Packard Bell DOTS-C отличается продуманным дизайном, неплохой эргономикой и доступен в четырёх цветовых исполнениях: чёрном, белом, фиолетовом с чёрным и фиолетовом с белым. Габариты устройства составляют 25,65x18,4x2,4 см, а его масса с шестиячеечным аккумулятором — 1,20 кг (с трёхъячеечным — 1,05 кг).
ЗаключениеНетбуки находятся где-то посередине между своими старшими «собратьями» и появившимися не так давно планшетными ПК — они дешевле и компактней полноформатных ноутбуков и мощнее планшетов. Конечно, ультрабуки (ещё одна новинка) и некоторые топовые планшеты могут поспорить с нетбуками по всем параметрам, кроме одного — цены. Стоят бюджетные «малыши» при своих возможностях недорого и потому пользуются заслуженной популярностью у покупателей. И хотя первоначальная шумиха вокруг нетбуков поутихла, о смерти этого класса устройств говорить рано. Ушёл ажиотаж, но в обозримом будущем эти девайсы будут актуальны.
К оглавлению
Василий Щепетнёв: Освобождение
Василий Щепетнев
Опубликовано 26 ноября 2012 года
Памяти Б.Н. Стругацкого
1
- Не вздумай якшаться со всякой рванью! — мать сегодня была злой, наверное, опять ждёт письма с материка.
- Не буду, — Ерёмка спорить зарёкся давно. Что толку?
- И вообще, поосторожнее. Помни, завидуют нам.
- Я помню, — он надел чуни, запахнул полы тулупчика.
- Сразу домой возвращайся, — крикнула в спину мать.
Ерёмка, не оборачиваясь, махнул рукой: вернусь, вернусь я. Куда ж денусь.
Идти было легко, ветер улёгся и только изредка шевелил хвостом, отчего снежинки прыскали в стороны, но тут же и успокаивались. Давешняя пурга была гонцом, напоминанием: ждите, ужо скоро... тогда надолго... Но скоро — это ещё не сегодня.
От быстрого шага Ерёмка распарился, и холод, домашний, нудный, пробиравший до самого нутра, ушёл. Вернулся в дом, чтобы ночью вновь заполнить собою — всё.
Небо чуть посветлело, но Ерёмка всё равно различал белесый кур над шахтой. Виделось хорошо, зорко, и он порадовался тому. Нужно ж хоть чему-нибудь радоваться.
Его нагнал Ванятка, потом Борщан, они тоже вглядывались в небо над шахтой, но вслух говорили о пустяках. То есть это, конечно, не пустяки — когда придет транспорт с углём, чего ждать от нового управляющего, будет ли почта — но все эти вещи происходили сами по себе, о них можно говорить или молчать, неважно, ничего не изменится хоть от самых долгих разговоров. Может быть, другое тоже не изменится, но оно касалось каждого по отдельности, и, случись что, каждый и останется — один.
Ближе к шахте подошли и остальные ребята, теперь их было много, задумай ссыльняшки что затеять — получат сполна, но те брели мирно, своею стороной.
Пришли они точно, ждать пришлось самую малость. Переоделись и получили по тормозку с салом.
Милостипросим проверил по списку каждого, затем Вовка-с-ямы начал медленно, по складам, читать газетные вырезки. «Российский Ратник» и без того обязан был выписывать каждый взрослый, и потому Ерёмке было скучно: всё это он читал прежде, и про победу под Гданьском, и про зверства кровавых тевтонов, и про движение «Фронту — нашу веру и наш труд». К тому же Вовка-с-ямы читал плохо, запинался, глотал слова, оттого выходило даже смешное, вроде «шолдатам нужно по уху, и они получат сполна», вместо «солдатам нужно пороху», но смеяться было нельзя, лучше опоздать, чем рассмеяться, и Ерёмка старался вообще ничего не слышать.
Когда политинформация, наконец, закончилась, все даже обрадовались. Милостипросим ещё раз пересчитал народ, выдавая фонарики. Прежде Ерёмка всегда удивлялся, зачем дважды делать пустую работу, а потом удивляться перестал, понял: пустую работу исполнять легче, чем нужную.
- Ну, молодая гвардия, милости просим. На всём готовеньком жить, конечно, приятно, но хоть что-нибудь отработайте отечеству, хоть капелюшечку.
Клеть шла быстро; минуты эти, когда замирало внутри, когда обступала со всех сторон — громада, чувствовались особенно остро. Казалось, продлись они, минуты, самую малость, и он научится летать, даже не научится, а просто вспомнит, как это делается. Сколько раз он опускался вниз, столько и появлялось это чувство. Да только пустое, обман. И лёгкость сменилась гнётом, что наваливался и давил книзу.
Клеть содрогнулась и — остановилась.
Приехали!
Здесь всегда было тепло и всегда дул чёрный буран — ветер, что для вентиляции. На самом деле он был, наоборот, светлым из-за млечного пара, но взрослые того не видели и звали — чёрным.
- Пошли, — подтолкнул он Ванятку. Оба они работали рядом, он с пятой бригадой, Ванятка с шестой, и потому сразу отделились от остальных.
Люма светила тускло, участок был самым старым. Говорили, что здесь работал ещё сам Мастер.
У развилки он попрощался с Ваняткой, толкнув того для бодрости в бок.
- Ну, пока, — отозвался Ванятка. — Вечером свидимся.
Тут бы его толкнуть вдругорядь, да не толкнуть, наподдать, чтобы не трепался зря, не сглазил, но Ерёмка только кивнул. Свидимся, если живы будем.
Ветер дул и дул, не иначе инспекцию ждут. Инспекция в непродутую шахту не пойдёт, побоится. А взрослые будут костерить ветродуй. Из-за него спину ломит, не разогнуться.
Его встретил Архипыч, большак.
- Как ты, Ерёмушка? — ласковый голос давно не обманывал Ерёмку, но он вежливо ответил:
- Спасибо, дядя Коля, хорошо.
- И ладненько. Нам, Ерёмушка, кровь из носу, план делать нужно. Десятый день сегодня, последний. Артель из сил выбивается.
Насчёт плана Архипыч врал, план артель выполняла с верхом. Просто хотел премпайку получить. Премпайка у большаков была что надо: и мясо давали, и лук, и муку. И артели кое-что доставалось, не без того. Ежели прикинуть, то простой артельщик едва четверть получал против большака, так на то он и большак, чтобы долей выше прочих быть.
- Хорошо, я постараюсь.
- Вот-вот, постарайся, Ерёмушка, а артель тебя уважит, обещаю.
Обещанию Ерёмка поверил. Жалко, что ли, большаку артельного?
Он побрёл в каморку. Архипыч шёл следом, бубня насчёт почёта, благ и хорошего отношения.
- Ведь я не как другие, не кричу, пальцем не трогаю, наоборот. И ко мне люди тоже с пониманием, для них ведь стараюсь, каждому дома лишний ломоть не помешает, ведь верно?
- Конечно, дядя Коля.
- Вот и ты принесёшь, мамка, небось, обрадуется, кормилец вырос.
- Обрадуется, дядя Коля.
Наконец они дошли до каморки.
- Видишь, как хорошо мы устроили местечко. И не дует ниоткуда.
- Очень хорошо, дядя Коля. Так я посижу.
- Посиди, Ерёмушка. Артель на тебя надеется, — и он прикрыл дощатую дверцу.
В каморке действительно не дуло. Пара прикопилось — туча, он валил и валил с куска Старой Жилы. Пахло грозою.
В углу лежал ворох дерюг. Ерёмка разложил парочку на новом месте, свернув в три слоя, сел, вышло удобно.
Большак ушёл, кашель его потерялся в далёком шуме ветродуя.
В голове зазвенел колокольчик, серебряный, чистый.
Начинается.
Пальцы будто иголочками протыкают, но не больно, щекотно. Пар, окружавший его, покраснел, стал малиновым, в клубах проступили лица, морды...
Первая ступенька. Мороки.
Одна из морд выступила вперёд, посмотрела внимательно на него. Шушунок. Он — морок общий, встречали его и в других местах, даже, говорят, старшие видели, хотя они мало чего видеть могут.
В глазах Шушунка блеснул огонёк, блеснул, и погас. Ушёл медведик.
За ним пропали и другие.
Туман рассеялся.
Он начал — видеть...
2
Ларионов перечитал шифрограмму в третий раз. Немыслимо. Обеспечить к очередной отправке партию русина в количестве одиннадцати фунтов сорока семи и трёх четвертей золотника. Особенно бесили идиотские «три четверти». Вот-де как точно мы спланировали, высоко сидим, далеко глядим, ни крошечки не упустим.
Две недели сроку — собрать эти фунты и золотники. Да где же их собрать? По всем сусекам скреби не скреби, а больше восьми фунтов не наскрести. Семь фунтов плановых, и один чрезвычайный, что берёгся на такой вот случай. Откуда же ещё взять три с лишком?
Он, конечно, соберёт рабочую думку. Станет требовать, грозить, объявит декаду ударного труда, пообещает за перевыполнение плана всякие блага. А какие — всякие? Лучших из лучших перевести в вольнопоселенцы? А что обещать вольным? Медали, ордена? Обещать можно и нужно, но только обещания в русин не всегда переходят. Такая вот диалектика.
Столица будет действовать как обычно. Жать и давить, давить и жать. Но тут даже не математика — арифметика. Аффинажный цех даёт двенадцать золотников русина в сутки. Второй цех никак не откроется, да и откроется, толку чуть: где для него взять руду? Решения о расширении добычи русина приняты на самом верху, указ подписан Императором, вот только месторождение о том не знает, новых жил не показывает. Можно и тысячу, и десять тысяч человек под землю послать — никакой уверенности, что обернётся отдачей, нет. И ведь пошлют, непременно пошлют, но раньше будущего лета не получится. До будущего лета дожить нужно. А фунты требуют сейчас. Сверхсрочно.
