Под стать ему было и настроение, и я убавил скорость. Харви периодически сообщал мне номер очередной дороги, на которую следовало свернуть. Мэгенхерд с девушкой вообще не подавали признаков жизни.
Около пяти мы проскочили Конде-ан-Фень и въехали в предгорья.
Харви заметил:
– Теперь мы едем магистрали, не из главных, но...
– Не волнуйтесь, эти места мне уже знакомы. Попав сюда, я должен был почувствовать себя гораздо лучше, но вместо этого хоть перестал чувствовать все хуже. Здесь можно было гнать вовсю – пустынные дороги изобиловали поворотами, зато они просматривались далеко вперед. Оставалось только вовсю работать газом и тормозами.
Мы нигде не останавливались. Пассажиры не просили, я сам не предлагал: боялся, что не захочу потом трогаться с места.
Сен-Флу мы обогнули с юга, потом миновали Ле Пью. А еще через двадцать минут покатили по узкой извилистой дороге, обе стороны которой огораживали каменные стены, густо заросшие мхом.
Щит с названием деревни, сбитый каким-то лихачом, сообщал: "Динадан". Я остановился, не доехав до поворота, за которым начиналась деревня.
Харви устало повернулся ко мне:
– Попробуем на ферме?
– Нет, лучше в деревне.
Он кивнул на обочину.
– Четыре телефонные линии. Тут могут быть и жандармы.
Я только кивнул в ответ, вылез из машины и потянулся. Тело словно окаменело, суставы хрустели. Оставалось надеяться, что в Динадане мы найдем все, что нужно: у меня не было больше сил.
– Я прогуляюсь.
Перейдя дорогу, я открыл калитку в каменной ограде, за которой оказалось деревенское кладбище. Видно, Динадан – деревня старая, ибо кладбище оказалось изрядных размеров. И смотрелось куда лучше самой деревни. Там тесно лепились продуваемые ветрами ветхие домишки. Тут могилы выстроились аккуратными рядами, прибранные и ухоженные. И разнообразия было куда больше, чем в деревне. И большие склепы, утопавшие в цветах, защищенных от ветра стеклами, и простые плиты, лежащие прямо на земле. И любые варианты между этими крайностями. Но любая могила ухожена, надписи разборчивы, что мне и требовалось.
Времени на это ушло немало. Подняв глаза от очередной надписи, я обнаружил рядом мисс Джермен. За долгий день она пообмялась меньше, чем следовало ожидать, но даже на ее котике появились складки.
– Захотелось подышать свежим воздухом, – пояснила девушка, – и я подумала, что лучше не терять вас из виду. Не возражаете?
Я покачал головой и пошел по дорожке. Она следом. Помолчав, мисс Джермен спросила:
– Что вы делаете?
– Выясняю, что произошло в деревне с моего последнего визита.
Она вытаращилась на меня, потом сообразила, улыбнулась и кивнула.
Следующий склеп мог бы сделать честь знатному флорентийскому роду.
– Все-таки старину Де Гарра успели избрать мэром. Он мне говорил, что ждет этого лет тридцать. – Кивнув Де Гарру, я зашагал дальше, подумав, что на его могиле следовало посадить виноградную лозу, а не розы. Он давно бы стал мэром, будь у земляков уверенность, что в день принесения присяги его удастся застать трезвым. Что же, дайте время, и над стариком виноград вырастет сам собой.
Следующий мраморный памятник был гораздо скромнее.
– У него был гараж. Если сын унаследовал дело, сможем хотя бы сменить номера. Отец-то законы чтил...
Мы пошли дальше. Но вот я увидел фамилию Мельо и присмотрелся внимательнее.
Мисс Джермен спросила:
– Он воевал? Написано просто: "За Францию".
Я взглянул на плиту: "Жиль Мельо".
– Посмотрите на дату: апрель 1944. Мы с ним везли оружие в Лион и к северу отсюда наткнулись на засаду. В него попали, в меня нет.
Во время войны на памятниках жертвам Сопротивления патриотических надписей делать не дозволялось, и написали только "За Францию". А на моей плите могут написать "За 12000 франков".
Девушка что-то сказала. Я переспросил:
– Что?
– Но вы доставили оружие?
– Оружие? О да! В меня-то не попали.
Казалось, она хотела еще что-то спросить, но не решалась. Я продолжал проверку летописи семейства Мельо.
– Ну, если повезет, остановимся у Мельо. У стариков. Похоже, с ними все в порядке.
Я зашагал к выходу, изучая по пути более поздние могилы. Однако у калитки обнаружил, что мисс Джермен исчезла. В машине ее тоже не было.
Харви следил, как я устраиваюсь на сиденьи, но ничего не сказал. Лицо его посерело и осунулось.
Через несколько минут девушка выбежала из калитки и шлепнулась на заднее сиденье.
– Простите, задержалась.
Даже не спросив, где она шлялась, я запустил мотор, завернул за угол и перед нами открылся Динадан – деревушка, тесно застроенная каменными домами, словно в поисках тепла прижавшимися плечом к плечу. На первый взгляд с войны в деревне мало что переменилось. И разумеется никто не подметал мостовые, не засыпал колдобины и не убирал банки. В Динадане была дела поважнее: сначала выжить, а потом – разбогатеть.
Харви кисло обронил:
– Да, тут уж никому не придет в голову искать международных воротил.
У церкви, смахивавшей на крепость, я повернул налево в узкий переулок, и через полсотни метров остановился возле трехэтажного дома с балконом и потрескавшимся каменным крыльцом. Под ступеньками две серые кошки делили миску с выводком цыплят. Цыплята меня игнорировали, кошки подозрительно косились, словно решив, что я покушаюсь на их ужин.
Я закурил и постоял возле машины, давая возможность хозяевам меня рассмотреть. Потом дверь с шумом распахнулась и к нам заковыляла толстая старуха в бессчетных фартуках.
– Канетон, – крикнула она через плечо, – это мсье Канетон. – Потом остановилась как вкопанная, и улыбка исчезла. – Что, опять война?
– Нет, нет, – я замахал руками и успокаивающе улыбнулся.
Мисс Джермен за моей спиной спросила:
– Что она говорит?
– Хочет узнать, не означает ли мой приезд начало новой войны. Я никогда не приносил им добрых вестей.
Мадам Мельо доковыляла к нам и крепко обняла меня. Старая толстуха с годами вовсе не лишилась сил и едва не сломала мне ребра. Загорелое лицо покрылось сетью морщин, жесткие седые волосы были стянуты назад в бесформенный узел. Отступив на шаг, она осмотрела меня с головы до ног и улыбнулась.
Я попытался улыбнутся в ответ и начал объяснять: теперь я не Канетон, и больше не работаю на Интеллидженс Сервис. Я теперь сам по себе. Но так уж вышло, что меня опять преследует полиция, и нам нужно где-то переночевать.
Она восприняла мои слова совершенно спокойно.
Через плечо Мэгенхерд тихо подсказал:
– Скажите, что я заплачу.
– Не валяйте дурака, – отрезал я. – Или она откажет, или сделает это только ради меня. А попытайтесь сунуть деньги, она сдерет с вас круче, чем в "Ритце", а утром выдаст полиции.
С крыльца спускался сам Мельо – высокий, худой, сутулый старик с длинной лысой головой, длинными усами и двухдневной щетиной. Рубашка без воротника и обвисшие брюки стоили не больше пяти франков, но он наверняка мог вытащить из кармана столько наличных, чтобы купить наш "ситроен".
Старуха с ним не советовалась, как и в те дни, когда их дом был перевалочным пунктом на тропах сопротивления. Она отвечала за дом, он – за леса, поля и пастбища.
– Бедняга Канетон, с ним вечно неприятности! – старуха вздохнула и повела нас в дом. Я, морщась, пошел следом. Да, быть в бегах стало для меня привычкой.
И сразу нас усадили за стол. Размерами комната не отличалась, зато в ней было светло и тепло, и мебель вполне удобна. Да и вообще на хорошие вещи денег они не жалели. Рядом с фотографией Жиля в рамке, настолько потемневшей, что это могло быть только старинное серебро, стоял приемник, панель которого позаимствовали не иначе как с космического корабля. Тут я опять поморщился. Газеты в деревню вряд ли доходили, но в памяти времен войны осталась деревня без радио, а с этой штукой нас могли засечь еще на берегу в Кемпере.
И точно: старуха кивнула на банкира и спросила:
– Это Мэгенхерд, верно?
– Да.
Я не испытывал вины, что не представил его сразу. И раньше мои замыслы не обсуждались.
Хозяйка окинула Мэгенхерда критическим взглядом.
– На насильника не похож – не тот тип.
И добавила, что с виду Мэгенхерд не способен не только к насилию, но и вообще к чему-нибудь путному по этой части.
Тот сразу выпрямился, словно палку проглотил – видимо, все понял, несмотря на специфический акцент. А старуха хихикнула и принялась за Мэгенхерда всерьез. Пришлось пообещать, что, если не уймется, я ночью подошлю его к ней, пусть сама убедится. Теперь от ее хохота дом заходил ходуном, а Мэгенхерд вдруг заявил:
– Я не терплю такого рода разговоров, мистер Кейн.
– Терпите, вам не повезло, но это обязательное приложение к ночлегу. Впрочем, можете переночевать на дереве. – Я слишком устал, чтобы любезничать. Лицо мисс Джермен оставалось абсолютно непроницаемым, чему так хорошо учат в английских женских школах.
