Глава 2
Пунктики защит
«…пошел черпать, а куда, на что льет, а что – и не знает, во что…»
Улдис Берзиньш, из книги «Берега дождя: Современная поэзия латышей», стихотворение о старости
«Вы мне скажите, мы к сути проблемы, изложенной в тексте, будем переходить? Или мы будем говорить только о зеркалах, которые стоят вокруг текста?
Труднее всего выступить против своего круга, а не против власти…»
Из интервью главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова телеканалу «Дождь», эфир 20 мая 2016 ( https://tvrain.ru/teleshow/govorite_s_yuliey_taratutoy/govorite_muratov-409740/)
«…Нас все время заставляют решать не те вопросы и не так их ставят», – объяснял мне когда-то давно про то, что происходит с общественным сознанием, психоаналитик Владимир Осипов. В ответах на не те и не так поставленные вопросы всегда происходит пляска каких-то невероятных домыслов, противоречий, предвзятости, выхваченных из контекста фраз обсуждаемого явления. И что еще хуже – фраз, которых даже и из контекста нельзя было выхватить, – их там просто не было. Безусловный в этом смысле чемпион – словосочетание «теория заговора».
Ничто в моем тексте не могло натолкнуть на эту мысль (сообщите, если вдруг что-то найдете). Можно тупо предположить, что приписываемая к публикации «теория заговора» могла каким-то странным образом зародиться с одного из первых абзацев. С того, где я, размышляя, кто стоит за группами смерти, перечисляю разные версии и говорю, что не знаю, какая из них верна. И потом уже, где-то ближе к концу, сетую, что мы видим только поверхность айсберга и не знаем, кто Воланд.
Но в моем перечислении есть разные виды духовных уродов – маньяки, фашисты, сектанты. Какой мог быть бы заговор, например, у маньяка?! Мог быть только преступный умысел. Я говорю в газетной публикации о преступлении, всячески это подчеркиваю. Именно этот посыл очень четко очерчен во вступительном слове «От редакции» – вы можете это увидеть сразу, как только откроете ее здесь же, в книге.
Для чего нужна была такая подмена понятий? Почему ее так мощно педалировали со всех сторон? Под нее легко ложилось продолжение фразы, цитирую по памяти одно из высказываний, которое в разных вариациях повторялось тысячи раз: «Эта публикация о бредовой теории заговора, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно – убивать детей». То есть ложь первой фразы сразу подтачивала серьезность, тревожность, трагичность темы. Все становилось не настоящим.
Но давайте я еще раз повторю образец популярной рекламной (или антирекламной?) фразы, только уже без подставки в виде заговора. А именно так, как и было сказано в публикации, – объективно. Она бы звучала так: «Эта публикация о преступлении, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно убивать детей». И смотрите – тогда уже сразу становится возможным разговор в нормальной логике. Я могу ответить: не знаю, кому нужно, но слышала от разных следователей предположительную версию об ОПГ.
Зачем? Я не знаю – нам с вами, нормальным, законопослушным людям, никогда до конца не понять, зачем, например, сатанисты приносят детей в жертву. Почему маньяки так извращенно их убивают. Зачем фашисты их сжигали в газовых камерах. Для чего наркодилеры продают им смертельный спайс. Зачем в секте «Народный храм» в Джонстауне были совершены массовые убийства и самоубийства 911 человек – взрослых и детей…
Нам никогда не понять.
Но кейс под названием «теория заговора», в который опустили суть страшного явления, имеет двойное дно. И его выдала в лексическом смысле, как ни странно, детский психолог. Она написала: «…Обвинять Интернет в существовании мирового заговора – идея не самая продуктивная». И в таком сочетании, в такой связке двух избитых уже обвинений сразу стала очевидна проекция параноидального объекта. Обратите внимание: люди, яростно приписывавшие мне «теорию заговора», для которой не было никаких оснований, с лёгкостью приняли свою собственную теорию заговора – об уничтожении Интернета. Почему? Потому что это – привычный заговор. Он не такой реальный, как суть и смысл публикации. С ним так комфортно выглядеть героями – вроде бы как воевать с властью, при этом уютно устроившись с ноутбуком на диванчике.
То есть вот о том, что материал «Группы смерти» сделан по заказу Роскомнадзора, ФСБ, депутата Мизулиной, уполномоченного по правам ребенка РФ Астахова (он на тот момент еще не был в отставке) и, наверное, даже Путина, тоже говорилось (подразумевалось) везде. Чтобы закрыть социальные сети и вообще Интернет. Такой заказ.
Я, как царь Кащей, над златом воображаемым чахла – представляете, сколько мне могли бы заплатить? И еще вспоминала пикеты, на которые каждый четверг в начале двухтысячных годов приходили простые люди, всего-то поначалу человек 7 от силы. Помню, что в их числе были библиотекарь, озеленитель, водитель – обычные люди. Они разворачивали плакат – «Против войны в Чечне» в самом центре Москвы – это было очень рискованно, потому что именно Чечню в то время все громко и резко хотели «заасфальтировать» вместе со всем населением, включая младенцев. Я много времени провела с ними и не раз о них рассказывала в «Новой газете» (см. публикации «Разлом в головах» http://www.novayagazeta.ru/society/13566.html и «Разлом в головах – 2» http://www.novayagazeta.ru/society/16891.html).
Несколько раз цитировала слова (и никогда, наверное, уже не забуду) замечательной москвички пенсионерки Валентины Василевской: «Мы стоим, как флажок для нормальных людей, и они радуются, увидев нас, потому что им, так же как мне, казалось – до того как я узнала про этот пикет и стала приходить сама, – все общество впало в остервенение…»
Это было в разгар Второй чеченской войны и происходило, напомню, в центре Москвы. Мимо шли и шли прохожие. Увидев плакат пикетчиков, многие из них выкрикивали: «Предатели! Сколько вам заплатили?!» Теперь вот и у меня в первые дни после публикации при совсем уже других (или не совсем других?) обстоятельствах, спустя лет 14–15, тоже спросили в личном сообщении в Фейсбуке: «Мурсалиева, сколько вам заплатили?»
«Надо было понимать, что в ситуации, когда идет наступление на последние наши свободы, вас обвинят в заказухе. И вы невольно на них сработали, – горько сетовал один мой давний хороший знакомый. Он выглядел расстроенным. – Как так можно было?!! Надо было взвешивать риски!»
Мне ни разу не приходила в голову мысль о рисках именно в таком ракурсе. Но если бы даже она вдруг пришла – что тогда? Я не могу себе представить таких весов, думаю, что никто из нормальных людей таких весов не представит, ну правда – как это? Как взвесить? Ты кладешь на одну чашу предположение, что тебя могут обвинить… в гипотетической угрозе закрытия социальных сетей? Вообще Интернета? А на другую?
И вот именно здесь возникает тема, которая мне лично представляется невероятно важной. Она об образах, которые мы строим для себя и друг для друга. Что с нами происходит, когда мы – в образе бесстрашных героев, бескомпромиссных борцов с властью? Где та грань, за пределы которой переступить нельзя? И можно ли, геройствуя, особенно в ситуации уже даже не смутного, а беспросветно мутного теперешнего момента, когда не очевидны риски именно твоей жизни, жертвовать чужими жизнями? Всеми способами выключать свет, только что загоревшийся над следами преступников, путать эти следы, затаптывать – это же, по сути, уже сращивание с теми, кто выстроил смертельный Лас-Вегас детям. Такое незаметное происходит погружение: герой встал на защиту Интернета, узнав о том, что там орудуют «группы смерти». Не на защиту детей, а на защиту, по сути, границ места, где это происходит. Это все равно как если бы во время, когда в Москве орудовал битцевский маньяк, закричать: «Защитим Москву, нет никаких маньяков! Москва не виновата!»
