Ознакомительная версия.
— Нет, солнышко, — усмехнувшись, сказал Извольский, — я не могу тебе объяснить, что происходит. И я прошу тебя не делать никогда одной вещи. Не давать мне советов относительно финансовых потоков завода.
— Я не даю советов, — быстро сказал Ира. — Я хочу понять, что происходит. Это как если бы в трамвае у тебя пропал кошелек, и ты застукал бы мальчишку с кошельком в руке. Просто… я спрашиваю у него, он взял кошелек или нет.
— А спрашивать не надо. — усмехнулся Извольский. — Надо верить. Ты мне веришь?
Ирина посмотрела на лежащего перед ней человека. Что она, в конце концов, знала о нем? Что он стал владельцем 75-процентного пакета акций завода, и вряд ли способ, к которому он прибег, сильно отличался от того, к которому прибег «Ивеко»? Что он знал, сколько стоит в России все — уголь, стальной прокат, зам губернатора, федеральный депутат и вице-премьер? Что он даже на больничной койке не перестал единолично командовать предприятием и городом с населением в двести тысяч человек? Что две недели назад в подъезде собственного дома неизвестные хулиганы сломали в двух местах челюсть заместителю генерального директора «Сунжэнерго», и что это не могло бы произойти не то что без разрешения — без первоначального приказа Сляба?
— Я тебе верю, — тихо сказала Ирина. Извольский прикрыл глаза.
— Ну вот и ладушки. Поцелуй меня. Я без тебя соскучился.
Вот уже два месяца как Дима Неклясов жил в постоянном животном страхе. Внезапная карьера молодого бизнесмена, к двадцати семи годам ставшего одним из главных министров огромной промышленной империи, вскружила ему голову. Очень быстро чувство благодарности к Извольскому сменилось чувством восхищения собственным умом и ловкостью. Радость от руководства финансовыми потоками — обидой на совершенно подчиненное положение человека, служащего сумасбродному и своенравному хану.
Ласковые предложения «Ивеко», выстроенные на прочном фундаменте угроз, кружили голову: ему предлагали стать вице-президентом столичного банка! Ну, не совсем вице-президентом, но в перспективе… Ему предлагали отдать тот самый завод, крошки со стола которого падали в «АМК-инвест»! Дима как-то не думал — запрещал себе думать — и о том, что живой Извольский никогда не откажется от завода, и о том, что во всей этой истории густо замешаны бандиты, и о том, что что-то может пойти наперекосяк.
Он испугался — по-настоящему испугался — только тогда, когда в перелеске нашли труп Заславского.
Коля был его другом. Они вместе пилили кредит, — четыре миллиона Димке, четыре Коле, остальные забирал лично Лучков и, как полагал Коля, платил из них долголаптевским и всем, кому нужно. Коля Неклясов вполне оценил изящество операции, благодаря которой измену его фактически оплачивал не сам «Ивеко», а красиво кинутый «Росторгбанк». Коля был уверен, что во вторник Заславский, как было договорено с дол-голаптевскими, уехал в Швейцарию, страну часов, сыра и осмотрительных банков. Он даже не испугался, когда ему позвонили с требованием выкупа. Он был уверен, что это какая-то хитрая задумка Лучкова, имеющая целью сбить со следа Черягу.
Штурм дачи Лося, труп Заславского и покушение на Извольского повергли молодого финансиста в тихий шок. Он чудом избежал ареста, пропутешествовав в багажнике служебного «мерса» Черяги — но иногда ему казалось, что арест был бы не самым страшным вариантом. Чем он лучше Заславского? Заславского убили бандиты, и Неклясов мгновенно понял, почему: из денег, причитающихся Лучкову с кредита, тот не счел нужным выделить долю долголаптевским. И долголап-тевские решили вытрясти эти бабки сами, с лоха Заславского. А банк не смог или не захотел его защитить.
Сразу после освобождения из больницы Диму Не-клясова посадили в машину и привезли в загородный хорошо охраняемый пансионат. Видимо, это была база отдыха банка «Ивеко» или что-то в этом роде. Худшие опасения Димы почти немедленно стали сбываться. Через час в пансионат приехал Лучков, какой-то нотариус, еще два улыбчивых молодых человека адвокатского облика, и Диму попросили подписать бумаги о продаже «Имперы», «Кроники» и «Лагуны» двум зарегестрированным на Кипре оффшоркам.
Дима заикнулся было об оплате сделки. Лучков заверил, что ему заплатят, — но не раньше, чем суд признает сделку законной.
— Дима, — сказал Иннокентий Михайлович, ласково улыбаясь, — ты виноват в наших проблемах. Ты не смог сделать все достаточно чисто. Теперь у нас на руках куча судебных процессов, и как только мы их выиграем, мы тебе заплатим.
Дима хотел сказать, что он все сделал чисто, а опозорился как раз Лучков, который и Извольского не смог дострелить, и с Заславским поступил как не договаривались. Но слова почему-то застряли у молодого финансиста в глотке. Он с тоской подумал о том, что после того, как сделку признают действительной, он никому не будет нужен и, наоборот, всем будет мешать. Его просто тихо удавят и труп зароют где-нибудь в лесочке.
Около недели Дима Неклясов жил в загородном доме отдыха. Присмотру за ним почти не было, как ему казалось (потайную камеру в углу комнаты Дима, разумеется, не обнаружил), кормили его вкусно, а заключение на обширной территории дома отдыха имело своим естественным объяснением ордер на арест, выданный Сунженской областной прокуратурой. Спустя неделю Дима Неклясов набрался храбрости и, позвонив Лучкову, спросил относительно обещанной должности начальника департамента и вице-президента. Лучков очень сухо ответил, что банк пока никак не может это сделать, потому что имя Неклясова сейчас у всех на слуху.
— Не беспокойся, мы держим свое слово. Но пусть все сначала уляжется, — сказал Лучков.
Дима хотел спросить еще что-то, но Лучков сказал, что не может разговаривать, и бросил трубку. На следующий день Дима увидел газету, где рассказывалось об истории с акциями АМК и где главными виновниками происшествия именовались долголаптев-ские бандиты и купленный ими Дмитрий Неклясов. Дима понял, что публикация санкционирована самим банком, который заметает следы, и что таких публикаций о будущем вице-президенте не делают.
А еще спустя неделю в особняк явился Иннокентий Михайлович Лучков.
— Тут вот какое дело, Димыч, — без обиняков сказал он, — надо снять бабки с твоего швейцарского счета и перегнать к нам.
— Как — к вам? — захолонулся Неклясов.
— Очень обыкновенно, — объяснил Лучков, — это у нас такие объявились перестраховщики. Мол, если бабки у него на счету, он всегда может нас кинуть, а если бабки у нас на счету, он нас не кинет. Так что вот: либо к нам в банк переводи, либо переводи в Швейцарию, но так, чтобы у нас тоже был доступ к этому счету.
Спустя несколько часов четыре миллиона долларов были переведены в швейцарское отделение банка «Ивеко», и Дима Неклясов понял, что он обманут бесповоротно и навсегда. Ему не заплатили денег за акции, украденные для банка. Ему не дали поста вице-президента и вообще ни хрена. На него печатно повесили всю ответственность за аферу и назвали сообщиком долголаптевских, и теперь ни один банк и ни одна фирма России не захотят иметь с Димой Неклясовым никакого дела. И, наконец, Лучков внаглую отобрал у него даже деньги, честно заработанные с фальшивого кредита.
Неделю Дима Неклясов, до того в общем-то равнодушный к алкоголю, пил без просыпа. Потом охранник принес ему какие-то таблетки. От таблеток душа улетала ввысь, вкручиваясь штопором в небесную твердь, и Дима сначала глотал таблетки, а потом стал колоть себе «винт».
Спустя месяц дом отдыха навестил Иннокентий Лучков. Он хотел поговорить с Неклясовым, но разговора не вышло: по комнате, сильно напоминающей свинарник, ползало какое-то хрюкающее существо. Лучков с досадой отдал необходимые распоряжения, и Диму вывезли в частную клинику, положили под капельницу и три дня чистили кровь. На четвертый день ослабевшего, просветленного Неклясова обрядили в чистый костюм, причесали и повезли обратно в дом отдыха, где его уже дожидались двое: Иннокентий Лучков и сам глава банка «Ивеко» господин Арбатов.
У господ банкиров к Диме Неклясову был важный вопрос. В Ахтарске происходило что-то странное, и Лучков с Арбатовым хотели знать у Димы, что он думает по поводу происходящего. В конце концов, Дима Неклясов был самым большим специалистом по психологии Вячеслава Извольского среди тех, кто имелся в распоряжении банка. И он был единственным человеком, про которого можно было сказать, что ему удалось кинуть Извольского. Правда, Неклясова в свою очередь кинул банк, но это уже были мелочи жизни
Арбатов очень приветливо поздоровался с Димой. Председатель правления банка был вообще очень приятный в обращении человек, как и большинство профессиональных негодяев, и Дима Неклясов, при всей своей опытности, не заметил брезгливого интереса, прятавшегося где-то в глубине никелированных зрачков банкира.
Они сели, и Лучков сжато и ясно начал рассказывать, что творится на комбинате и о долге в пятьсот миллионов долларов.
Ознакомительная версия.
