Ознакомительная версия.
Турецкий закурил уже бог знает какую по счету сигарету (черт бы побрал Славку, накаркал-таки насчет слабых сигарет) и заметил, что Гордеев, расправившись с обедом, что-то еще сказал официанту, возможно, относительно десерта.
— С удовольствием бы сейчас пропустил сто грамм, — вздохнул Александр Борисович. — Не корысти ради, а поднятия аппетита для.
— Так за чем же дело стало? — удивился Гордеев.
— Я, между прочим, на работе.
— Ты — на работе, я — за рулем, — кивнул адвокат. — Все при исполнении. Но мы же друг друга никому не сдадим, верно, Александр Борисович? А через полчаса все улетучится. А раньше мы отсюда и не выйдем. Так что я думаю… я думаю, мы заслужили.
— Ты считаешь? — заколебался Турецкий. — Полагаешь, значит, может государственный чиновник позволить себе маленькую человеческую слабость?
— Уверен, — сказал Гордеев и кивнул официанту, который только того и ждал и исчез, чтобы вернуться с двумя рюмками, которые для особых клиентов, пустые и чистые, стояли наготове в… морозильной камере, — так что «Русский стандарт», который в них был разлит, даже как-то сразу загустел. Вот, значит, о чем они перешептывались.
— За твоего клиента, — сказал Турецкий.
— Ну его к черту, — возразил Гордеев. — За мою сотовую компанию.
— Пошла она подальше, — не согласился Турецкий. — За мой отдых.
— Ты еще никуда не уезжаешь, — напомнил адвокат. — Лучше за мой бизнес.
— Он и так процветает, — отразил атаку Турецкий.
— Тогда за что? — спросил адвокат.
— Да, за что тогда? — задумчиво повторил помощник генерального прокурора.
— Нагревается, — напомнил Гордеев.
— Тогда — молча, — вздохнул Турецкий. — За наше здоровье. За наших близких. За юриспруденцию. За Фемиду, мать ее!
— Ничего себе «молча», — оценил Гордеев уже после того, как опрокинул рюмку.
Турецкий прислушался к своим ощущениям и нашел, что теперь, пожалуй, стоит немного поесть.
— Итак, — сказал он через несколько минут.
— Итак?
— Я могу попробовать кое-что выяснить со своей стороны относительно этого твоего «Телекома». Если ты действительно уверен, что над тобой целенаправленно издеваются.
— Уверен, — подтвердил Гордеев.
— И уверен в том, что тебе это надо.
— Саня, сколько можно!
— Ладно, это твое дело. Я кое-кого подключу. Через день-два, надеюсь, смогу тебе что-нибудь сказать.
— Вот это я понимаю, — обрадовался Гордеев.
— Ты только пока не выпендривайся и подключи телефон у какого-нибудь другого оператора, чтобы с тобой хоть связаться можно было, ежели что…
— Что — ежели что? — заинтересовался Гордеев.
— Просто на всякий случай. Что это за адвокат без телефона, сам посуди.
— Такой вот дурацкий адвокат, — подтвердил Гордеев.
— Нам дурацкий не нужен. Подключись.
— Ладно, считай, сделано.
— Значит, со своей стороны, — уточнил Турецкий, — я могу считать, что с этого дня ты занимаешься делом несправедливо посаженного доктора?
— Он еще и доктор, — вздохнул Гордеев. — Хорош доктор, нечего сказать… Ладно, можешь. Какие материалы есть по нему?
— Я скажу Грязнову, и он тебе все пришлет.
— Договорились. — Гордеев почесал затылок. — Да ладно, чего там, я сам Славке позвоню. И вот возьми, — он протянул Турецкому две дискеты в специальных пластиковых футлярах.
— Что это?
— Материалы по «Вест-Телекому», которые у меня есть. Ты обещал помочь, — напомнил адвокат.
— Я пока не в маразме, — проворчал Турецкий. — А на второй дискете что? Расследование убийства Кеннеди?
— То же, что и на первой. Продублировал на всякий случай.
— Педант несчастный, — вздохнул Турецкий.
Они попрощались, и Турецкий вернулся в Генпрокуратуру.
7Гордеев сидел в машине и ломал зубочистки. Обломки он складывал в пепельницу и поджигал зажигалкой. Они вспыхивали и сгорали быстрее чем спички.
Ему нужно было принять решение: информировать своего шефа Розанова о том, что он хочет взять дело со стороны, или вести его полностью самостоятельно и автономно, никого ни во что не посвящая. Вообще-то, поскольку человек, за которого просили Турецкий и Грязнов, сидит в тюрьме, это значит, что было соответствующее решение суда, из которого следует, что для общества он преступник. Конечно, девяносто девять процентов тех, кто сидит на зонах, и сто процентов тех, кто находится в следственных изоляторах, твердят о своей невиновности, но это, конечно, для общества ничего не значит, да и не доходят их вопли до общества, слава богу. Иначе жить было бы просто невмоготу. Иначе общество просто сошло бы с ума.
Но в любом случае попытки пересмотра дела человека, уже осужденного за двойное убийство (неудачные попытки, конечно!), могут скверно отразиться на реноме адвокатской конторы. И Генрих Афанасьевич Розанов, вполне вероятно, не будет в восторге от того, что Гордеев занят подобным делом и работает с клиентом, который, еще неизвестно, в состоянии ли за себя заплатить, все-таки у нас врачи не самая высокооплачиваемая специальность. В общем, по здравому размышлению Гордеев извещать шефа о своем решении не стал, а с тяжелым вздохом набрал номер мобильного телефона, который был известен немногим избранным.
— Да? — сказал хорошо знакомый голос.
— Вячеслав Иванович, это Гордеев, — сухо представился адвокат. — Присылай мне материалы по своему доктору.
— А что случилось-то? — веселым и отнюдь не удивленным голосом поинтересовался Грязнов.
— В каком смысле?
— Ну как же, такая добрая воля… и такой непреклонный юрист. Как-то плохо сочетается.
— Погода изменилась, — проскрипел Гордеев. — Гора пошла к Магомету.
— Да? А я что-то не заметил.
— Ну так когда пришлешь? — нетерпеливо сказал Гордеев.
— Вообще-то материалы уже у тебя в ящике лежат. Полчаса назад выслал.
— Мы ведь с тобой даже не говорили об этом! Как это? — удивился Гордеев. — Мысли читаешь?
— Вроде того. Мне Турецкий только что звонил, хвастался, что обедал со знаменитым адвокатом… Кстати, ты сейчас где?
— В Москве пока что…
— Юра, у меня мысль.
— Ни секунды не сомневаюсь.
— Тогда две, — засмеялся Грязнов. — Давай вечером пересечемся, и я тебе кое-что про этого парня расскажу. Занимательное и не очень.
— А надо ли? — поинтересовался Гордеев. — Учитывая, что мне завтра нужно быть в форме, новое дело, первый день, а?
— Но, кроме меня, этого никто не знает, — привел Грязнов неотразимый аргумент. — Может, и он сам не все знает.
— Он сам — это кто? Доктор твой?
— Ну да.
— Ладно, уговорил. — Гордеев немного подумал. — Сейчас мне надо в главный офис, а вечером после девяти заезжай ко мне домой. Как тебе такой вариант?
— Ты по-прежнему на Новой Башиловке?
— Куда я денусь с подводной лодки? Да, — спохватился Гордеев. — А что он за доктор?
— Не пластический хирург. И даже не зубной, — немного виновато сказал Грязнов. — Просто врач «Скорой помощи». Правда, очень хороший. Потомственный врач… Так что насчет гонорара… сам понимаешь… Разве что клизмами.
— Да уж понимаю, — проскрипел Гордеев. — Не в первый раз чистым творчеством заниматься.
8В два часа дня Турецкий спохватился, что так и не узнал, о чем с ним хотел поговорить Меркулов. Он позвонил ему по прямому телефону, но на звонок никто не ответил. Турецкий позвонил в приемную, и секретарша Виктория прорыдала в трубку:
— Александр Борисович! Александр Борисович! Константина Дмитриевича только что увезли!
— Вика, не ори! — в свою очередь закричал Турецкий. — Кто увез? Куда? Почему?
— «Скорая»! Я ничего не знаю! Он потерял сознание от приступа боли! Я вызвала «скорую»!
— И что, с ним туда никто не поехал?
— Я так растерялась, а он пришел в себя — сказал: позвони Турецкому.
— Куда его повезли?
— Я точно не поняла. Сказали: звоните — и оставили телефон.
Турецкий тут же вспомнил, что Меркулов жаловался на живот, но кто на него не жалуется. Ну вот вам и утреннее дурное предчувствие! Он выскочил из кабинета и понесся к генеральному. Того на месте тоже не оказалось.
— Уже уехал, — сказала секретарша. — Как-то вы сегодня не вписываетесь, Александр Борисович.
— Куда? Куда он уехал?!
Секретарша смерила Турецкого взглядом, как бы оценивая, можно ли доверить ему столь важный государственный секрет, и смилостивилась:
— Домой.
— Какого черта? — разозлился Турецкий.
— Что? — изумилась секретарша. — Это вас не касается, по-моему, Александр Борисович. — Подумала и сменила гнев на милость: — Но вообще-то у него сегодня вечером передача на телевидении. Надо отдохнуть. Он ведь не кто-нибудь, а генеральный прокурор, правильно?
Ознакомительная версия.
