Инесса вспыхивала, подпрыгивала, точно получив укол в ягодицу:
— Леонид Иванович, но как же так можно упрощать проблему!..
Между ними затевалась дискуссия, как правило, со смелыми пассажами с обеих сторон, и в конце концов прелестная Инесса, будто очнувшись после припадка, восклицала:
— Хорошо, Леонид Иванович, вижу, мне вас не убедить. Давайте узнаем мнение телезрителей.
Вспыхивал экран, на нем возникали потешные сценки: телерепортер подбегал на улице к прохожим, представлялся и в лоб спрашивал:
— Скажите, как вы относитесь к измене жены (мужа)?
Вне зависимости от ответа горожане, все как один, производили впечатление редкостных недоумков.
— Ну вот, наконец-то мы разобрались в этом сложном вопросе, — ворковала Инесса, подводя итог. Шахов глубокомысленно кивал, чувствуя, как вся эта немыслимая пошлятина чудесным образом согревает ему душу. В конце "Желанной встречи", под занавес, чтобы добавить передаче перчику, сотрудник студии из соседней комнаты замогильным тоном поинтересовался по телефону, когда, по мнению уважаемого депутата, в Москве покончат с криминальным беспределом.
Мгновенно напустив на смазливое личико трагическое выражение, Инесса подхватила:
— О да, Леонид Иванович, этот вопрос сегодня волнует очень многих. Люди не могут забыть страшные убийства Влада Листьева и отца Меня. Однако прокуратура до сих пор отделывается неопределенными обещаниями. Сколько это может продолжаться?
Шахов не ударил в грязь лицом и заговорил с таким горьким сарказмом, словно кроме Листьева и Меня, у него накануне перебили всю родню.
— Причина в коррупции. Это не секрет. Это очевидно. И все в один голос твердят о том, что надо бороться с этим злом, но на самом деле никто и пальцем не шевельнул. Коррупция — это заказные убийства, взрывы, террор и заложники. Мы не можем считаться цивилизованным государством, пока нет настоящих законов против коррупции. Дело не в одном Листьеве или Мене, а в той зловещей атмосфере, которую порождает коррупция.
— Но почему, почему все так плохо?! — патетически воскликнула ведущая. — В конце концов, у нас демократия или что?
— Все очень просто на самом деле. Семьдесят лет советская власть подавляла в человеке личное достоинство. Мы привыкли верить: все, что сказано сверху, то и хорошо, то и есть истина. Привычка к рабскому подчинению укоренилась в генах. Не мной замечено: свобода рабу не впрок. Получив свободу, раб начинает беситься, ломать и крушить все вокруг.
Чтобы ситуация изменилась, должны уйти целые поколения. В каждом из нас закодирована психология совка, то есть человека, подчиняющегося темным инстинктам, а не разуму. Печально, но приходится с этим считаться.
— Вы сказали — поколения? Неужели так долго ждать?
— Не надо ждать, — усмехнулся Шахов. — Помните сказку о жестоком драконе? Дракон не приходит извне, он живет в каждом из нас. Убей собственного дракона — вот главная цель благородного человека.
— Спасибо, дорогой Леонид Иванович, — растроганно поблагодарила Инесса. — Надеюсь, зритель по достоинству оценил ваши советы… Убей дракона! Прекрасно сказано, прекрасно…
— Ну как? — спросил Шахов, когда вернулись в телевизионный закуток, чтобы по заведенной традиции выпить на посошок.
— Превосходно! — польстила Ватутина. — У тебя природный дар убеждения и масса обаяния. Я немного ревную.
В комнате они были одни, и Леонид Иванович, еще под властью эфирного напряжения, нежно погладил ее бедро.
— Сколько лет мы знакомы, Инуша?
— Больше года.
— И ни разу не поужинали. Получается какой-то нонсенс. Ты не находишь?
На очи теледивы внезапно опустился ночной мрак.
— Господи, Леонид! Да только позови.
— И позову, дай срок, — пробормотал Шахов, оказавшийся неготовым к столь энергичному согласию.
Что-то в нем все же протестовало против интимного контакта. Близость с экранной дамой, пропитанной ложью, как половая тряпка грязью, вероятно, сулила изысканное наслаждение, но он опасался, что у него попросту не хватит мужицкого напора. "Желанная встреча" чутко угадала его сомнения.
— О, Господи, Леня! Да такая же я баба как все. Ну и что тебя смущает, скажи?! Это же обидно, в конце концов. Что у меня не на месте?
Наркотик телепередачи, неосторожное прикосновение к бедру и рюмка водки что-то непоправимо сдвинули в хрупком девичьем организме. От неприятных объяснений Шахова спас режиссер Вован Жемчужный, с гоготом и прибаутками ворвавшийся в закуток.
— Ну, Леонид Иванович, ну, молоток! Поздравляю! Как ты ловко краснюков секанул. Повышение рейтинга обеспечено. Дай-ка тебя расцелую, дорогой ты наш депутат!
"И этот туда же", — с грустью подумал Шахов, утопая в мягких, влажных объятиях.
— Пора мне, — заторопился, стараясь не встречаться глазами с расстроенной Инессой. Но уйти удалось лишь после того, как осушили с Жемчужным по чарке.
Режиссер наговорил кучу комплиментов и вдобавок сообщил счастливую новость: вроде бы пятьдесят процентов канала закупил «Логоваз». Но и это не все: по достоверным сведениям их передача наконец-то заинтересовала американцев.
— А что это значит?
Взъерошенный шоумен остолбенело уставился на хмурую Инессу.
— Ну-ка догадайся с одного раза.
— Поедешь на стажировку?
— Готовь чемодан, малышка. Чтобы было куда зелень складывать.
— Ага, — строптивица капризно поджала губы. — А чистку не хочешь?
— Нас не коснется, — уверил Жемчужный. — С "Желанной встречей" мы все мели проскочим. Передача гуттаперчевая, в том ее и сила.
— Вечерком позвоню, — посулил Шахов Инессе. — Надо кое-что обсудить.
Однако по удрученно-презрительному выражению ее лица было видно, что она ему не поверила.
Через неделю в этой Богом забытой дыре, именуемой Школа, Лиза почувствовала такое опустошение, как будто еще не родилась на свет. Не проходило минуты, чтобы не прокляла себя за то, что согласилась сюда приехать, а Сергея Петровича за то, что подбил ее на это.
По прибытию в школу попала в лапы трех врачей, больше похожих на палачей, которые мяли и крушили ее каждый в особинку; один хотел разбить молотком колено, другой лез в горло змеевидным резиновым шлангом, третий подключил к электрическому стулу, и все вместе, общими усилиями они добились того, что возмущение застряло у нее в горле, как рыбная кость. Ошарашенную, с выпученными глазами, с ощущением позорной голизны, пропущенную через хитрые приборы и пальцы трех громадных мужиков в белых халатах (приборы отнеслись к ней учтивее), ее втолкнули в казенный кабинет с зарешеченным окном, меблированный соответственно — железный стол с мощной лампой-прожектором и привинченный к полу железный стул с низкой спинкой. В кабинете ее ждал мосластый, стриженный под бобрик мужчина лет сорока, и если что-то могло в чистом виде выражать презрение, которое способно испытывать одно живое существо к другому, то это была зелень пылких глаз именно этого человека. На нем был черный костюм, как у могильщика, застегнутый на все пуговицы. Без подсказки Лиза догадалась, что попала к начальству, может быть, самому главному в здешних местах. Так и оказалось. Мужчина полистал какую-то папку, лежащую перед ним на столе, причем скривился в еще более отталкивающей гримасе, словно обнаружил там гадюку, потом поднял на нее глаза. От его ледяного взгляда у нее коленки обмякли.
— Подполковник Евдокимов, — представился он, по всей видимости с трудом подавив желание немедля врезать ей в челюсть. "Господи, да что же я ему сделала?!" — ужаснулась Лиза.
— А ты — номер четырнадцатый, — добавил он после короткой паузы. — Повтори, пожалуйста, кто ты?
— Номер четырнадцатый, — отозвалась Лиза, скромно опуская глаза. Кстати припомнила, что сумасшедшие не любят, когда на них смотрят в упор.
— Правильно, — смягчился человеконенавистник. — Значит, так, четырнадцатый. Не знаю и не хочу знать, зачем тебя сюда прислали, но человека из тебя сделаю. Ровно за шесть месяцев. Или закопаю на помойке. Только попробуй пикнуть. Первый и последний раз спрашиваю: хочется пикнуть, да?
— Хочется, — согласилась Лиза, глядя в пол. Ее поразило, что сильный, крупный мужчина, прямо-таки вепрь лесной, кажется, совершенно не видит женщину.
В стенах этого сумрачного заведения веял дух иного мира, доселе ей неведомого. Час назад врачи-палачи тоже обращались с ней как с подопытным кроликом.
— Ступай, четырнадцатый, — подполковник брезгливо махнул рукой, точно отгоняя муху, но вдогонку, когда она уже была у двери, ядовито добавил:
— Жопой поменьше верти, мой тебе совет. У нас эти штучки не проходят.
Тоска начинается с режима, а заканчивается полным выпадением из времени, и получается, что ты уже не живешь, но еще и не подохла; утратив ощущение времени, отмеряемое ударами сердца и полетом мысли, человек превращается в зомби.
