…Город мы покидаем спустя три часа мучительного ожидания в подвале только что построенной многоэтажке, откуда был единственный безопасный вход в канализацию. Всё время пока я лазил по колодцам, ребята сидели и ждали, ловя каждое движение снаружи и напряжённо вслушиваясь в переговоры местной полиции. В случае обнаружения, их задача увести волкодавов за собой и любой ценой не дать обнаружить истинную цель нашего визита в Анкоридж. Когда я поднимаюсь наверх и показываю большой палец, внутреннее напряжение сквозившее в позах и жестах ребят немного спадает. Карась посылает в эфир сжатый миллисекундный пакет радиоволн, теперь где положено знают, что посылка успешно доставлена. Ещё долгих три часа мы сидели в подвале, пока наблюдающий за подъездной дорогой Карась не дал сигнал о том. Что к стройплощадке приближается невзрачный крытый грузовик, на которых тут осуществляют мелкие грузоперевозки. Машина остановилась в переулке и мы благополучно забравшись в кузов снова тронулись в путь.
… Снова, как и в ту злополучную ночь, меня окружали холод и темнота. Внутренность кузова полуторки пахла старым деревом и комнатной пылью. Сквозь щели иногда помаргивали редкие всполохи света, от уличных фонарей и проскакивающих мимо домов. Прислонившись спиной к мелко подрагивающей жестяной стене, я ещё раз прислушался к собственным ощущениям: острота восприятия несколько притупилась, однако это только усилило ту полноту спектра чувств, которые словно бы проснулись после долгой спячки. И хоть мы ещё далеко от дома и расслабляться время не пришло, я ощущал прилив хорошего настроения. Когда страх вернулся на той просёлочной дороге, впервые за столько времени стало не всё равно что случится в следующий миг. Пускай жизнь бывает коротка, но чёрт побери, как же приятно быть действительно живым!
****
Россия, 7 ноября 2011 года. Освобождённая территория РФ, г. Хабаровск. Примерно 2183км от любой точки соприкосновения с войсками Коалиции. 15-ая палата военного госпиталя №33, отделение для выздоравливающих. Антон «Ропша» Варламов, рядовой. Живые и мёртвые.
… Сон ушёл, забрав с собой остатки неясных грёз, смысл которых сводился к тому, что на меня снова падали обломки башни. В круг синевато-белого света у изголовья попала свесившаяся с соседней койки худая рука. Осторожно спустив ноги на пол, сажусь. Взгляд машинально опустился влево и вниз, чтобы отметить время по наручным часам, но увы, кроме серовато-белой казённой пижамы на мне ничего нет. Думаю, что и часов тоже не отыщу – ходят упорные слухи, что местный каптёр в тихаря подворовывает вещи раненых и умерших. Участь часов точно разделят нож и трофейный прицел, а уж берцы и подавно. Ничего кроме лёгкого сожаления по этому поводу я не испытывал, главное, что остался жив и не покалечен. В любом случае, мне повезло больше, чем соседу слева, чья рука свесилась почти до самого пола, синевато-бледная ладонь с обломанными ногтями на длинных узловатых пальцах обращена вверх в невольно просящем жесте. Парня зовут не то Толик, не то Коля, точно сейчас вспомнить не получается. Люди в нашей палате надолго не задерживались и свести знакомство некогда. Про закованного в гипсовый панцирь соседа, я слышал, что он из стройбата, который помогал восстанавливать какой-то порт на побережье. Из-за невнимательности сапёров, этот пацан и ещё человек десять строителей напоролись на неразорвавшийся снаряд. Ударной волной и осколками убило всех, кроме Коли-Толи. Основной удар приняла на себя бетонная стена, которой солдата и придавило. История похожая на мою, только везение у нас с соседом вышло разное: он остался без левой ноги по колено и с перебитым позвоночником, а я отделался парой сломанных рёбер и рваной раной на бедре. По счастью, осколок не задел артерию, но крови всё равно вытекло много. Слабость ощущалась даже теперь, когда до выписки оставалось каких-то пять часов. Повинуясь выработанной за время лечения привычке, осторожно встаю и нагнувшись бережно поднимаю руку парня и кладу поверх одеяла. Случайно коснувшись кончиков пальцев строителя, чувствую как внутри что-то оборвалось – они были мертвенно холодны. Поспешно наклонившись к лицу раненого и пытаясь различить малейшее дыхание, замираю так на несколько мгновений. На худом, заострившемся лице выделялись открытые карие глаза, смотрящие в потолок, а по сути уже в пустоту. Стараясь не будить остальных шестерых соседей, накинув халат, тихо выхожу в коридор. Тут всегда горит верхний свет, больница за пределами палаты не спит.
- Ропша, ты чего бродишь по коридору, режим для всех один!
Фраза настигла меня в тот момент, когда я собирался сам позвать кого-нибудь из персонала. Конторка за которой обычно сидит медсестра сейчас была пуста, только лампа на гибкой ножке с полукруглым абажуром освещала тонкий экран компьютерного монитора, да стопку бумаг лежавших в лотке на стойке. Обернувшись, я увидел спешащую ко мне от выхода на лестницу медсестру Леночку. Невысокая, пышнотелая девушка лет двадцати с небольшим, она отличалась тем особенным медицинским характером, с которым сталкивается всякий. Кто хоть раз лежал в любой больнице. Строгая и безапелляционная манера говорить, мирно соседствует с приступами участия и сердечности, которой обладают только медсёстры.
- Сосед мой помер, Лена. Я дыхание проверил, остывает уже.
На круглом лице девушки не отразилось и следа паники, чувствовался опыт. Потеряв ко мне как к нарушителю распорядка всякий интерес, она проходя мимо только кивнула, говоря уже тихо и деловито:
- Посмотрим. Может и не отошёл ещё… Пойдём, поможешь если что.
Сосед действительно умер, причём случилось это в тот самый момент, когда я находился на грани бодрствования и досматривал всё тот же сон. Лена убежала на пост, вызывать санитаров. Я вышел в коридор, находится в палате было незачем. Тут тянуло холодом от выхода на лестничную площадку ведущую на первый этаж. Ветерок противно вился у ступней, в нос проникала обычная больничная смесь запахов лекарств, хлорки и табака. Прислонившись спиной к окрашенной в тёмно-зелёный цвет стене, я вновь подавил старый, оставшийся ещё с прошлой войны порыв - добыть у кого-нибудь курева. Затянуться крепким дымом хотелось так, что заломило уши, а во рту появился противный горьковато-железный привкус. Привычным уже усилием воли подавив мимолётную слабость, я удивился как играет нами на войне случай. Нас обоих, соседа и меня, завалило щебнем. И у меня изначально был прямой билет на ту сторону, откуда никто уже не возвращается. Однако же вот довелось выжить и встать на ноги, а парня в мирной обстановке долбануло до смерти, шансы изначально были не в мою пользу, однако Судьба распорядилась иначе. От лестницы послышалось громкое бурчание, а следом, источая запахи кухни и улицы в коридор вошли наши санитары Фархад и Макс. Первый был таджиком, приехавшим в Хабаровск к родне, а второй вроде бы из сирийских студентов-договорников. Шёл сюда аж из Воронежа, натерпелся всякого, рассказывал про свои приключения если кто спрашивал. Оба успели повоевать, но в силу характера ранений, были списаны в чистую. Теперь пристроились в госпиталь из-за пайка и военной нормировочной карточки. По моим ощущениям, парни неплохие, но успели подхватить профессиональную болезнь младшего медперсонала – когда санитары проходили мимо, меня обдало волной свежего перегара. Макс, или правильнее – Максуд, узнав меня хмуро кивнул и скрылся в закутке откуда через секунду вынырнул обратно, толкая впереди себя каталку. Фархад пожав мне руку спросил:
- Кто?
В больницах, как впрочем и на войне, жизнь и смерть всегда ходят рука об руку. У санитаров вырабатывается нюх на обстоятельства вызова, подспудно они чувствуют, как и солдаты в бою, когда надо торопиться и когда спешить уже некуда. Непроизвольно кивнув на дверь палаты, где Лена уже зажгла верхний свет, я ответил:
- Сосед мой справа… Колей звать, кажется.
- А-а!.. Строитель, который на мину наскочил. Отмучился, значит… Бисмилля!
Отработанным за многие годы жестом, санитар провёл широкой смуглой ладонью правой руки по лицу, что у мусульман аналогично нашему крестному знамению. Я просто сунул руки в карманы куртки поглубже, стиснув ладони в кулак так, что заныли костяшки пальцев. Стараясь говорить ровно, счёл нужным заметить:
- Не мучился, тихо отошёл.
Фархад ещё раз кивнул мне напоследок и скрылся в палате, пройдя вслед за поскрипывавшей каталкой, которую макс уже вкатил туда. В палате зажёгся свет, возникла обычная в таких случаях суета: Лена вызвала дежурного врача, это был молодой хирург, кореец из обрусевших – Владимир Николаевич Гвак. Хмурый и малоразговорчивый, врач задавал короткие вопросы Лене, потом кивнув мне указал Ринату на дверь в палату:
