Проводника мы взяли в железные клещи. Наружка протаскала его два дня без всякого толку — по кабакам, антикварным магазинам и по клубу нумизматов. Оперативники расширили свое образование, узнали, чем нумизматика отличается от фалеристики. Но не узнали одного — собирается ли Стружевский везти что-то за границу. И если вдруг собирается, кто ему будет помогать.
Это узнали техники.
Вечером я просматривал пришедшую на мое имя сводку технических мероприятии. На компьютере был отпечатан текст.
"Копий не снимать. Аннотаций не составлять.
Разослать:
Т. Тихомирову.
Секретно.
Сводка технических мероприятий № 11. Per. № 21117.
За 16 июля с. г.
На трех листах.
Объект (X) разговаривает с Неизвестным (Н). Разговор идет о переменах погоды. Об урагане во Владимирской области. Далее:
Н: Ты как сейчас?
X: Я? В отпуске. Отсыпаюсь.
Н: Готовишься к труду и обороне?
X: Только к труду. Ненавижу поезда. Что это за работа? Скажи, черта лысого мне сдалась эта работа?
Н: Хорошая работа. Денежная работа.
X: Да уж.
Н: Когда везешь?
X: На первом верблюде.
Н: Прекрасно. Обговорим при встрече.
X: Обговорим.
Н: Давай не куксись.
Начальник отдела Давиденко.
Отпечатан 1 экз.".
Я показал сводку Железнякову, все бьющемуся в преферанс с компьютером.
— Понимаешь, о чем речь? — осведомился я.
— Первый верблюд — это первый рейс, — сказал Железняков. — Первым рейсом он контру повезет.
— Да… «Была у меня таможня, были контрабандисты», — процитировал я «Белое солнце пустыни».
— Будем прищучивать? — Спросил Железняков.
— Обязательно.
— Где. Здесь?
— На Выборгской таможне.
— С таможенниками и ФСБ надо завязываться, — сказал Железняков.
— «Безопасность» нам зачем?
— Надежнее. Их внешние все дела. С ними спокойнее.
— Босс не одобрит, — покачал я головой. Буланов действительно не одобрил идеи сотрудничества с ФСБ.
— На черта нам чекисты? — осведомился он, прочитав план проведения оперативных мероприятий.
— Не помешают.
— Да. А потом раструбят по всему свету, что взяли матерых уголовников, а о нас — ни слова.
— Договоримся…
— Договоримся… Нам когда с них чего перепадало?
— Перепадало. В прошлом году в Шереметьево-2 мы вместе по их информации мероприятия проводили. И успешные. Целый архив старинных документов взяли… Кроме того, если в лужу сядем, шишки тогда тоже поровну делить.
— Ладно, подумаем, — недовольно произнес Буланов. Чекистов он почему-то сильно не любит. Я сам к этой конторе отношусь толерантно, как к явлению природы, которое может быть и полезно, и вредно. Надо просто знать, как его использовать.
Через два часа Буланов вызвал меня к себе и сказал:
— Созвонись с Ванюшиным из ФСБ. Будем работать вместе с его отделом.
— Будет сделано, — кивнул я…
В полупустой восьмой вагон поезда с гордым названием «Лев Толстой», ранним утром остановившегося на станции Выборг, мы зашли целой толпой: прапорщик-погранец, оперативник из ФСБ, важняк из курирующего отдела ГУУРа Сережа Васин, два таможенника — один местный, другой — из таможенного комитета в Москве.
В вагоне царила приграничная суета. Пассажиры лезли за паспортами, рылись в поисках мятых таможенных деклараций. Кто-то обязательно возмущался лапотными русскими порядками: «Замучили! В Европе вон никаких границ, через три страны проедешь и не заметишь». Кто-то выглядел боязливо и затравленно, как будто вез пару чемоданчиков героина и литр цианида, притом чаще так выглядели те, кому вообще бояться нечего.
Поезд тронулся. Местный усатый таможенник методом тыка попросил пару наиболее по виду подозрительных пассажиров открыть чемоданы, но делал это больше формально.
Да, сейчас границы уже не те, что раньше. И рвение у тружеников границы не то. Какие были раньше орлы — насквозь нарушителя видели, по лицам читали. Сегодня таможня читает в основном наши оперативные сообщения и трясет людей, которые, как точно известно, потащат что-то через границу.
Закончив с пассажирами, мы зашли в купе, где скучал за стаканом чая и газетой «Спид-инфо» месячной давности Виктор Стружевский — приятного вида, спортивного телосложения почти молодой человек. Его форменный китель был так отутюжен, будто и не было дальней дороги, а сам проводник только что из прачечной и из гладильни.
— Приветствую, — махнул рукой местный таможенник, заглядывая в купе.
— День добрый, — Стружевский протянул ему руку. Таможенник пожал ее неохотно и спросил:
— Деньги, товары, запрещенные к вывозу из России? Стружевский держался спокойно, уверенно, и трудно было представить, что совесть его нечиста.
— Ничего нет, — развел он руками. — Михалыч, сколько видим друг друга. Я чего когда возил?
Михалыч едва заметно нахмурился. Похоже, от накативших воспоминании. Конечно, возил. И Михалычу об этом известно. Все проводники что-то возят. Года два назад проводили масштабную операцию «Антиквариат» по северо-западу, так наша милиция с представителями таможенного комитета из Москвы заглянули в вагон-ресторан и ошалели — он был весь забит памперсами — не на одну сотню тысяч долларов.
— Ну тогда начнем, — сказал Васин. Стружевский кинул на него резкий взгляд. Видно было, что проводник понял — весь этот народ тут неспроста.
— Что вам показать? — совершенно спокойно произнес он. Ни мускул не дрогнул.
— Все, Виктор Афанасьевич, — сказал Васин. — Лучше выдайте добровольно.
— Добровольно выдать что? — спросил он меня.
— Предметы контрабанды, которых у вас здесь в избытке.
— Эх, господин, не знаю, кто вы. Если бы у меня что-то было в избытке, я бы не катался на этом поезде за жалкую зарплату. Ищите… — он усмехнулся. — Только побыстрее. Простой поезда представляете сколько стоит в валюте?
— Пока не представляю, — признался Васин. Проводник знал, что вся эта комедия — до следующей станции. Там обычно погранцы и таможенники выходят, и дальше — чужая территория. Задерживать поезд никто не станет.
— Что вам показать? — Стружевский достал чемодан сверху. — Вот, полный набор контрабанды, — он извлек из чемодана пару рубашек, нижнее белье и четыре банки икры. — Вот, главная контрабанда. Икорка. Можете сразу в наручники! — все-таки он начинал нервничать, видя полное отсутствие нашей реакции. Хотел сказать что-то еще, но сдержался.
Тут появился второй проводник и по-хозяйски осведомился:
— Что тут?
— Контрабанду ищут, — криво улыбнулся Стружевский.
Второй проводник деланно захихикал.
С таможенниками мы осмотрели места, где обычно прячут контрабанду.
— Ничего, — с таким видом, будто наелся лимонов, заявил старший оперативной группы ФСБ.
— Надо отправлять поезд, — сказал таможенник Михалыч. — Время на таможенный досмотр вышло.
— Мы не можем выпускать поезд. Не можем — сказал я. — Вещи здесь.
— Где? — нервно осведомился фээсбэшник.
— Здесь! — Я постучал кулаком по стене поезда. — Или там! — Я махнул рукой.
В Москве служба наружного наблюдения проводила Стружевского до вагона. Тот был со своим приятелем — с тем самым, с которым говорили о «первом верблюде». На горб этого железного «верблюда» они и взгромоздили три объемистые сумки. Когда этот приятель Стружевского выходил из вагона сумка у него была только одна, набитая чем-то мягким — там скорее всего были две другие сумки.
— Тут столько закутков. Можем год искать, — сказал московский таможенник.
— Значит, будем искать год, — зло кинул я.
— А поезд тут будет год стоять? — спросил Михалыч.
— Будем решать, — сказал я. — А сейчас перекур… Мы с Васиным, московским таможенником и фээсбэшником вышли перевести дух около вагона. Тут на нас набросились начальник поезда и железнодорожное начальство. Какой-то шишкарь в форменном кителе — в железнодорожных знаках различия я разбираюсь туго, но, кажется, чин немаленький, толковал что-то о том, что мы ответим.
— Вы представляете, что вы делаете? — орал он на меня.
— Потише, уважаемый. От вашего крика птицы дохнут, — гаркнул я на него в ответ.
Он разинул рот. Хотел что-то сказать. Но я улыбнулся ему с предельной наглостью, на которую способен (а тут способен я на многое), и произнес с угрозой
— Тише… Пожалуйста…
Он отскочил от меня как от прокаженного, покосился боязливо и ушел в сторону, прикрикивая на своих подчиненных и разоряясь насчет того, что так не оставит и позвонит сейчас Голубеву, и тогда всем…
— Кто такой Голубев? — спросил я.
