Ли Чайлд
Ценой собственной жизни
Если бы я перечислил все то, в чем выражается ее помощь, это посвящение получилось бы более объемным, чем сама книга. Поэтому я просто говорю: моей жене Джейн с выражением огромной признательности.
Натан Рубин погиб из-за собственной храбрости. Причем не той, длительной и упорной, за которую во время войны награждают орденами и медалями; его погубила вспышка слепой ярости, длившаяся всего какую-то долю секунды.
Рубин вышел из дома рано, как поступал всегда, шесть дней в неделю, пятьдесят недель в году. Сдержанный завтрак, подобающий невысокому, кругленькому мужчине сорока с лишним лет, который стремится сохранить форму. Долгая прогулка по застеленным коврами коридорам особняка на берегу озера, подобающего человеку, который в каждый из этих трехсот рабочих дней получает по тысяче долларов. Большой палец на кнопке ворот гаража, движение запястьем, которое завело бесшумный двигатель дорогого импортного седана. Компакт-диск, вставленный в проигрыватель, выезд задом на дорожку, мощенную гравием, тычок в педаль тормоза, переключение передач, плавное нажатие на газ — и, наконец, последняя короткая поездка в его жизни. Шесть часов сорок девять минут утра, понедельник.
По дороге на работу только зеленый свет светофоров, что, возможно, и послужило косвенной причиной смерти. Это привело к тому, что Рубин поставил машину на отдельную стоянку за зданием, в котором работал, за тридцать восемь секунд до окончания прелюдии к фуге си-бемоль минор Баха. Оставшись в машине, он дождался, когда затихли последние аккорды органа; это означало, что Рубин вышел из машины, когда трое мужчин подошли уже достаточно близко, чтобы по их поведению можно было сделать какие-то предположения. Поэтому он мельком взглянул на них. Мужчины отвернулись и направились в другую сторону, ступая в ногу, словно танцоры или солдаты. Рубин направился к зданию. Затем вдруг остановился. И обернулся. Мужчины стояли рядом с его машиной. И пытались открыть двери.
— Эй! — крикнул он.
Это краткое восклицание везде и всегда служило выражением удивления, негодования, вызова. Такой звук непроизвольно издает честный, наивный гражданин, столкнувшись с чем-то таким, чего не должно быть. Не раздумывая ни минуты, Рубин устремился обратно к машине. Противники втрое превосходили его числом, но его дело было правым, и это придавало ему уверенности в собственных силах. Рубин вернулся к машине, переполненный праведным гневом, чувствуя себя хозяином ситуации.
Однако это чувство было призрачным. Мягкий, изнеженный горожанин никогда не может быть хозяином ситуации, подобной этой. Мышцы Рубина были натренированы в фитнес-центре. В данной ситуации это не шло в счет. Упругая мускулатура его брюшного пресса оказалась пробита первым же ударом. Он уронил голову вперед и вниз, и твердые костяшки пальцев превратили в кровавое месиво его губы и выбили ему зубы. Рубина поймали грубые руки, схватившие его так, словно он совершенно ничего не весил. У него из руки вырвали ключи от машины, а сам он получил сокрушительный удар в ухо. Его рот наполнился кровью. Рубин повалился на асфальт, и тяжелые ботинки заколотили его по спине. Затем по почкам. Затем по голове. Он потерял сознание, отключился, словно телевизор в грозу. Окружающий мир перед его глазами просто исчез. Сжался до тонкой горячей полоски и, дернувшись, превратился в ничто.
И Рубин умер, потому что на какую-то долю секунды отдался храбрости. Но это произошло позже. Значительно позже, после того, как мгновение храбрости растворилось в бесконечных часах агонизирующего страха, которые, в свою очередь, взорвались долгими минутами безумно вопящей паники.
* * *
Джек Ричер остался жив, потому что он повел себя осторожно. Он повел себя осторожно, потому что услышал отголосок из прошлого. У него было большое, богатое прошлое, и этот отголосок донесся из худшей его части.
Ричер прослужил в армии тринадцать лет, и в тот единственный раз, когда он был ранен, виновата оказалась не пуля. Ранение причинил осколок кости челюсти одного сержанта морской пехоты. Ричер в то время служил в Бейруте, на военной базе, расположенной рядом с аэропортом. Эту базу атаковал на грузовике, начиненном взрывчаткой, террорист-смертник. Ричер дежурил у ворот. Злополучный сержант морской пехоты находился на сотню ярдов ближе к месту взрыва. От него уцелел лишь тот самый осколок челюсти. Осколок попал в Ричера, находившегося на удалении ста ярдов, и, кувыркаясь, словно пуля прошел через внутренности. Военный хирург, зашивавший Ричера, сказал, что ему повезло. Попадание настоящей пули было бы еще более болезненным. Это и был тот самый отголосок, который услышал Ричер, и он внимательно к нему прислушался, потому что тринадцать лет спустя ему в живот был направлен пистолет. Причем до дула было всего около полутора дюймов.
Это был автоматический пистолет калибра девять миллиметров. Совершенно новый. В заводской смазке. Пистолет целился низко, в ту самую область, где был шрам. Мужчина, державший пистолет, более или менее знал свое дело. Оружие было снято с предохранителя. Дуло застыло практически неподвижно. В мышцах руки никакого напряжения. Указательный палец приготовился сделать свое дело. Ричер понял все это с первого взгляда. Он очень внимательно смотрел на указательный палец, лежащий на спусковом крючке.
Ричер стоял рядом с женщиной. Поддерживая ее под руку. Он видел эту женщину первый раз в жизни. Ей в живот был направлен абсолютно такой же девятимиллиметровый пистолет. Тот тип, который целился в женщину, держался более возбужденно. Он заметно нервничал. Волновался. Пистолет дрожал у него в руке. У него были обгрызенные ногти. Нервный, дерганый тип. Все четверо стояли прямо посреди улицы: трое застыв неподвижно, словно каменные изваяния, четвертый переступая с ноги на ногу.
Это происходило в Чикаго. В центре города, на оживленном тротуаре, в понедельник, в последний день июня. Самый разгар дня, яркое летнее солнце. Все произошло за какую-то долю секунды. Произошло спонтанно, как нельзя было бы отрепетировать и за миллион лет. Ричер шел по улице, не имея определенной цели, не быстро и не медленно. Он проходил мимо двери химчистки. Дверь распахнулась прямо у него перед лицом, и на тротуар ему под ноги с грохотом упал металлический костыль. Подняв взгляд, Ричер увидел в дверях женщину, готовую вот-вот выронить девять пакетов с вещами, которые она неловко держала в охапке. Возраст около тридцати лет, дорогая одежда, смуглая, привлекательная, уверенная в себе. У нее было что-то с ногой. Скорее всего, травма. По ее неуклюжей позе Ричер понял, что травма причиняет женщине боль. Она бросила на него взгляд, красноречиво призывающий о помощи, и он, в свою очередь молча выразив готовность помочь, нагнулся и подобрал с асфальта костыль. Одной рукой забрал у женщины пакеты, другой протянул костыль. Закинул пакеты через плечо и ощутил, как девять проволочных плечиков впиваются в палец. Опершись костылем об асфальт, женщина удобно обхватила изогнутую металлическую ручку. Ричер предложил ей руку. Она помедлила. Затем смущенно кивнула, и Ричер взял ее под руку, чувствуя себя неловко. Они повернулись и двинулись вперед. Ричер решил проводить женщину несколько шагов, чтобы она почувствовала себя на ногах уверенно. После чего убрать руку и вернуть женщине пакеты с одеждой. Но вместо этого они наткнулись на двоих мужчин с девятимиллиметровыми пистолетами.
Все четверо стояли на месте, лицом к лицу, разбившись на пары. Подобно четверым посетителям ресторана, которые устроились обедать в тесном отдельном кабинете. Мужчины с пистолетами были белые и откормленные; в их поведении смутно чувствовалась армейская выправка, и они были смутно похожи друг на друга. Среднего роста, коротко остриженные темные волосы. Большие мускулистые руки. Широкие, тупые лица, напряженные, жесткие взгляды. Нервный был помельче своего напарника, словно он, переживая, жег дополнительную энергию. Оба были в клетчатых рубашках и поплиновых ветровках. Мужчины стояли рядом, плечом к плечу. Ричер был значительно выше ростом остальных троих. Он видел все вокруг, поверх их голов. Ричер стоял, опешивший от изумления, с перекинутыми через плечо пакетами с одеждой. Женщина, опираясь на трость, молча смотрела перед собой. Парни держали пистолеты. Направленные в упор. Ричеру показалось, они простояли так довольно долго. Но на самом деле он знал, что это чувство обманчивое. Вероятно, все это продолжалось не больше пары секунд.
Мужчина, стоявший перед Ричером, судя по всему, был главный. Выше своего напарника, шире в плечах. Более спокойный. Он перевел взгляд с Ричера на женщину и дернул стволом пистолета, указывая на проезжую часть.
— Садись в машину, стерва, — бросил он. — И ты тоже, козел.