мне бы хотелось обрисовать более широкую историческую перспективу Исходя из этой перспективы, основными характеристиками являются следующие: Маастрихтский референдум провалился в Дании; он прошел с очень небольшим перевесом голосов во Франции; и он со скрипом прошел через парламент в Великобритании. Европейский механизм обменных курсов во всех отношениях распался. Это произошло в несколько этапов, последний из которых, а именно увеличение разрыва в августе, был самым далеко идущим, поскольку он ослабил наиболее сильные связи в Европейском сообществе, связи, которые объединяли Германию и Францию. В долгосрочной перспективе важнее то, что Европа находится в самом разгаре глубочайшей депрессии, из которой не видно быстрых перспектив выхода. Безработица является серьезной и постоянно растущей проблемой, которая усугубляется кредитно-денежной политикой. А эта политика представляется слишком ограничительной для этой стадии экономического цикла. Из этого я заключаю, что тенденция к интеграции Европы прошла апогей и обратилась вспять.
Точным моментом, когда произошел этот поворот, можно считать провал референдума в Дании. Он мог продемонстрировать безоговорочную поддержку соглашения; и в этом случае понятной тенденции бы не было. Вместо этого он породил крах механизма обменных курсов. Сейчас Европа находится в процессе дезинтеграции. Поскольку мы имеем дело со сменой подъемов и спадов, невозможно предсказать, насколько далеко эти процессы могут зайти. Одна из фаз этого процесса может зайти дальше, чем люди сейчас хотели бы или чем они способны себе представить, поскольку последовательность подъемов и спадов является самоусиливающимся в обоих направлениях процессом.
Я могу выделить по меньшей мере пять самоусиливающихся элементов. Первым и наиболее значительным является депрессия; 11,7% -уровень безработицы во Франции, 14,1 – в Бельгии и 22,25% – в Испании. Эти цифры просто неприемлемы. Они порождают социальную и политическую напряженность, которую легко обратить в антиевропейском направлении. Во-вторых, происходит прогрессивная дезинтеграция механизма обменных курсов. Это очень опасно, поскольку в среднесрочной или долгосрочной перспективе Общий рынок не может выжить без стабильности в обменных курсах.
Европейский механизм обменных курсов функционировал идеально в условиях, близких к равновесию, в течение более 10 лет. Но объединение Германии открыло фундаментальную ошибку в этом механизме, а именно Bundesbank, играет двойную роль – защитника внутренней кредитно-денежной стабильности и «якоря» европейской кредитно-денежной системы. Пока эти две роли согласуются друг с другом, проблем не возникает, но как только возникает конфликт, Bundesbank отдает предпочтение внутренним соображениям в ущерб своим международным обязанностям. Это было ясно продемонстрировано, например, в четверг, 29 июля, когда Bundesbank отказался понизить ставку дисконта для того, чтобы ослабить давление на французский франк. Можно утверждать, что у банка не было выбора в этом вопросе: он был обязан по закону, Конституции (Gmndgesetz), отдать абсолютный приоритет сохранению стоимости немецкой валюты. В этом смысле между европейским механизмом обменных курсов и Конституцией существует непримиримый конфликт.
Этот эпизод открыл еще одну фундаментальную ошибку в европейском механизме, а именно между обязательствами «якорной» валюты и валюты, которая попадает под ее давление, существует асимметрия. Все обязательства падают на слабую валюту. Следует здесь вспомнить, что в момент подписания Бреттон-Вудского соглашения Джон Мейнард Кейнс подчеркивал необходимость симметрии между сильным и слабым. Он основывал свои аргументы на опыте предвоенного периода. Текущая ситуация все больше напоминает этот период. Иногда кажется, что Кейнса просто не было на свете.
Это подводит меня к третьему элементу, а именно к ошибочной экономической и кредитно-денежной политике. Здесь следует винить не столько Bundesbank, сколько тех, кто противостоял ему, как, например, германское правительство, или тех, кто был жертвой его политики, как, например, Великобритания и Франция. Германское правительство, безусловно, несет ответственность прежде всего за создание внутреннего дисбаланса. Великобритания совершила огромную ошибку, присоединившись к европейскому механизму обменных курсов в октябре 1990 г. после объединения Германии. Она сделала это на основе аргументов, которые были выдвинуты в 1985 г., но против них серьезно возражала Маргарет Тэтчер. Когда ее позиции стали слабее, она в конце концов сдалась, но к тому времени аргументы, которые были истинными в 1985 г., стали более неприменимы. Поэтому Великобритания совершила две ошибки – одну в 1985 г., а другую в 1990 г.
Великобритания потерпела особенно жесткий удар вследствие введенного Bundesbank режима высоких процентный ставок, поскольку экономика была уже на стадии спада, когда страна присоединилась к европейскому механизму обменных курсов. То, что она была исключена из европейского механизма обменных курсов, принесло ей необходимое облегчение. Она должна была приветствовать это обстоятельство, но она была слишком озадачена и не могла реагировать. Она в итоге поступила совершенно правильно и понизила процентные ставки, но инициативу захватить не удалось. Это затруднило процесс восстановления доверия, и им будет труднее контролировать заработную плату, когда экономика опять пойдет в гору.
Можно было предполагать, что Франция учтет опыт Великобритании, но она оказалась еще менее гибкой. Можно посочувствовать усилиям в защиту политики, поддерживающей франк, поскольку французы долго и напряженно боролись за то, чтобы ввести эту политику Франция как раз ожидала результатов этой политики, повышения конкурентоспособности по отношению к Германии, когда награду вырвали прямо из рук после постоянных атак против франка. Но, поскольку политика усиления франка оказалась несостоятельной, стране потребовалось приспособить свой подход к новой ситуации. Вместо этого она добровольно придерживается режима, который оказался катастрофическим. Я думаю, что понимаю ее мотивы: она старается восстановить свои резервы и выплатить задолженность Banque de France перед Bundesbank, сложившуюся в результате попыток французского банка защитить паритет своей валюты. Но страна неверно определила приоритеты. Экономика Франции находится в серьезной депрессии, и ей необходимы низкие процентные ставки. Именно это вызвало августовский кризис. Попытки сохранить французский франк на уровне, близком к немецкой марке, саморазрушительны. Единственный способ создать сильный франк – создать сильную экономику
