Наверно, если б эта самая «стенка» была из кирпича или бетона, я легко сумел бы ее объехать. Размером она была с обыкновенную дверь. Собственно, она и являлась дверью по своему назначению.
Я испытал то же, что и Гриша Середенко со товарищи: потерю чувства собственного веса, легкое головокружение и утрату ориентировки в пространстве. Мне довелось увидеть свое тело зыбким, как кисель, и ощутить полное бессилие перед той таинственной мощью, которая втянула меня в этот «кисель», точнее, в воздух, равный по плотности воде.
Казалось бы, я должен был захлебнуться или задохнуться, но не случилось ни того, ни другого. Сверкнула вспышка!
КОНТАКТ
Поморгав глазами после временной слепоты, вызванной вспышкой, я убедился, что ко мне «Черный камень» отнесся намного хуже, чем к середенковцам-соловьевцам. Он не выкинул меня в открытый космос и не перенес в другую галактику, но и на заимку не возвратил. Я очутился там, где меньше всего хотел очутиться — на дне кратера сопки «Котловина». Что это далеко не лучшее место на Земле, догадаться нетрудно.
Я, как был на лыжах, вместе со всем вооружением и снаряжением оказался на «самом дне дна». Super-Black Box затащил меня не только на дно «Котловины», но и на дно относительно небольшой воронки, похожей на лунный кратер, которых, как я помнил по кинокадрам из фильма, снятого сержантом Кулеминым, в «Котловине» было полно. Эта имела десять метров в поперечнике и не менее трех в глубину. Такую могла оставить неплохая авиационная фугаска или приличных размеров болид.
Будь дело летом, мне пришлось бы попыхтеть намного больше, прежде чем я сумел бы выбраться. Весной и осенью я наверняка бы вымок и измазюкался — талый снег и дожди заполнили бы воронку водой. Но сейчас была зима, воронку до половины занесло снегом и с одной стороны намело пологий «мостик», по которому я «лесенкой» вылез из ямы.
Однако, когда я огляделся и увидел стометровые, отвесные, почти без выступов, скалы, у меня появилось нехорошее чувство, что в этот каменный мешок я угодил надолго, если не до конца дней. Без веревок, крюков, карабинов, горных ботинок и прочего даже думать о подъеме не стоило.
Вчера ночью, стоя на краю обрыва и глядя в темный провал, освещенный лишь мелкими костерчиками догоравших обломков, разбросанных взрывом на не очень большой площади, я мог разглядеть — да и то еле-еле — не больше четверти кратера. Остальная территория была погружена в кромешный мрак. Теперь, при дневном свете, я смог в полной мере осознать, в какое гиблое место попал по собственной дурости и злой воле «Черного камня».
Здесь не было ни одного деревца или самого дохлого кустика, а только снег и камни да еще обгорелые обломки вертолета. Я с тоской подумал о маленьком запасе провизии, оставшейся в избушке. Тут ни хвоей, ни шишками не пропитаешься. Может, в вертолете что-нибудь осталось?
Груда обломков, почерневших от огня, громоздилась в полусотне метров от меня, а отдельные куски металла, непонятные ошметки и головешки валялись повсюду. Конечно, уже ничего не горело и не дымилось, однако во многих местах обломки валялись посреди проталин, заполненных льдом.
Там, где располагалась основная куча металлолома, где топливо сразу после взрыва полыхало вовсю (этого фейерверка я вчера уже не застал), снег стаял совсем и даже успел испариться. Так что непосредственно вокруг места падения больших обломков мрачно чернела выжженная земля. Надеяться, что там уцелело что-то съестное, было наивно.
Кроме того, я вовремя вспомнил, что где-то под кучей обломков должен находиться «Черный камень». Что он затеял? Уморить меня голодом или заморозить можно было, и не затаскивая сюда. Можно было заставить покончить с собой самыми разнообразными способами, начиная от прыжка с обрыва в кратер
— ста метров с лихвой хватило бы, чтоб разбиться всмятку — и кончая банальным выстрелом в лоб той самой «крещеной» пулей, которая, строго говоря, была моей единственной надеждой хоть как-то воздействовать на поведение «Камня». Значит, гадский параллелепипед замыслил нечто иное. Может, вывезти куда-нибудь и, как говорил почтальон Печкин, «в поликлинику сдать, для опытов»? А что? Запросто. Посижу тут маленько, глядишь, и дождусь какой-нибудь «тарелки» или «огурца». Выйдут оттуда «длинные-черные» ростом под три метра, возьмут под белы руки — и унесут как младенчика. А потом ищи-свищи — в другой галактике. Посадят в виварий как мыша, начнут проверять, что на меня действует, а что нет. Хорошо, если сразу цианистый калий на мне попробуют — быстро и без хлопот, все, кто травились, так говорят. А если касторку? Или фенолфталеин?
Впрочем, инопланетяне, говорят, народ образованный. Может, повезет, посадят в питомник, будут смотреть, как я в неволе размножаюсь. Если не заставят это делать почкованием или еще как-нибудь вегетативно, для чего от меня будут руки-ноги на черенки отпиливать, то еще ничего, вытерпеть можно. Но если у этих ребят наука ударилась в мичуринскую биологию и начнут из меня гибрид с акулой или крокодилом сооружать, то тут призадумаешься. Или мозги в кого-нибудь пересадят, ради эксперимента. В того же крокодила, например. А потом выпустят куда-нибудь в Лимпопо и будут интересоваться тем, как у меня образ жизни изменился.
Фигня, лезшая в голову, могла происходить от «Черного камня». Если он действительно там, под обломками вертолета, то может достать меня элементарно, раз за пять километров отсюда в избушке достал.
Я уже понимал, что мне от него никуда не деться. Либо это он мне внушил, либо я сам себя уговорил, что упираться бесполезно. Поэтому я решил подойти поближе к обломкам вертолета, чтобы хоть поглядеть на эту пакость в натуре. Параллелепипед, мать его так!
И я пошел. Страха, по крайней мере такого, как вчера ночью, когда мимо меня проходили «длинные-черные», не чувствовалось. Веселого настроения тоже не возникало, не тянуло на обычный в таких случаях висельный юмор. Была глухая апатия — полный дофенизм или пофигизм. Мне сейчас было все равно, долбанет ли меня «Черный камень» ГВЭПом в режиме «Д» или «О», наведет на меня очередную галлюцинацию или расцелует в обе щечки. Он — хозяин, а я — раб.
Но когда я подошел ближе к выпотрошенному вертолету, то ощутил, что воздух впереди меня стал заметно плотнее. Это было совсем не то, что
наверху, где оборвался след Лусии Рохас. Тут никакого «холодца» не было,
воздух оставался равномерно прозрачным, никаких колебаний и струений не просматривалось. И если там меня втягивало в эту «дверь», то теперь совсем наоборот — отпихивало. Точнее, лишь пыталось отпихнуть, так как едва я подумал, что это очередная имитация, уплотнение исчезло, и мне удалось пройти еще пару шагов. Потом преграда возникла вновь. Я опять подумал, ничего не произнося вслух: «Ерунда, мозги пудрит» — и воздушный щит отодвинулся назад. Правда, недалеко. Еще на два шага. Когда он почувствовался в третий раз, я понял, что «Камень» не желает подпускать меня ближе. Боится, что ли? «Щит» отодвинулся на шаг, но нажимать дальше я не решился. Ясно, если «Черный камень» запрещает, лезть дальше не нужно. Коли он не хочет пускать, то все равно не пустит, и если сейчас просто уплотняет воздух, то потом, увидя мою настырность, может применить чего покрепче. Да и возможно, что super-Black Box действует в интересах сохранения моей жизни или моего здоровья. Мало ли какие излучения идут от «Черного камня»! Может, если я ближе подойду, меня какая-нибудь болезнь одолеет, типа лучевки.
Я остановился и стал ждать дальнейших указаний. Ждать, чего это чудище еще придумает, какие еще охмурения нашлет на мои бедные мозги, в которых я уже полностью разуверился. Я даже не был уверен в том, что нахожусь именно в «Котловине», а не где-то еще. Практически все, что меня окружало сейчас, могло быть иллюзорным, придуманным. Даже я сам, например. Что, если я — Коротков-Баринов — вообще не существую, а только придуман этим чертовым «Камнем»?
Прямых указаний от «Камня» — в смысле «Кр-ругом! Бегом! Об стенку лбом!»
