– Не-е, друг, – покачал головой Топорок. – Нам, с нашим рылом, одна дорога – калашный ряд. – Оба засмеялись.
– Ты не волнуйся, сержант, – сказал Топорок доверительно. – Я за совет заплачу. Стольник хватит?
Елизаров сглотнул слюну. Приз за пустяковый совет показался ему астрономическим.
На громыхающем, разболтанном трамвае они добрались до конца маршрута и двинулись пешком по заросшей гусиной травкой окраинной улице. Дошли до аккуратного зеленого дома, прятавшегося в глубине яблоневого сада. Топорок открыл калитку, просунув руку в круглую, обтертую по краям до блеска дырку. Широким жестом показал дорогу:
– Прошу! – Он сделал ударение на польский манер – на первом слоге.
Миновали ухоженный дворик, засаженный цветами, подошли к крыльцу.
– Тимофей Васильевич! – крикнул Топорок. – Мы явились.
На крыльцо вышел Клыков в тапочках на босую ногу, в потрепанных брюках и майке-сеточке.
– Вот, нашел мастера. Он знает толк в газовых плитках…
Елизаров понял: словесный камуфляж предназначался для соседей. Мало ли кто там, за забором…
– Проходите.
Клыков посторонился, пропуская гостя в дом. Когда Елизаров скрылся за дверью, быстро спросил у Топорка:
– Где отыскал?
– Ахметка Мухамедшин показал, чистильщик. Он у него сотню патронов купил.
– Пойдет, – согласился Клыков и, войдя в дом следом за гостем, спросил шутливо: – Как там наша несокрушимая и легендарная?
– Приватизируется, – усмехнулся Елизаров.
– Как это? – не понял Топорок.
– Вон вы автомат купили, – сказал Елизаров. – Другие достают гранаты, пушки…
– Автомат еще не купили, – вздохнул Клыков. – Собираемся, да где взять? Десять кусков выложил бы с ходу.
Елизаров посмотрел на него с интересом:
– Вы серьезно?
– Почему нет?
– Могу попытаться…
– Э-э… Пытаться не надо. В таком деле либо говорят «да», либо «нет». И давай забудем об этом. Я ничего не слыхал, ты – не говорил.
– За десять я достану. Точняк, – сказал Елизаров. – Если только вы серьезно.
– Ромка! – крикнул Клыков. – Выдь сюда! Где ты там прячешься? У нас гость.
Из соседней комнаты, раздвинув бахромчатую портьеру, выплыла молодая женщина. Она была удивительно красивой и яркой: округлый мягкий овал лица, точеный носик, чувственные сочные губы, нежный золотистый пушок над ними. Голубые глаза под черными стрелками бровей светились лукавством и озорством. На ней было платье в обтяжку, скроенное так, что красивые полные ноги были видны почти целиком.
Елизаров облизал губы, чувствуя, как один ее взгляд обдал его сухим жаром желаний.
– Знакомьтесь, – сказал Клыков. – Моя племянница, Ромелла. В жизни – просто Ромка.
– Алексей. – Елизаров щелкнул каблуками и, как конь, мотнул головой. – Рад познакомиться.
– А вы кавалер, – сказала Ромка и улыбнулась.
– Займи гостя, – предложил Клыков. – На стол собери. А мы с Володей сбегаем к Зотову на часик. Дело есть. Ты нас, сержант, дождешься?
– Дождется, – ответила за гостя Ромка и озорно ему подмигнула. – Верно, Алексей?
Когда во дворе раздался гул заведшегося мотора, Ромка дружелюбно кивнула на диван, покрытый клетчатым пледом.
– Садитесь, Алеша. В ногах правды нет.
Он послушно сел. Она пристроилась рядом, сказала высоким грудным голосом:
– Вы мне понравились, Алеша. А я вам?
Елизаров проглотил слюну, не зная, как лучше ответить.
– Ой, застеснялся! – сказала Ромка и засмеялась, открыв ровные белые зубы. – У вас в лесу девушек нет? Тогда можешь меня потрогать. Я живая.
Елизаров глупо улыбнулся.
– Боишься?
Глаза ее задорно сверкнули.
Елизаров, все так же глупо улыбаясь, положил руку на ее плечо. Ромка не шевельнулась. Тогда он обнял ее и потянул к себе. Она, не сопротивляясь, прильнула к нему горячим тяжелым телом, глубоко задышала, чуть постанывая, как голубица, которую на горячей солнечной крыше обхаживает настойчивый сизарь. Елизаров слегка растерялся.
– Ты что?
– Хочу, – сказала Ромка жарким шепотом, нежно касаясь его уха губами. – Тебя хочу…
Все произошло быстро, как в американском кино. В самых смелых мечтах Елизаров не доходил до такого…
Под окнами загудела машина. Громко топая, в комнату вошли Клыков и Топорок. Клыков пристально взглянул на парочку и понимающе усмехнулся.
– Уже поладили, как я вижу? А ты хват, сержант! Хват!
Он прошел к буфету, достал оттуда початую бутылку коньяка, рюмки. Вернулся к столу, налил всем. Предложил:
– Выпьем, голубки? Давно я не видел Ромку такой счастливой…
– Он хороший, дядя Тимофей. Ты на него не сердись, – пропела Ромелла.
– Тебе нравится, – значит все. Я тебе не парторг, не судья…
Елизаров было потянулся к рюмке, но тут же убрал руку.
– Нет, я не буду.
– Что так? – спросил Клыков, нахмурившись. – Обижаешь.
– Мне пора в гарнизон. Неприятности будут.
– Быстро пьянеешь?
– Нет, но запах…
– Молодец, – похвалил Клыков. – Сам был рядовым. Знаю порядок. Теперь насчет газовой плитки. Считай – договорились. Только чтобы все тип-топ. Достанешь – деньги твои. Погоришь – ни я, ни Ромка тебя, милок, в глаза не видели. Сечешь?
– Все будет чисто.
– Посмотрим, посмотрим…
Распрощавшись с сержантом – к трамвайной остановке его провожал Топорок, – Клыков взял Ромку за руку выше локтя, крепко сжал пальцы и притянул к себе:
– Ты теперь, красавица, к гостинице ни на шаг. Будешь кувыркаться только с сержантом. Заметят тебя там – пеняй на себя. Наташку помнишь? Так вот, рядом с ней тебя и похоронят.
– Как же мне жить теперь? – спросила Ромка плаксиво.
– А так. Гроши я дам. Что касается мужиков, повторяю – останется один Елизар.
– Скажете тоже! – хихикнула Ромка. – Я девушка впечатлительная. Мне трудно сдерживаться.
– Перетерпишь.
– Шутите вы, Тимофей Васильевич, – опять хихикнула Ромка.
– Да уж куда там, – сказал он серьезно. – Учти, не послушаешь – поотрезаю…
Он отпустил ее руку, оттолкнул от себя и пальцем нажал левую грудь, будто бы в кнопку звонка.
– Улавливаешь?
– Он же солдат, – сказала Ромка растерянно. Спорить с Клыковым она не пыталась, знала – если тот говорит, придется подчиняться, и потому лишь старалась выторговать условия повыгодней. – Он же раз в неделю приходить будет…
– Станет невтерпеж – иди к Сучку.
– Тьфу! – брезгливо передернула плечами Ромка. – Нашли, кого предложить. Он весь в прыщах…
– Ладно, об этом хватит. Поговорим о Елизаре. Ты его почаще таскай по городу. Заводи в ювелирный. Ах, мол, мне колечко нравится, ой, какой славный кулончик. Учи, учи…
– Без смысла, – возразила Ромка. – Откуда у вояки бабки?
– Не твое дело, – отрезал Клыков. – Чаще намекай, что у настоящих мужиков деньги должны быть. И о плохой охране ювелирного расскажи. Ты же там работала. Когда созреет на подвиг – мне скажешь…
Однажды, отправившись в увольнение, Елизаров застал в доме Клыкова всю компанию.
– Проходи, садись, – сказал Клыков, показывая на свободный стул. – Поесть хочешь?
– Не откажусь.
Елизаров оглядел стол, заставленный едой. На тарелках лежали помидоры, свежие и малосольные огурчики, селедка, посыпанная кружками лука, колбаса, стояли баночки с красной и черной икрой. Посередине стола возвышался «гусь» – большая бутылка «Столичной» с особо красочной экспортной этикеткой.
– Вот и отлично, – сказал Клыков. – Пообедаешь с нами. А для начала есть разговор.
– Слушаю вас, Тимофей Васильевич.
– Слушать буду я, – сказал Клыков с неожиданной жесткостью в голосе. – А рассказывать придется тебе.
– О чем? – удивился Елизаров.
– Ты говорил с Ромкой о ювелирном? – спросил Топорок. – О том, как его можно потрясти?
– Кому какое дело, о чем я говорю с бабой? – окрысился Елизаров. Его задел не сам вопрос, а то, что Ромка продала его Клыкову. – Сучка трепливая! Кого касается, что я делаю, думаю или говорю?
– Меня, милый, касается, – сказал Клыков. – И вот почему. Тебя в этот дом пустили с доверием, как своего. Ты здесь пьешь, гужуешься. Бабу хиповую отколол. Короче, стал равным. «Калаш» мы у тебя купили. Не для игры, как понимаешь. И вдруг выясняется, что ты пытаешься провернуть дело у всех за спиной и при неудаче всех нас подвести под статью. Об этом ты подумал?
– Нет, – сказал Елизаров растерянно. – Но я эту хреновую лавочку с цацками не сейчас потрясти собрался. Перед самым дембелем. Сделаю и уеду. Вы – здесь, я – далеко…
– Да ты у нас деловой! – подал голос Зотов.
– А что? – с вызовом спросил Елизаров. – Каждый работает как умеет.
– Дурак! – сказал Клыков и презрительно сплюнул на пол. – Тебе только Ромку валять. Работник!
