и стратегически расположен: он граничит с восемью странами.
До 1949 года северо-западная часть провинции Синьцзян входила в советскую республику Восточный Туркестан, а остальная территория находилась под гоминьдановским правлением. В 1949 году Гоминьдан, будучи националистической партией под управлением Чан Кайши, потерпел поражение от Мао Цзэдуна, и Китай подчинил себе Синьцзян. До недавнего времени его население в подавляющем большинстве состояло из мусульман-уйгуров. Представители этой этнической группы, тюркской в культурном и лингвистическом отношении, имеют больше общего с населением остальной части Центральной Азии и Великой Персии, чем с ханьцами.
Но долю уйгуров заметно сократили согласованные усилия по стимулированию миграции ханьцев на запад. Точные цифры разнятся. Согласно данным Amnesty International, по состоянию на осень 2018 года из 22 миллионов жителей Синьцзяна примерно 11,3 миллиона были уйгурами. По другим источникам, уйгурское население провинции представляет собой скорее меньшинство, чем большинство – около 45 % по сравнению с 40 % ханьцев (при этом остальные 15 % – это множество других этнических меньшинств с преобладанием казахов). Но эти цифры занижают степень политического и экономического господства хань [194].
Правительство Китая занервничало, когда распался Советский Союз, породив Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан, Казахстан и Туркменистан – новые независимые государства с тюркоязычным мусульманским большинством. Китай беспокоился, что уйгуры тоже начнут требовать независимости, как, впрочем, и случилось. В 1990-е годы напряженность росла, и образовался порочный круг: демонстрации приводили к репрессиям, репрессии – к недовольству, а недовольство – к новым демонстрациям.
После терактов 11 сентября 2001 года Китай назвал Движение за независимость Восточного Туркестана, крошечную воинствующую группировку с небольшой поддержкой населения, террористическим образованием. В 2013 и 2014 годах сотни людей погибли в результате серии нападений, в которых правительство Китая обвинило синьцзянских сепаратистов. Китай утверждает, что тысячи уйгуров вступили в ряды ИГИЛ [195] и отправились воевать в Сирию. Соединенные Штаты и Европа объявили террористической организацией особенно жестокую уйгурскую сепаратистскую группировку «Исламская партия Туркестана» [196]. Таким образом, страх Китая перед насильственным сепаратизмом не является параноидальным и не лишен оснований, но этим страхом нельзя оправдывать репрессии в Синьцзяне, которые сегодня стали более масштабными, продолжительными и технологически зависимыми, чем когда-либо.
В 2016 году секретарем партии в Синьцзяне был назначен Чэнь Цюаньго, ранее занимавший ту же должность в Тибете. Это сделало его фактическим региональным лидером. Антрополог Адриан Ценц, изучающий этническую политику Китая, утверждает, что Чэнь перенес в Синьцзян ту же стратегию полицейского управления и контроля, которую он использовал в Тибете – так называемый сетевой социальный менеджмент [197].
Чэнь построил по всему Тибету тысячи небольших удобных полицейских участков из бетонных блоков. Описывая первый год пребывания Чэня у власти, Зенц сообщил, что в Лхасе, столице Тибета, появился 161 участок, причем расстояние между ними обычно не превышает полукилометра. К 2016 году их насчитывалось не менее 700, разбросанных по городским и полугородским центрам Тибета. Каждый участок следит за окружающим его квадратом городской сети и использует для этого любые технологии, которые правительство сочтет полезными.
За первый год работы Чэня в Синьцзяне по всей провинции открылось 7000 таких же участков, в каждом из которых, по словам Ценца, работало от шести до тридцати сотрудников службы безопасности. Излишне говорить, что в настоящее время этот регион находится под усиленным контролем полиции. Ценц обнаружил, что в 2010 году в Синьцзяне было объявлено менее 5000 вакансий, связанных с безопасностью, а за первые восемь месяцев 2017 года открылось более 60 000. В период с лета 2016 года по 2017 год было набрано почти 90 000 новых сотрудников, что в двенадцать раз больше, чем в 2009 году.
В 2018 году в Китае работал мой коллега из журнала The Economist. Он сообщил, что в Хотане, небольшом городе на юго-западе Синьцзяна, появилось по одному участку на каждые 300 метров. Кроме того, на всех улицах с интервалом в 100 или 200 метров были установлены столбы, с которых во все стороны смотрели по восемь – десять видеокамер [198].
Многие из этих камер оснащены автоматическими системами считывания номерных знаков и распознавания лиц. Сотрудник службы общественной безопасности сказал моему коллеге, что все эти устройства вместе сверяют лица водителей с регистрационными данными их автомобилей, и любой, кого обнаружат за рулем чужой машины, будет арестован. В репортаже радио «Свободная Азия» сообщалось, что камеры распознавания лиц устанавливаются даже в деревнях. Один полицейский из городка Сиек сказал, что его коллеги используют камеры для проверки любого, кто въезжает в деревню [199].
Службы безопасности Синьцзяна располагают гораздо более широкими и экспансивными полномочиями, чем полиция на Западе. В рамках программы под названием «Станем родственниками» уйгурские семьи усыновляют китайских чиновников, те регулярно посещают свои приемные семьи, даже время от времени живут с ними, обучают их китайскому языку и привозят подарки детям. Цитируя отчет за 2018 год, мой коллега отметил, что в 1,6 миллиона местных семей власти разместили более одного миллиона чиновников.
Другая инициатива Чэня – политика Один уйгурско-китайский родственник – приписывает уйгурам ханьскую «родню». Правительство также поощряет ассимиляцию через смешанные браки, выделяя по 10 000 юаней (около 1440 долларов США в 2018 году) уйгурско-ханьским парам, вступающим в брак. Китай запретил мужчинам отращивать ненормальные бороды, женщинам – носить паранджу на публике, а родителям – давать детям имена, которые считаются слишком религиозными, в том числе Мухаммад, Арафат, Фатима и Муслим.
Службы безопасности передают информацию о местных жителях в интегрированную платформу совместных операций (IJOP) – этот инструмент агрегирования данных сотрудники службы безопасности Китая используют для выявления людей, которых считают потенциальной угрозой. Human Rights Watch провела реинжиниринг приложения IJOP, установленного на смартфонах чиновников, и обнаружила, что с его помощью власти собирают тревожный объем сведений. Фиксируются не только имена, адреса и идентификационные номера жителей Синьцзяна, но и этническая принадлежность, группа крови, уровень образования и политические убеждения, цифры на счетчиках электроэнергии и воды. Кроме того, приложение выявляет, может ли домохозяйство демонстрировать необычное использование электричества и почему; является ли человек, который покупает бензин для машины, ее зарегистрированным владельцем; совершал ли человек подозрительно долгие поездки за границу и какие представил для этого основания. Власти также собирают биометрические идентификаторы уйгуров, в том числе образцы ДНК, отпечатки пальцев, сканы радужной оболочки глаза и образцы голоса.
Human Rights Watch обнаружила, что подозрительным считается наличие любого из десятков приложений на телефоне, особенно VPN и зашифрованных, но общедоступных мессенджеров, таких как Viber и WhatsApp, а также ряд других безобидных действий, включая отказ от общения с соседями, редкое использование парадной двери и пожертвования мечетям. Пост во время Рамадана, регулярные молитвы и отказ
