Честер Хаймс
Все застрелены
(пер. с англ. В. Медведева)
В Гарлеме — полночь. Стоял ужасный холод, и гарлемские сурки, в каковых превращались на время холодных зимних месяцев теплокровные обитатели, забились в свои норы.
Все, кроме одного.
На улице Конвент-авеню, протянувшейся через весь город и выходящей к монастырю, от которого она и получила свое название, какой-то человек снимал колесо с автомобиля, стоящего в тени монастырской стены. Он был одет в темно-коричневый комбинезон, поношенную армейскую куртку и клетчатую охотничью шапку, опушенную мехом.
Он поднял автомобиль домкратом, отчего тот опасно накренился на покатой обочине. Но это его не беспокоило. Он работал быстро, без света. В почти непроницаемом мраке его лицо было неразличимо. Только иногда белки его глаз поблескивали как светящиеся полумесяцы. Его дыхание превращалось в бледные белые гейзеры, выходящие из невидимого рта.
Он прокатил снятое колесо вдоль машины, уложил его на тротуар, быстро осмотрелся в обе стороны улицы и принялся отворачивать второе, внешнее, колесо.
Он вновь поднял автомобиль домкратом, сдвинул шапку назад и принялся быстро стаскивать с себя куртку, когда огни машины, свернувшей на Конвент-авеню, заставили его отпрыгнуть в тень.
Автомобиль приблизился и покатил мимо, ни быстро и ни медленно.
Его глаза чуть не вылезли из орбит. Он знал, что он трезв. Он не выпил ни капли виски и не выкурил ни крошки табаку. Но он не мог поверить в то, что увидел. Это был мираж, но здесь — не пустыня, и он не умирал от жажды. Правда, он продрог так, что его кишки словно промерзли насквозь, и единственное, чего ему хотелось — это выпить горячего рома с лимоном.
Он видел, как мимо проехал «кадиллак», подобного которому он никогда не видывал. А машины были его бизнесом.
Этот «кадиллак» выглядел так, словно весь изготовлен из сплошного золота. Весь, кроме верха из какой-то светлой, сияющей ткани. Он выглядел таким большим, что был в состоянии, казалось, пересечь океан, если бы мог плавать. Он горел в уличном мраке как движущийся костер.
Приборная панель в машине излучала странный голубой свет. Он был достаточно ярким, чтобы осветить трех человек, сидящих на переднем сиденье.
Человек за рулем был в енотовой шапке с длинным свисающим хвостом. Рядом с ним сидела африканская королева с глазами, похожими на глазурованные сливы, и улыбкой, обнаруживающей ослепительно голубые зубы на черном лице.
Сердце у парня дрогнуло. Что-то поразительно знакомое было в этом лице. Однако невозможно и представить, чтобы его собственная верная Сассафрас разъезжала бы по ночам в новеньком «кадиллаке» с двумя странными личностями. Поэтому его взгляд перескочил на третьего, похожего на какого-то волшебника-любителя: черная широкополая шляпа, белый шарф и маленькое бородатое лицо.
В мягком голубоватом свете они выглядели пришельцами из другого мира, существами, которых не может быть на свете, даже здесь, в Гарлеме, в холодную ночь, когда все обитатели попрятались как сурки.
Чтобы вернуться на землю, он взглянул на номерной знак большого золотого автомобиля. Это был номер агентства по продаже автомобилей. Он почувствовал мгновенное облегчение. Должно быть, это какой-то рекламный трюк.
И вдруг неизвестно откуда появилась женщина. У него хватило времени разглядеть, что это старуха, одетая во все черное. Серебряно-седые волосы на миг блеснули в свете фар, прежде чем автомобиль ударил ее и отбросил на мостовую.
Он почувствовал, как его курчавые волосы зашевелились и встали дыбом под меховой шапкой. Он засомневался, не привиделось ли ему все это.
Но «кадиллак» прибавил скорость. Это не было наваждением. Это было то, что следовало сделать. Именно это сделал бы он сам, если бы переехал старуху на темной пустынной улице.
Парень не видел, действительно ли «кадиллак» сбил старую леди. Но она лежала, а машина уезжала. Следовательно, машина сбила женщину.
Во всяком случае, все произошло так быстро, что он не успел даже глазом моргнуть. Теперь надо было решать, что делать — снимать ли второе колесо или сматываться с тем одним, что у него уже было. Ему заказывали два. И он нуждался в деньгах. Эта маленькая цыпочка, от которой он сходил с ума, говорила ему, что руку следует подмазать… Она не сказала «руку», а выразилась иначе, но имела в виду нечто вполне определенное: единственная смазка для любви — деньги.
Если старая леди не умерла, она скоро поднимется. И это вряд ли оставляет ему больше, чем девяносто секунд, на то, чтобы отвинтить колесо… Он занялся было своим делом, но вновь остановился. Старая леди пошевелилась. Вначале он уловил это краешком глаза, а затем резко вскинул голову.
Она поднималась. Она оперлась обеими руками о мостовую, приподняла одно колено и пыталась встать на ноги. Парень слышал, как старуха тихо смеялась про себя. Он почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине, а волосы на голове зашевелились, словно в них ползала туча вшей. Если так будет продолжаться и дальше, его черные курчавые волосы станут белыми, как хлопок, и прямыми, как борода Иисуса Христа.
Он уставился на старую леди, и его ум пытался переварить то, что видели глаза, когда из-за угла вывернула вторая машина. Он не замечал ее до тех пор, пока она не приблизилась вплотную.
Это был большой черный «бьюик»-седан с потушенными фарами, подкравшийся незаметно, и звук его двигателя внезапно словно бы ударил парню в уши.
Женщина поднялась на ноги и стояла, согнувшись наподобие медведя и упершись в мостовую руками, чтобы выпрямиться, когда седан ударил ее в зад.
Парень не мог понять, как ему удалось разглядеть это: на улице — глухая черная тьма, старуха одета в черное, автомобиль — черный. Но он все видел. Умом или глазами.
Он видел, как старуха пронеслась по воздуху с вытянутыми руками и ногами, ее черное одеяние развевалось по ветру, и она была похожа на атомного вампира, напившегося свежей крови девственниц. Она летела по косой линии влево, черный автомобиль двигался прямо вперед, а белоснежные волосы старухи отделились от головы, отлетели вправо и поднялись вверх, как почтовый голубь, возвращающийся в голубятню.
Более того, на переднем сиденье черного «бьюика»-седана виднелись темные силуэты копов — полицейских.
Парень видывал на своем веку лицо насилия в разных обличиях. Для него не было новостью наблюдать, как кто-то внезапно и бесчувственно ныряет в воды Стикса. Он не был наивен в отношении страшных шуток смерти.
Но то, что он увидел сейчас, взболтало его мозги, словно яичницу. Его голова вертелась во все стороны, как у деревенщины в карнавальном гареме. Он оглянулся несколько раз, словно искал что-то. Но что именно, он и сам не знал.
Затем он уловил колесо, прислоненное к поднятому на домкрат автомобилю. Он подхватил его и побежал в сторону Конвент-авеню. Но колесо оказалось слишком тяжелым, он опустил его на землю и покатил перед собой, как катают обруч мальчишки.
Тот участок Конвент-авеню, который ему предстояло преодолеть, круто спускается вниз к 125-й улице, и, выйдя на него, он развернул колесо так, что оно покатилось под уклон. Колесо перескочило через обочину и покатилось по тротуару, набирая скорость. Он бежал за ним, не отставая, до следующего перекрестка. Колесо соскочило с тротуара, и пересекло улицу. Он слегка замешкался, и колесо обогнало его. Оно ударилось о край следующего тротуара, подскочило высоко в воздух и, опустившись вниз, помчалось прочь, как сверхскоростной спортивный автомобиль.
Парень посмотрел ему вслед и увидел, что внизу спуска в промежутке между 126-й и 127-й улицами стоят под уличным фонарем два полисмена. Он резко затормозил, развернулся и бросился в боковую улицу, из которой только что выбежал. И исчез в ночи.
Колесо проскочило меж двух полисменов, сбив обоих с ног, сшибло наземь женщину, выходившую из магазина с сумкой, полной провизии, развернулось и пронеслось среди автомобилей, двигавшихся по 125-й улице, не задев ни одного, перепрыгнуло через тротуар и, распахнув входную дверь, порог которой располагался на одном уровне с улицей, ворвалось в стоящий на обочине дом.
Плотный человек средних лет, одетый в фетровую ермолку, старый заношенный свитер, вельветовые штаны и стоптанные шлепанцы, выбежал из задней комнаты, когда колесо ударилось в стену прихожей. Он осмотрел колесо и быстро выглянул на улицу. Не увидев снаружи никого, он схватил колесо, затащил его в свое жилище и запер дверь. Не каждый день выпадает манна небесная.
Роман Хилл вел «кадиллак». Его мощные мускулистые плечи, развитые хождением за плугом, запряженным парой мулов, на хлопковых полях Алабамы, горбились под гладкой кожаной курткой так, словно он удерживал четырех всадников Апокалипсиса.
