– Вы, гражданин, в самом деле, так развязно себя не ведите, – поддержал Крест.
– Почему развязно, а? – «привратник» был невозмутим. – Я к тебе в дом среди ночи постучу, нехорошими словами называть буду, ты не обидишься? Зачем девочку привел? Я ее впервые вижу. Может, нам разбудить Инала, чтобы разбудил Павлюка? У тебя на погонах звездочек меньше, чем на хорошем коньяке, не та астрономия, чтобы я навытяжку становился... – в голосе просквозили озорные нотки, похоже, он малость забавлялся. – Капитан, кто же так дела делает?
– Да он это, морда бесстыжая! – вскрикнула Надя.
– Ну зачем так говоришь, симпатичная? Ага, я, должно быть, к тебе приставал только что, да? Платье порвал, да, в кусты тянул? А ты вырвалась и в милицию прибежала... Вот не люблю я, капитан, когда наглеют без всякой оглядки на свою убогую астрономию... Ну что, будить Инала? Или дать тебе на бутылку, и езжай себе к киоску – там, у вокзала, открыто еще... Пьяный, да? Не хватило?
– У меня потерпевшая, – ледяным тоном сказал капитан.
– Дурь у тебя в голове, а не потерпевшая. Иди, мой хороший, отсюда по-доброму, пока Инал не проснулся... С потерпевшей придешь утром, только не забудь прихватить казенную бумажку, на которой уважаемый товарищ прокурор расписался в нужном месте, – а то и днем ворота не открою, повестку пришлешь, как положено...
Все, пора работать... Чуть откинувшись назад, Мазур прижался спиной к толстому стволу тополя, не отнимая от глаз прибора, дважды нажал на курок.
Глушитель выплюнул две желтых вспышки, сопровождаемых не особенно громкими щелчками, – хороша машинка, машинально отметил Мазур, не кустарщина – и человек с собакой перестали жить. Он громко свистнул, подавая сигнал, рванулся вперед, перекидывая прибор за спину. Когда левая нога наступила на забор, собрался, сгруппировался и прыгнул во тьму вытянутыми руками вперед.
Крутанув сальто над колючей проволокой, приземлился на согнутые ноги, не выпрямляясь, длинным прыжком ушел в сторону, распластался на холодном бетоне. У ворот сверкнула неяркая желтая вспышка, послышался шум падающего тела, по двору тут же полоснул луч фонаря – Крест с капитаном ворвались в калитку.
Из окна рядом с крыльцом через стекло посветили фонарем. Мазур послал туда пулю, переместился правее. Фонарь моментально погас, но пробитое пулей каперанга стекло тут же разлетелось вдребезги – внутри засветилась, запульсировала небольшая желтая бабочка, слышно было, как в забор попадают пули, автоматная очередь прошла наискосок над тем местом, где только что был Мазур. На фоне стены из светлого кирпича четко выделялись силуэты Креста и Гоши, прижавшихся слева от двери.
Еще одна очередь из бесшумки хлестнула по двору, наугад нащупывая противника. Мазур приподнялся на корточках так, чтобы голова не поднялась выше подоконника, пробежал вдоль боковой стены. В доме слышалась возня. Перехватив фонарик, Мазур выбил им стекло, как дубинкой, тут же зажег фонарик, бросил внутрь – и прыгнул следом. Отпрянул в угол, прижался к стене.
В богато обставленной комнате никого не было. Вскрики и визг слышались совсем рядом. Подобрав фонарь, Мазур переместился к двери, распахнул ее пинком, выскочил, двигаясь в нечеловеческом ритме. Коридор. Ковер. Движение...
Выстрелил по смутно белевшему силуэту – тот скорчился, обеими руками схватившись за грудь, опустился на пол. Мазур уже бежал мимо него к другой двери, полосуя стены белым лучом фонаря, держа его на отлете, высоко над головой, так, чтобы светил сверху вниз, а противник никак не мог сориентироваться, выстрелить прицельно...
Погасил фонарь, замер, прижался к стене, стараясь не дышать. Где-то слева послышался шум – там должна быть входная дверь... Нет, тяжелое дыхание ему не почудилось – едва различимая во мраке фигура медленно перемещалась по стеночке, то и дело сторожко замирая. Проникавшие в окно отблески фар машины отразились от металлического предмета в его руке. Мазур, не шелохнувшись, помня о «языке», терпеливо ждал, пока не ощутил запах хорошего мужского одеколона и спиртного, – и тогда по всем правилам ударил, выбивая пистолет из руки, валя в беспамятство. Отпрянул за массивный шкаф.
Дверь распахнулась, откуда-то сверху ударил луч фонаря – точно такого, как у Мазура. Он включил свой, прямо-таки на лету, отбрасывая подальше от себя, – и успел заметить в кувыркавшемся луче искаженную физиономию Креста. Тихо позвал:
– Крест!
Но пуля из бесшумки успела ударить в пол рядом с упавшим фонариком. Крест, светя мимо Мазура, подбежал и встал рядом:
– Что там?
– Вроде все... – выдохнул Мазур.
– Гоша, пошел! Кто это? – Крест посветил фонарем вниз. – Ага, Инал... блядь, ты что, его...
– Жив, – сказал Мазур.
– Порядок, вяжи! Двух мы положили, вроде никого бы не должно...
Они озирались, обратившись в слух. Ни малейшего звука. И двинулись по комнатам, тихонько распахивая двери, светя сверху вниз. Вновь оказавшись в том коридоре, Мазур посветил на пол – накрашенная мордашка, исказившаяся в немом ужасе, неподвижные глаза широко открыты, белая ночнушка, дешевенькое ожерелье на шее...
«Принесло тебя, дуреха», – подумал Мазур, не способный сейчас испытывать какие-либо чувства, а уж тем более угрызения совести – некогда было.
Обойдя дом и двор, они убедились, что живых обитателей в нем больше не осталось. Из-за колючей проволоки никто не сумел бы выбраться со двора через забор...
– Д в о и х, говоришь, положили? – спросил Мазур. – При нем что, четверо было, а не трое?
– Трое, – сказал Крест, ощерясь. – Шлюшка какая-то подвернулась, не отпускать же... Пошли, полкан, живо! Нам с ним еще потолковать надо... Гоша, ворота карауль. Главная-то работенка только и началась...
* * *
...Она не затянулась, эта главная работенка. Когда главного, упитанного бородача лет сорока, отволокли в подвал, Крест дернулся было допрашивать, но Мазур, одержимый желанием покончить все побыстрее, велел ему держать фонарь, а сам без колебаний пустил в ход кое-какие методики, касавшиеся допроса пленных в о с о б ы х условиях. Бородатого Инала хватило минут на пять. И три больших, плоских пакета, замотанные в непрозрачный целлофан, торжествующий Крест приволок еще быстрее. Ступив в луч фонаря, показал Мазуру:
– Порядок! Ну что, уходить пора?
– Покойники... – прошелестело с пола то, что еще недавно было человеком. Вопли до сих пор стояли у Мазура в ушах, и его неудержимо тянуло наверх, на свежий воздух.
Крест спокойно направил пистолет вниз и нажал на спуск. В подвале воцарилась тишина. Мазур напрягся – момент был решающий, ключевой...
Но Крест, сунув пистолет в карман рукояткой вверх, невысоко подбросил пакеты, поймал, расплывшись в идиотской, блаженной улыбке:
– Три жизни, полкан... – и тут же пришел в себя. – Пошли. Гошу ублаготворить треба... Надо ж было этим блядям подвернуться – не проживешь без издержек производства... Ты как?
– В порядке, – глухо сказал Мазур, пытаясь забыть лицо той, которую застрелил в коридоре, и притворяясь перед самим собой, будто тогда еще не подозревал, что стреляет в женщину.
– Ну и ладушки. Пошли. Гляди в оба...
Мазур и сам прекрасно понимал, что теперь для них наступил решающий момент – для всех трех...
Капитан стоял у калитки, широко расставив ноги, как монумент самому себе, рослая, плечистая фигура была обведена ярко светившейся каемочкой – это свет фар проникал в калитку, заключив Гошу в нелепое подобие нимба. Обе руки он держал в карманах. Окликнул еще издали:
– Ну, что там? – в голосе нескрываемая настороженность, явное подозрение.
Левая рука вынырнула из кармана – но в ней, рассмотрел Мазур, не пистолет, а фонарь. Левой держит – значит, все же решил сыграть свою собственную игру...
И тут раздался спокойный голос Креста:
– У тебя, случайно, в тачке ломика нет?
– Нет, – помедлив, озадаченно ответил Гоша. – А зачем?
– Ох ты... – досадливо протянул Крест. – Ну не под диваном же он закрома оборудовал... Пару половиц отодрать придется, а в доме – ничего подходящего.
Он пошевелился в темноте, что-то звонко рассыпалось по бетонированному двору, раскатилось во все стороны, Крест выругался:
– Ну, руки-крюки... Гоша, давай золотишко быстренько собирать. Никогда не видел, чтобы червонцы этак вот по двору катались?
Фонарь капитана зажегся, луч скользнул по гладкому бетону. Реплика Креста звучала до того естественно, что Мазур и сам было засмотрелся на разбросанные червонцы – и увидел в луче фонаря самые обыкновенные рублевики с двуглавым орлом, ни на что решительно не пригодные из-за инфляции.
Возможно, и капитан успел увидеть жалкие рублишки, но вряд ли осознал, что видит. Пистолет в руке Креста дважды плюнул желтым пламенем, и незадачливый подражатель оклахомских шерифов, подламываясь в коленках, рухнул на бетон. Его фонарик откатился в сторону, светя в глубь двора.
