— Я в норме, если не считать больного ливера.
— Ну, уж это ты брось! Завтра ливер сдобрим облепиховым маслом, снимет как рукой!
— Спасибо вам за внимание к нам, — поблагодарил старик, взглянул на часы и поспешил откланяться: — До вечера, стало быть. Пошел расследовать.
— Ой, не споткнись, Акинфий! — шутливо предостерег Довгаль. — По пятницам мужики не пашут, бабы не прядут!..
Следователь подхихикнул, мысленно согласившись с собеседником, положил трубку и вышел в зябкий ноябрь.
Настроение было под стать слякотным сумеркам года. Превозмогая тусклое «не хочу», Акинфиев сел в автобус и поехал к Авдышевой.
Странную фотографию он отдал вчера Фирману в лабораторию. Криминалист был многим обязан Акинфиеву, отличался надежностью и основательностью, за что получил созвучное фамилии прозвище Фирмач. Исключительно по знакомству Фирмач обещал выжать из этой карточки что-нибудь годное хотя бы для первой, прикидочной версии. Но и без того изображение пышнотелой дивы в домах самоубийц давало основание для некоторых тривиальных мероприятий, первым из которых Акинфиев наметил установление возможной связи Авдышева с Конокрадовым.
Маша ждала, как договорились. В квартире пахло водкой. Почерневшее лицо вдовы несло на себе отпечаток бессонной ночи.
Женщина достала два альбома — большой и поменьше, свадебный. В этом маленьком альбоме уместилась вся их короткая и, судя по фотокарточкам, счастливая совместная жизнь.
«Да, есть с чего запить, — подумал Акинфиев. — Не приведи Бог пережить такое…»
Вот она в фате… Виктор вносит ее в квартиру на руках… На втором плане — машины с традиционными куколками на капотах…
Маша в кустах буйной врубелевской сирени…
Вот муж помогает ей сойти с подножки «МАЗа»…
— Он брал вас в поездки? — спросил следователь.
— Один раз. Недалеко, в Рязань.
Виктор жонглирует двухпудовыми гирями, как старинный ярмарочный силач…
«Ну с чего такому из окна прыгать?!» — мысленно воскликнул Акинфиев. На плоту…
— Это там, на Днепре, под Смоленском…
С маленьким альбомом было покончено довольно быстро. В большом были фотографии родителей Маши, родителей Виктора, разных родственников и даже каких-то важных прабабушек и прадедушек в костюмах начала века. Никого похожего на Конокрадова в недрах этого фолианта не было и быть не могло.
Фотография Артура лежала перед Акинфиевым, Маша посмотрела на нее и лишь пожала плечами. Карточки в альбоме она комментировала бесстрастно, как это делают вежливые хозяйки, чтобы развлечь докучливого гостя.
— Это его школьный друг, не помню, как звать… Это девочка из его класса, она приходила сюда к нам… Вот здесь мы в соборе Казанской Божьей Матери… Папины похороны… на Хованском… Мама Виктора… Это моя мама…
— У нее есть фотографии? — спросил следователь.
— Ну да, свои… И наши свадебные.
Дембельский альбом Виктора комментировался еще скупее.
Авдышев служил в войсках связи, в автобате шофером. На одной фотографии было начертано: «Лучшему разводящему части». Почетное звание подтвердил своей подписью командир полка, писарь шлепнул на полковничий автограф печать. Антенна, боевая точка с казармами в перспективе, авария на дороге, везде Виктор, однополчане — никого, похожего на Конокрадова.
— Маша, — задержал в руке Акинфиев перевязанную пачку писем.
— Эта песенка… про которую вы говорили…
— «Миг удачи»?
— Ну да, да… Послушать ее можно?
— Пожалуйста.
Вдова молча выдвинула из-под стола картонную коробку с кассетами и принялась искать нужную.
Письма были в основном ее и только четыре от Виктора. Эти послания выдавали человека, больше знакомого с баранкой, чем с авторучкой. Два присланы из армии, остальные — из рейсов.
В одном конверте была фотография, колонна большегрузных автомашин на пароме, на капоте одной — Виктор. Нет, определенно, никакого Конокрадова!
«А почему он, собственно говоря, должен быть? — с некоторым удивлением и даже стыдом за свой нелепый домысел подубился тираж, не было негатива. Потерялся или остался у кого-нибудь другого. Чего это я за тебя работаю, не скажешь?
— Ладно, ладно, Фирмач, не гневайся. Больше ничем порадовать не можешь?
— Порадовать не могу. А огорчить — всегда пожалуйста.
— Почерк? — по опыту догадался следователь.
— Вот именно, почерк. Ребята провернули все быстро, благо там и проворачивать нечего было. В графологическом коллекторе именно этого почерка нет. Но могу сказать, что почерк искусственный. Относительное расположение точки начала, направление движения при начертании, способ соединения элементов букв направлены на умышленное изменение. С какой целью, сказать не могу — маскировки или подражания почерку другого лица. Возможно, таким образом сей каллиграф выправлял свой хреновый почерк, но писал без разгона, срисовывал откуда-то или даже переводил букву за буквой со шрифта. Об этом свидетельствуют способы межбуквенных соединений. Соответствие однозначных признаков в различных одноименных буквах говорит об обычных условиях исполнения рукописи.
— Фирмач! — взмолился Акинфиев. — Мы люди темные, нам бы попроще.
— Как, еще проще? — деланно удивился эксперт. — Это же элементарно, Ватсон! Некогда мне с тобой возиться. Я есть хочу!
— Ты мне ее размножишь? — кивнул Акинфиев на фото.
— Ах ты, старый греховодник! — хихикнул Фирмач и погрозил пальцем.
— Да нет, мне для дела, — засмеялся следователь. Он собирался в субботу отправиться на поиски группы «Миг удачи» и, если таковая обнаружится, показать барышню музыкантам.
Эксперт молча взял открытку, как была, в пакетике, и понес в соседнюю комнату. Вернулся минут через пять, протянул Акинфиеву лист ватмана с масштабными цветными ксерокопиями. На листе уместилось четыре отпечатка; четыре соблазнительных девицы и четыре надписи на обороте: «МЫ СКОРО ВСТРЕТИМСЯ С ТОБОЙ!»
— Дашь образец почерка этого мужчины или этой женщины — идентифицируем в два счета, — пообещал Фирмач, — а пока все. Признаков изменения в тексте не выявлено.
Он надел байковую куртку с фланелевым воротником, повесил в шкафчик белый халат. Решено было пойти в пельменную напротив. Акинфиев не был голоден, но не хотелось и упускать случая поболтать со старым другом.
Юрий Лазаревич Фирман умел пить и не пьянеть на зависть самому чистокровному славянину и на страх антисемитам.
Акинфиева таким талантом Бог обделил, поэтому, согласившись отобедать с экспертом, старик примерно знал, на что идет. По пути взяли две бутылки «Столичной», Фирмач тут же «произвел экспертизу» — удостоверился, что водка не «самопальная», а нужного, одному ему известного розлива.
— У меня требуха воспалилась, колики по ночам, — робко посетовал Акинфиев в надежде на снисхождение.
— А я тебя по ночам пить не заставляю, — резонно возразил Фирмач, наполняя граненые стаканы.
От пельменей исходил приятный аромат, готовили их здесь вручную и добротно, и после выпитой «за тех, кто в море» водки пробудился аппетит.
«Бойцы» принялись вспоминать минувшие дни, ну и, разумеется, битвы, где вместе рубились они. Потом, после третьей, стали перебирать общих знакомых, иногда отпивая по глотку «за упокой».
— А зачем убийце нужно было рассовывать по почтовым ящикам жертв эти фотокарточки? — поинтересовался Акинфиев, чувствуя, что «дозревает до нужной кондиции» и потому спросить надо именно сейчас.
— Чего не знаю, старик, того не знаю, — отрывисто и четко ответил Фирмач. После определенного «набора высоты» его природное заикание исчезало бесследно. — Но чувствую своей шигокой гусской душой, что ты таки да будешь иметь дело с преступлением на сексуальной почве.
— Еще ч-чего! — икнул Акинфиев.
— Или с потусторонними силами. Может, фотокарточка эта заряжена черным магом и приносит несчастье?
Следователь наморщил лоб и задумался. Случайно или нет, но разговор о потустороннем вокруг этого дела зашел во второй раз.
«Если зайдет в третий, — почувствовал старик, — расследование лучше прекратить».
Разошлись они к вечеру, когда уже стемнело. Акинфиев хотел поехать домой, но тут с ужасом вдруг вспомнил, что обещал забрать у Довгаля кушетку, поймал такси и помчал к Рижскому вокзалу, рассудив, что в гараже прокуратуры уже никого не будет, и, так или иначе, придется нанимать грузовик.
«Лучше бы я новую кушетку купил, — подумал он, рассчитываясь с таксистом у дома Довгаля, — дешевле бы стало!»
В парадном не работал лифт, пришлось подниматься — медленно, с остановками — на девятый этаж; в квартиру Акинфиев звонил, обливаясь потом в своем тяжелом пальто из толстой ткани «Балтика». Он надеялся, что сумеет откреститься от подарка, но Довгаль горел желанием поскорее сбагрить лишнюю мебель.
Прокурор уже выставил кушетку в прихожую и робких возражений Акинфиева не принимал.
