Алистер Маклин
Река Смерти
Над старинным греческим монастырем сгустилась тьма, и на безоблачном эгейском небе замерцали первые вечерние звезды. Море было спокойным; неподвижный воздух, как ему и положено, благоухал вином и розами. Желтая луна, почти полная, только что взошла над горизонтом и залила своим мягким ласковым светом холмистую местность, придавая магический ореол довольно резким и суровым очертаниям мрачного монастыря, который, судя по внешнему виду, мирно дремал, подчиняясь многовековому укладу.
Однако обстановка в самом монастыре в данный момент едва ли соответствовала сказочной нереальности окружающего мира. Магия куда-то улетучилась, никто не дремал, тишины явно не хватало, тьма расступилась перед коптящими масляными лампами, а о вине и розах никто и не вспоминал. Восемь солдат в форме СС волокли дубовые сундуки по мощенному каменными плитами коридору. Обитые медью сундуки были маленькими, но настолько тяжелыми, что каждый приходилось тащить вчетвером. Действиями солдат руководил сержант.
За ними наблюдали четверо мужчин. Двое из них были высокопоставленными офицерами СС: тридцатипятилетний генерал-майор Вольфганг фон Мантойфель, высокий худой человек с холодными голубыми глазами, и полковник Генрих Шпац, коренастый смуглый мужчина примерно того же возраста, с вечно хмурым выражением лица. Двое других, почтенные монахи в коричневых рясах, провожали каждый дубовый сундук взглядами, в которых смешались страх и гордость. Фон Мантойфель коснулся сержанта концом коричневой трости с золотой рукоятью, явно не входившей в обычную экипировку офицера СС:
- Давайте сделаем выборочную проверку.
Сержант отдал команду ближней группе солдат, и они не без труда опустили сундук на пол. Встав на колени, сержант выбил удерживающие штифты в железных накладках и поднял крышку, петли которой издали скрежет, свидетельствующий о том, что в последний раз эту крышку открывали много лет назад. Даже в неверном свете чадящих масляных светильников содержимое сундука сверкало живым блеском. Тысячи золотых монет сияли так, словно их только что отчеканили. Фон Мантойфель задумчиво пошевелил монеты концом трости, с удовлетворением наблюдая за переливами золота, и обернулся к Шпацу:
- Как ты думаешь, Генрих, они настоящие?
- Я потрясен, - ответил Шпац, вовсе не выглядевший потрясенным. - Потрясен до глубины души. Неужели же ты думаешь, что святые отцы станут торговать мусором?
Фон Мантойфель печально покачал головой:
- В наши дни никому нельзя доверять.
Один из монахов, очень худой, согбенный старец лет девяноста, почти с физическим усилием оторвал зачарованный взгляд от сверкающих монет и посмотрел на фон Мантойфеля. Лицо старика оставалось бесстрастным, но в глазах отражалось страдание, которое он был не в силах скрыть.
- Сокровища принадлежат Господу, мы хранили их в течение многих поколений. И теперь нарушили свои обязательства.
- Не приписывайте себе все заслуги, - сказал фон Мантойфель. - Мы вам помогали. Не тревожьтесь, мы позаботимся о сокровищах вместо вас.
- Ну конечно, - подхватил Шпац. - Приободритесь, святой отец. Мы докажем, что способны сберечь эти ценности.
Они стояли в молчании, пока не был вынесен последний сундук, после чего фон Мантойфель указал монахам на тяжелую дубовую дверь:
- Присоединитесь к вашим братьям. Вас освободят, как только наши самолеты поднимутся в воздух.
Павшие духом и ослабевшие телом старики подчинились. Фон Мантойфель закрыл за ними дубовую дверь и задвинул два тяжелых засова. Вошли солдаты с пятилитровой канистрой бензина и положили ее набок возле самой двери. Было ясно, что их заранее проинструктировали. Один из них отвинтил крышку канистры, а другой проложил дорожку из пороха к наружному выходу. Бензин хлынул на каменные плиты пола, какая-то часть его затекла под дубовую дверь. Кое-что осталось в канистре, но солдат это не смутило. Они покинули монастырь. Фон Мантойфель и Шпац вышли следом за ними и остановились у выхода. Фон Мантойфель чиркнул спичкой и уронил ее на пороховой "фитиль" с таким благостным выражением лица, словно присутствовал на церковной службе.
Летное поле находилось всего в двух минутах ходьбы, и к тому времени, когда туда прибыли офицеры СС, солдаты закончили погрузку сундуков в два "Юнкерса-88", стоявших бок о бок на бетонной полосе с уже работающими двигателями. По приказу фон Мантойфеля солдаты побежали вперед и взобрались на борт самолета, стоявшего дальше. Фон Мантойфель и Шпац, несомненно с целью подчеркнуть превосходство офицерского класса, неторопливо продефилировали к ближнему самолету. Через три минуты оба самолета поднялись в воздух. В грабеже, воровстве и разбое, как и во всем другом, тевтонская оперативность была выше всяческих похвал.
В глубине головного самолета, за рядами сундуков, прикрепленных к тщательно подготовленным подставкам, сидели фон Мантойфель и Шпац со стаканами в руках. У них был спокойный, умиротворенный вид людей, хорошо сделавших свое дело. Шпац мельком взглянул в окно. Ему не составило труда обнаружить то, что он и рассчитывал обнаружить. В трехстах-четырехстах метрах ниже слегка накренившегося крыла самолета яростно пылало огромное здание, освещая окружающую местность, берег и море почти на километр вокруг. Шпац дотронулся до руки своего спутника и показал ему на пожар. Фон Мантойфель бросил в окно безразличный взгляд и тут же отвернулся.
- Война - это ад, - заметил он, сделал глоток коньяка, украденного, разумеется, во Франции, и ткнул тростью в ближайший сундук. - Для нашего жирного друга только самое лучшее. В какую сумму ты оцениваешь наш последний вклад в его казну?
- Я не знаток, Вольфганг. - Шпац задумался. - Сто миллионов немецких марок?
- Скромный подсчет, мой дорогой Генрих, очень скромный. А ведь у него уже есть миллиард за океаном.
- Я слышал, что гораздо больше. Так или иначе, не стоит спорить о том, что у нашего фельдмаршала колоссальные аппетиты. Достаточно на него взглянуть. Думаешь, он станет когда-нибудь проверять все это?
Фон Мантойфель улыбнулся и сделал еще глоток коньяка. Шпац продолжил:
- Как ты считаешь, Вольфганг, сколько нужно времени, чтобы все устроить?
- А сколько еще протянет Третий рейх? Несколько недель?
- Даже меньше, если наш любимый фюрер останется главнокомандующим. - Шпац помрачнел. - И я, увы, собираюсь присоединиться к нему в Берлине, где и останусь до самого конца.
- До самого-самого конца, Генрих?
Шпац ухмыльнулся:
- Вношу поправку: почти до самого конца.
- А я буду в Вильгельмсхафене.
- Естественно. Как насчет кодового слова?
После недолгих раздумий фон Мантойфель ответил:
- "Мы будем стоять насмерть".
Шпац глотнул коньяка и грустно улыбнулся.
- Цинизм тебе не идет, Вольфганг.
* * *
В свои лучшие времена порт Вильгельмсхафена без труда пропускал большой поток грузов и пассажиров. Но настоящий момент явно не относился к лучшим временам. Шел дождь, было холодно и очень темно. Темнота была вполне объяснима: порт готовился к неизбежной атаке британских "ланкастеров" на базу подводных лодок в Северном море, а точнее, на то, что от этой базы осталось. Освещался лишь небольшой участок порта, где горело несколько маломощных ламп под металлическими колпаками. Каким бы слабым ни был этот свет, он все же резко контрастировал с окружающей кромешной тьмой и мог служить наводкой для вражеских бомбардиров, скрючившихся в носовых отсеках самолетов, которые уже приближались целыми эскадрильями. Никто в Вильгельмсхафене не испытывал счастья при виде такого нарушения светомаскировки, но в то же время никто не посмел усомниться в правомочности приказов генерала СС, тем более имевшего при себе печать фельдмаршала Геринга.
Генерал фон Мантойфель стоял на мостике подводной лодки, одной из последних в длинном ряду приобретений германского флота. Рядом с ним находился расстроенный капитан Рейнхардт, которому вовсе не улыбалась перспектива торчать у причала, когда появятся английские бомбардировщики, - а в их появлении он был уверен. От волнения капитан с трудом стоял на месте - он бы с радостью походил взад-вперед, но на боевой рубке подлодки нет места для подобных прогулок. Капитан громко прочистил горло с видом человека, который намерен сказать нечто серьезное.
- Господин генерал, я настаиваю на немедленном отплытии. Мы в смертельной опасности!
- Дорогой капитан Рейнхардт, смертельная опасность привлекает меня не больше, чем вас, - заявил генерал, хотя было непохоже, что его вообще способна встревожить какая бы то ни было опасность, - Однако рейхсмаршал очень крут с подчиненными, которые нарушают его приказы.
