Внезапно занавес на сцене разошелся, громко ударили гитары и ударные.
Началось шоу. Вспыхнули цветные огни. Звезда российской эстрады — кудрявый красавец с томными накрашенными глазами, окруженный кордебалетом в удивительных нарядах и павлиньих перьях, — выскочил к микрофону и запел свой самый известный шлягер, простирая руки к бешено аплодирующему залу. Нехитрый мотивчик трогал за душу.
— А здорово поет, — с уважением, перекрикивая грохот музыки, заявил Савелий, который видел в жизни больше трупов и крови, чем эстрадных концертов.
— Я его очень люблю! — крикнула восторженная Вероника и тут же рассмеялась:
— Но тебя больше, Савушка, родной!
Певец разошелся не на шутку. Он уже соскочил со сцены в зал и пошел между столами, умудряясь при этом танцевать и петь в радиомикрофон, не сбивая дыхания. Люди дружно хлопали в ладоши. Вдруг произошло нечто из ряда бон выходящее: тот самый двухметровый амбал с серьгой в ухе, который так нагло разглядывал Веронику, вырвал из рук эстрадной звезды радиомикрофон, вскочил на столик и начал что-то истошно орать.
Все замерли. Пьяный в доску, амбал ревел что-то хрипатым голосом.
Кажется, песню — «Нинка, как картинка, с фраером гребет…». Потом амбал начал неудержимо блевать — и на радиомикрофон, и на окружающих, и даже на смертельно побледневшего певца, который совсем растерялся в этот миг.
— Где же секьюрити? — взвизгнула какая-то дико наштукатуренная старушка в пестром платье, сидевшая неподалеку от Вероники.
Девушка же смотрела в упор на Савелия. Он все правильно понял: какая-то бешеная волна вынесла его из-за столика, он подлетел к пьяному амбалу и каким-то неуловимым ударом в переносицу сбил его с ног, успев выхватить из рук микрофон. Встал в позу «богомола» и быстро осмотрелся по сторонам — все вокруг сидели неподвижно. Амбал ворочался у ног Савелия, изрыгая проклятия:
— Ну все, шибздец тебе… Сука! Ты же мне нос сломал! Гнида… Бля буду, все, тебе не жить!
Дружки амбала — бритоголовые парни с лицами, не облагороженными интеллектом, — вскочили было помочь корешку, но тут же сели обратно на пластмассовые белые стулья.
Савелий успокаивающим жестом поднял вверх обе руки и громко произнес:
— Все в порядке, почтенная публика! Инцидент исчерпан, концерт продолжается! — после чего вручил бледному певцу микрофон.
Савелий уже хотел было удалиться, но тут звезда эстрады начал быстро говорить:
— Старик, спасибо! Не забуду. Как тебя отблагодарить-то?
Савелий подумал и сказал:
— Слушай-ка, поешь ты здорово, признаюсь. Моя подруга очень уж любит твои песни. Может, посвятишь одну специально ей? Зовут Вероникой, мы вон там сидим.
Певец согласно закивал и, спросив еще что-то у Говоркова, побежал за сцену переодеваться. Ну а Савелий, равнодушно перешагнув через тело поверженного им амбала, вернулся к своей девушке. И сразу же пригубил предложенного ему Вероникой красного вина. Друзья амбала еле привели того в чувство, подняли на ноги и куда-то увели. Один из них оглянулся на Говоркова, сверкнув фиксой, и глухо выругался сквозь зубы.
Певец опять вышел на сцену, удачно подшутил над происшествием и потом, уже на полном серьезе, поблагодарил «ветерана афганской войны, который просил не называть его имени, за своевременную помощь». И, как было условлено, посвятил одну из лучших своих песен «очаровательной Веронике, спутнице нашего героя».
Концерт вскоре закончился, причем все второе отделение у сцены дежурили те самые секьюрити, которые неизвестно где шатались во время злополучного инцидента.
Савелий и Вероника возвращались в отель, до которого им оставалось уже шагов пятьсот.
— Ловко ты ему! — восхищалась девушка. — Спасибо за песню, Савушка! И вообще ты у меня самый лучший.
— Да ну, зря я это, — недовольно пробормотал Говорков, — не люблю по пустякам силы расходовать. Но что мне было делать? Нам чуть не испортили праздник…
Они шли по узким переулкам, освещенным несколькими фонарями. И тут кто-то окликнул Савелия на чистом русском языке:
— Эй, мужик, обожди. Разговор есть.
Савелий загородил собой Веронику и повернулся лицом к говорящему, моментально оценив ситуацию. К ним вразвалочку и неторопливо подходили три субъекта явно бандитской наружности. Савелий узнал их — конечно, это были дружки амбала, которому он сломал нос. У одного из них во рту хищно блестела фикса.
— Что надо, ребятки? — спокойно спросил Савелий.
— Ты зачем нашего братана обидел? Самый крутой, что ли? Перед своей телкой в брюликах вые… — Говоривший не успел выругаться, потому что Савелий резко нанес ему страшной силы удар под дых.
Бандит сложился пополам, разевая по-рыбьи рот в попытке глотнуть воздуха.
— Савушка, осторожно! — крикнула Вероника. Но Савелий и так знал, что ему нужно делать. Он выпрыгнул на месте и ловким ударом ноги вышиб у одного из нападавших сверкнувший в свете фонарей нож-выкидуху. Выпрыгнул еще раз и ударил другой ногой бандита в челюсть, да так, что раздался громкий хруст, — бритоголовый отлетел на пару метров и смачно впечатался в стену дома, а затем медленно, словно повидло, сполз на землю.
Третий бандит — как раз тот самый, фиксатый, — похоже, кое-что понимал в боевых искусствах. Он начал прыгать перед Савелием, сразу же распознавшим стиль «пьяной обезьяны». Стиль опасный, но смотря для кого. Савелий присел и неуловимым движением правой руки саданул бандита ребром ладони по кадыку. Тот рухнул на асфальт и задрыгал ногами. Между тем первый нападавший, успев очухаться, бросился на Савелия с воплем:
— А, сука афганская, я те счас урою!!! — метнулся к Савелию в высоком прыжке.
Однако Савелий все время был начеку: вовремя пригнулся и, когда бандит перелетал через него, успел ударить кулаком ему в пах. Бандюга взвыл от боли и повалился рядом со своими корешами.
— Так-то вот, — отдышавшись, сказал Говорков и повернулся к Веронике.
Девушка всплеснула руками:
— Савушка, кто они? С тобой ничего не случилось?
— Да что ты, — рассмеялся Савелий. — Это не бойцы. Так, мелочь…
Надеюсь, больше мы с этой поганью не встретимся.
…В эту ночь — последнюю ночь их пребывания на Кипре — Вероника отдавалась Савелию со всей страстью, на которую только была способна. Опять они не спали до утра, потому что оба прекрасно понимали, что вот и заканчивается отведенный им судьбою месяц любви, что потом они снова расстанутся, и когда встретятся снова, трудно даже предположить. Ее ждала учеба, а Савелий уже девятого октября должен был вернуться в Москву. И сейчас, пока неумолимое время не разлучило их, они стремились проникнуть друг в друга как можно глубже, одарить друг друга той небывалой нежностью, которая даст им силы двигаться дальше по жизни, любя и помня эту любовь всегда.
— Я хочу от тебя ребенка, — прошептала Вероника. — Ты слышишь, Савушка?
Хочу сына, такого же, как ты. Так не хочется расставаться с тобой. — Она вдруг всхлипнула. — Мой милый, мой единственный… Савушка…
— И я люблю тебя, — говорил Савелий, обнимая подругу. — И тоже не хочу с тобой расставаться. Только не нужно разводить сырость!.. — Он улыбнулся и вытер бежавшую по щеке слезу. — Если бы только все в этом мире зависело от наших желаний…
Савелий с наслаждением вдыхал аромат ее волос, жадно целовал мокрые от слез глаза девушки, ее горячие, разбухшие от поцелуев губы. А она в эту прощальную ночь словно сошла с ума — изобретательность ее ласк, казалось, не имела границ.
В какой-то момент Вероника захотела, чтобы он вошел в нее стоя. Савелий прижал ее к холодной стене номера, а она обняла его за талию стройными ногами.
Не каждый мужчина может долго заниматься сексом в этой трудной позе, но Савелий и спустя десять — пятнадцать минут неутомимых движений ни капельки не устал. К тому же Вероника была легкой, словно пушинка. Как громко она стонала!
«И пусть, — думал Савелий, — какое нам дело до обслуги отеля. Не маленькие, должны понимать, отчего люди кричат по ночам в своих номерах…»
В эту ночь они испробовали, наверное, все, что было известно им о сексе. И нет ничего удивительного в том, что под утро оба надолго забылись сном без сновидений и спали до трех часов дня.
Проснувшись, они долго лежали, сжимая друг друга в объятиях. Но все на этом свете когда-то заканчивается. Савелий и Вероника наконец поднялись с любовного ложа, собрали вещи, упаковали чемоданы. По русскому обычаю, посидели «на дорожку». И двинулись в путь.
Через несколько часов «Боинг-737» уже мчал их в сторону России.
В самолете Вероника достала большой блокнот и немного застенчиво стала показывать Говоркову наброски, сделанные во время отдыха. Тут были и кипрские пейзажи, и портрет маленького голубоглазого мальчика, очень похожего на Савелия («Я надеюсь, у нас все-таки будет сын», — задумчиво обронила девушка), и две-три геометрические картинки («Надоел мне этот оп-арт, хоть и хорошие деньги приносит», — вздохнула Вероника).
