Семя одуванчика или тополя благодаря легкому «парашютику» прилетит туда, куда его направит ветер. В себе оно принесет ценный ресурс: питательные вещества в количестве, достаточном для прорастания. Лососи поднимаются на нерест в быстрые ручьи с каменистым дном. На подъем они тратят энергию океанских ресурсов, запасенную в их теле. В их икре (красной икре!) содержится запас ресурсов, обеспечивающих первые стадии развития их потомства в относительно бедной пищей пресной воде. Перемещение ресурса налицо, а передача – только от родителей потомкам.
Императорский пингвин, который проходит значительное расстояние по антарктическому льду от колонии до океана, наедается рыбой, а потом топает обратно, чтобы отрыгнуть часть собранной пищи своему птенцу (а может быть, и самке). Самка кашалота, которая ныряет на двухкилометровую глубину, ловит там кальмаров и рыб, а потом поднимается к поверхности и кормит своего детеныша концентратом полученной энергии – молоком.
В колонии летучих мышей-вампиров особь, которая напилась крови представителя подходящего вида млекопитающих, может поделиться частью своей добычи с менее удачливым соседом. Вероятно, вампир, который готов был отрыгнуть часть крови голодному соседу, со временем может получить аналогичную помощь от него. Но это все – феномены взаимодействия особей внутри популяции.
А вот у человека примеров, где есть накопление, перемещение и передача ресурса одновременно – полным-полно. Называться такие отношения могут по-разному: иногда гуманитарной помощью, иногда контрибуциями, но чаще всего – торговлей или обменом. Товарно-денежные отношения, экономика и внешняя политика – феномены, корни которых уходят в эту уникальную особенность нашего вида. Когда появилось такое взаимодействие? Очень давно.
Я нахожусь сейчас в окрестностях города Змиева, райцентра Харьковской области. Река Северский Донец, правый приток Дона, течет по широкой пойме, изрезанной старицами и пойменными озерами. Река вьется, подмывая то один, то другой берег. Там, где она сужается, на быстром течении на глубине в несколько метров образуются россыпи тяжелых предметов, вымытых из размываемых берегов. Кости и артефакты из разных времен лежат вместе. Возраст приходится определять не по особенностям залегания, а по технологическим особенностям разных культур.
Например, здесь много легко узнаваемой керамики бронзового века. Мой когдатошний студент, а ныне коллега, Глеб Мазепа, нашел даже половинку горшка (возрастом в пять-шесть тысяч лет) с пригорелой, обугленной кашей. По структуре горелой каши специалист установил, что она была сделана из полбы: злака, который был распространен в этих местах несколько тысяч лет назад.
Одна из частых находок здесь – каменные ножи и скребки. Есть не только готовые изделия, но и многочисленные отщепы, доказывающие, что изготовляли эти изделия здесь. Горных пород, из которых делались ножи, в окрестностях нет; ближайшее их месторождение – гора Кременец, расположенная в другом райцентре Харьковской области, Изюме. По трассе, соединяющей Змиев и Изюм, между ними – 113 километров. Даже если каменные заготовки для изделий транспортировали (против течения!) по извилистому Северскому Донцу, это расстояние было достаточно серьезным.
Кстати, вероятно, что часть заготовок приходила в окрестности Змиева не из Изюма, а из еще более далеких мест. Там, где добывали камень, и там, где из него делали ножи, обитали разные группы людей, так что мы видим проявления и межпопуляционного обмена, и перемещения важных ресурсов!
Там, где я нахожусь сейчас, достоверных находок остатков иных видов людей, кроме Homo sapiens, нет. Но похожие особенности распространения характерны и для орудий иных, более древних видов. Это очень старая, общая для нас и наших ближайших родственников, особенность нашей группы.
Как она появилась? Первым ее шагом была способность делить совместную добычу внутри группы. Некоторые виды добычи (падаль, которую нужно было коллективно отбивать у более совершенных хищников, позже – охотничьи трофеи, которые требовали слаженной работы многих охотников) требовали раздела внутри всего племени. Что-то менее существенное мужчина делил между собой, своей женщиной и их детьми (вы еще не забыли про отношения "ресурсы в обмен на секс"). По всей видимости способность людей к обмену расширялась: от обмена пищей к обмену несъедобными ресурсами (например, материалами и изделиями из них); от обмена внутри одной группы к обмену с представителями других групп.
Оглядитесь вокруг себя. Вы читаете эту колонку на экране какого-то электронного устройства. Где оно сделано? Откуда доставлены его комплектующие? Насколько расширяет список территорий, которые обслуживают вас, ваша одежда? украшения? очки и стоматологические материалы в зубах? транспорт, который обеспечивает ваши перемещения? Каждый из нас эксплуатирует источники ресурсов всей планеты!
Есть в этом что-то принципиально новое? Учтите, что любое животное, которое дышит кислородом воздуха, получает его из атмосферы, где накапливаются и перемешиваются продукты фотосинтеза растений всей планеты. Человек находится в том же положении? В отношении атмосферы – да, а в других отношениях – наше положение особенное. Численность любой популяции любого вида, кроме нашего, ограничена ресурсами того местообитания, которое она населяет (для мигрирующих видов – совокупности местообитаний, в пределах которых они мигрируют).
У человека иначе. У него возможны поселения наподобие антарктических станций – существующих за счет привозных ресурсов, существенная часть которых произведена в другом полушарии. Более того, жители обычного города населяют местообитание, которое не обеспечивает их большинством ресурсов. Пища в город поступает из агроценозов, вода – из более-менее обширного водосборного бассейна, энергия и материалы – чуть не со всей планеты.
Наш вид – единственный глобальный вид. При всей своей разобщенности, несмотря на жирующий «золотой миллиард» и голодающий «деревянный», глобальное человечество эксплуатирует ресурсы планеты в целом. У всех иных видов каждая популяция эксплуатирует ресурсы своего местообитания.
Как это отражается на регуляции численности? У всех иных видов емкость среды (экологический термин, означающий численность популяции, соответствующую наличным ресурсам) определяется независимо для каждого местообитания. Численность одной популяции может падать, а другой – расти. Наша емкость среды определяется емкостью биосферы. Мало того, что благодаря энергии ископаемого топлива мы избавились от ограничений, связанных с текущей интенсивностью фотосинтеза. Благодаря способности к обмену ресурсами мы вышли за пределы пространственной ограниченности наших местообитаний, опутав всю планету магистралями для перемещения почти всего, что нужно для нашего существования.
Исчерпание ресурса в одном местообитании не угрожает существованию подавляющего большинства видов, ведь большинство из них населяет несколько или много местообитаний. Виды, представленные одной локальной популяцией, считают критически угрожаемыми. Наш вид представлен одной глобальной популяцией. Хорошо это или плохо? Это данность…
Как приятно выпить боливийского кофе, сваренного в турецкой джезве и перелитого в старую чашечку из богемского фарфора! Сахарок пускай тростниковый, кубинский, зато лимончик кавказский; газ российский, вода украинская. На экране южнокорейского нетбука (большая часть деталей – китайские) свежие новости со всего света и письмо от старой подруги, наполовину грузинки из Казахстана, с которой я когда-то познакомился в Ашхабаде и которая сейчас живет в Австралии… Впрочем, не будем забегать вперед: и информационный обмен, и демографическая мобильность требуют особого обсуждения. На сегодня все…
К оглавлению
Василий Щепетнёв: Попаданец в чистилище
Василий Щепетнев
Опубликовано 28 июля 2011 года
Сегодня непреложной истиной считается, что душа требует реабилитации не менее, чем тело. Жертвам всякого рода насилия – военного, террористического, криминального, бытового – предписывают пройти курс восстановления душевного равновесия. Или, если ущерб слишком велик, советуют из осколков прежней личности склеить что-нибудь новое, пригодное для жизни. Для большинства эти рекомендации так рекомендациями и остаются: слишком много насилия, слишком мало целителей. А каково было в России двадцатых годов, когда счёт изломанных душ шел на большие миллионы?
Ильф, как и многие другие, решил отряхнуть прах былого и считать, что родился заново. Если умер старый мир, почему бы вместе с ним не умереть Иехиелу-Лейбу Файнзильбергу? «Я знал страх смерти, но молчал, боялся молча и не просил помощи. Я помню себя лежащим в пшенице. Солнце палило в затылок, голову нельзя было повернуть, чтобы не увидеть того, чего так боишься. Мне было очень страшно, я узнал страх смерти, и мне стало страшно жить».