Сергей Самаров - На войне как на войне

За окном пролетел порыв ветра, и ветка клена настырно заскребла по стеклу. Но естественные природные звуки не отвлекают меня от дел. С другими звуками обычно бывает хуже. Я только-только начал осиливать четвертый километр, когда раздался телефонный звонок. При желании можно было бы дотянуться и снять трубку, но правила для того и придумываются, чтобы их соблюдать. Если только нет желания их нарушить. В данный момент я такого желания не испытал и потому спокойно продолжил крутить педали велотренажера. Дорога мне предстоит не слишком далекая, но, подвинтив регулировочный винт, нагрузку я установил сложную — сплошной горный подъем. Почти пиренейский тур, где долговременный высокий темп выдерживает не каждый тренированный спортсмен. Лучше не отвлекаться и не сбивать себе дыхание. И я терпеливо дождался, когда автоответчик моим вежливым голосом предложил кому-то оставить сообщение после гудка.

«Кто-то» на предложение не отреагировал, только сказал слегка хрипло и приглушенно, специально, чтобы я зримо представил, как он отворачивается от телефонной трубки:

— Дома нет...

Голос незнакомый и неприятный. Самоуверенный. Но интеллекта в нем нет. С обладателями подобного голоса я разговаривать не люблю. Они у меня непонятное беспокойство вызывают, и хочется иногда неожиданно ударить в горло. Голос подправить. Чтобы беспокойства не вызывал. Потому что беспокойство, если оно достаточно сильное, для меня чревато болезненными последствиями...

Тут же раздались короткие гудки.

Автоответчик воспринимает гудки как команду и всегда реагирует на них одинаково — тоже отключился. И правильно. Если я сел на тренажер, это значит только одно — меня ни для кого нет дома. И не будет до тех пор, пока я не преодолею ежедневные обязательные десять километров. Потом еще десять минут тоже не будет — я займусь избиением большого тренировочного мешка для кикбоксинга. И пусть батальон омоновцев топорщится тупорылыми автоматами, как дикобраз иглами, и ломится ко мне в двери — двери крепкие, и сразу такое препятствие без взрывчатки не одолеть, — я занятия не прекращу, пока не выполню полный объем.

Педали проворачиваются туго. Деревенеет бедро. Свинцом наливается. Вперед! Вперед! Горы покоряются сильным и упрямым. Я всегда был сильным и упрямым. Меня жизнь заставляла быть сильным и упрямым, иначе мне было не выжить. А жизненные уроки надолго в голове остаются.

На исходе восьмого километра телефон опять подал голос. И снова автоответчик внес свое рациональное предложение. На сей раз реакция последовала:

— Ангел... Я знаю, что ты дома. Мне сообщили сразу, как ты приехал. Бросай крутить свою дурацкую колесницу. Срочно нужен...

Время — начало восьмого утра. Труповозу что-то не спится. Но меня этим не прошибешь. Потерпит. Он всегда такой нетерпеливый, когда ему что-то надо.

Но очень терпеливый — я. Специально обученный терпению. В течение многих лет этому обучался.

Труповоз подождал полторы минуты. Я трубку не взял. И первый звонок был скорее всего тоже от него. Самому лень было до аппарата дотянуться. Попросил телохранителя, который приезжает к нему с утра пораньше. Такой голос может быть только у его телохранителя. Но терпения Труповозу опять не хватило. Сейчас сам за трубку взялся. Показывает этим, что торопит меня. Я, к сожалению, давно научился его понимать заочно. Вынужден был...

— Ладно. Как отдышишься, позвони.

Вот это уже конкретнее и даже приемлемо. Могу обещать, что позвоню даже раньше. Отдышусь я после командировки не скоро. Слишком много выпито за две недели. И придется еще две недели вместе с потом выгонять из организма остатки алкоголя.

И я усерднее надавил на педали, одолевая последние сотни метров. Финишный спурт — как и положено в настоящей гонке. Из последних сил. Стрелка спидометра резко поползла вверх. Счетчик километража завращался быстрее. Еще немного... Дави педали... Ура! Победа!

Все...

Я легко спрыгнул на пол. Малоудобное сиденье тренажера утомляет больше педалей. Теперь пара расслабляющих упражнений. Восстановить дыхание, чтобы лучше работало воображение. Но — не расслабляться до конца, не останавливать завод. Я отлично знаю, что в действительности иногда подолгу не бывает возможности расслабиться.

Следующий напряженный этап. Руки воткнуть в снарядные перчатки, и к мешку. Мешок обязательно нужно представить живым противником. Удары на выдохе. Правый прямой — левый сбоку — короткий правый прямой с шагом назад. Еще шаг назад, пяткой с разворотом в область предполагаемой головы. Обозначение удара правой, а сам удар идет левой снизу. Теперь с разворотом корпуса на двести семьдесят градусов локтем в голову, шаг в сторону и, не оборачиваясь, ногой назад. Здесь главное — прочувствовать местоположение противника и одновременно проконтролировать ситуацию вокруг. Но противники разные. И реакция у них разная. И головы встречаются разной крепости. Однако уровень подготовки всегда чуть-чуть выше, чем у мешка. Как раз по этой причине раунд на ринге длится две минуты, а у меня — десять. И укорачивать его нельзя, потому что мне скоро стукнет сорок пять. При моей профессии до такого возраста не живут. Так Труповоз — гранату бы ему в разинутую слюнявую пасть! — шутит. Но я знаю, сколько в этой шутке правды. И потому на телефонные звонки не реагирую. Я обязан держать себя в форме. И не могу никогда и ни в чем уступать молодым подготовленным ребятам. Именно — ни в чем... А физическая подготовка — это единственное узкое место, где они могут меня побить. Как раз из-за моих сорока пяти. В остальном же я за свои навыки спокоен. Опыт, за которым стоит высококлассная школа многолетней службы в спецназе ГРУ.

Время! Теперь восстановить дыхание. Шире руки...

...Только после прохладного освежающего душа, причесавшись перед зеркалом, но не завершив утреннего туалета полностью, я вышел к телефону, как на официальный правительственный прием — даже наедине с собой походку следует блюсти. И небрежно, как большой начальник, набрал домашний номер Труповоза.

— Привет. Это Ангелов. Ты просил позвонить? Ни в коем случае ни малейшего намека на то, что я не пожелал сразу с ним разговаривать. К чему заранее портить отношения с таким капризным человеком, к тому же главным работодателем. И без того он знает, как я его ненавижу. Но это я наглядно покажу в соответствующее время. Пока еще рано — если противник предупрежден, то он вооружен. Заповедь спецназа я помню.

А Труповоз мне еще не раз сгодится... До того, как...

— На велосипедике катался?

Он на приветствие не ответил. Спросил зло и пренебрежительно. Сам никогда, похоже, «физикой» своего организма не интересовался. И сейчас за собой не следит. Уверенно спешит, к инфаркту. При его образе жизни эта гадость обеспечена. Если только раньше пуля торопыгу не догонит. Я таким, как он, быть не желаю. Вкус у меня иной, и обрюзглость в человеке плохо переношу. Труповоз мое презрение явно чувствует. Отсюда тоже наша взаимная антипатия. Впрочем, сотрудничеству она не сильно мешает.

— Нет, кросс бегал. По утреннему ветерку...

— Собаки не донимают?

Спрашивает со знанием дела. Словно сам бегать по утрам пытался. Хренушки... Даже если собственными глазами увижу — не поверю!

— Я для них специально газовый перцовый баллончик с собой беру. Знаешь, действует... Только подниму — собаки ноги в руки и... Не догонишь... Должно быть, я не один такой сообразительный.

Он хмыкает, как чихать собрался. Это у него дурацкая манера так хмыкать. Должно быть, представил, как собаки хватают ноги в руки. В воображении ему не откажешь.

— Ну-ну... Тут как раз твоя сообразительность требуется. Приезжай.

— Куда?

— Домой. Я еще минут сорок дома буду. Если не успеешь, жду тебя в офисе. Как?

— Жди в офисе. Не успею. Мне еще надо себя в порядок привести. Я две недели не брился и всего два раза за это время умывался, — вдохновенно соврал я. Чтобы он мою усталость физически почувствовал. Если почувствует, значит, я себе цену поднял. — А ты сам знаешь, если я утром не побреюсь, то к середине дня буду выглядеть чеченским боевиком.

— Постарайся побыстрее. Тебе новая командировка предстоит. Настраивайся...

Насчет командировки я догадался уже по его торопливости. С какой-то стороны, это приятно. Но показывать удовлетворение нельзя. Иначе Труповоз сразу пожелает свои условия диктовать. Жаден он — до безобразия. И его условия мне обычно не нравятся. Поэтому я диктую свои. По собственным правилам люблю играть. Жестко!

Я положил трубку и подошел к зеркалу. Мой папочка болгарин оставил мне не только фамилию — Ангелов, но и душевные страдания из-за каждого взгляда в зеркало. Приходится чуть не по два раза в день уничтожать на лице буйную растительность. Побрился я вчера, едва вернувшись домой из поездки в Чечню — в составе делегации ветеранов путешествовал. В Шали стоит сформированный в нашей области батальон. Из будущей дивизии, обреченной на постоянную дислокацию в тамошних краях. Приехал, смыл с себя ведро командировочной грязи и побрился. В человеческий облик вернулся. И сразу вспомнилось, как косо посматривали на меня на каждом КПП менты и солдаты. Но разве я виноват в национальности папочки? Он своей волосатостью ни одному чечену не уступит.