А тем временем охранники у палаток приводили в сознание Тихомирова. Ванюшка смачивал ему виски, Новиков, расстегнув рубашку, прослушал сердце:
— Жив. Молотит двигун. Легко отделался этот чудак. Считай, второй раз родился.
— Вряд ли он сам тому обрадуется, что вернулся из мертвых, — обронил парень и добавил: — Неспроста к нему следователь зачастил.
— Знаешь, Вань, не верю я им ни черта! Забили зэками весь Север. Все враги народа, вредители! И это такие, как наш Митрич. Да он, елки зеленые, алфавит до конца не знает. Спроси его, кто такой вредитель, так он о своей старухе враз вспомнит. Но ведь годы жизни отняты. И тут не до смеху. Старуха ему за лишнюю чарку печенку грызла, это можно пережить, а следователи — полжизни отняли. И не только у него. У большинства! Теперь реабилитируют! Мол, ошибочка вышла, извините! А судьи, следователи наказания не понесут. А почему? Этих ретивых надо было на место репрессированных, чтоб впредь охоту отбить к беззаконию. И этот — не лучше! Его кто учил? Да те, кто особистами звался, кто Колыму наводнил невинными людьми, ставшими зэками! Я не верю ему и потому, что не всякая правота права. Он допрашивает условника, который претерпел все муки ада. Выдержал их, выжил лишь в слабой надежде дожить до воли. А этот садист, иначе. не назовешь, отнимает даже тот слабый луч. Гнусно это — бить лежачего. Не по-мужски. Я бы отказался от такой паскудной роли.
— А если он убил Лаврова?
— Ты что, дурак иль прикидываешься? — удивился старший охраны.
— Выходит, не я, а он — дурак. Но в следователях дураков не держат…
— Скажи, умные могут пересажать тьму народа, потом реабилитировать с извинениями? Да для таких звание дурака похвала. Они гораздо худшего заслуживают. И следователи в той черной игре не последняя спица в колеснице. А я их вообще в глаза б не видел. Они сажают, а крайние — мы. Потому что невиновных охраняем. А настоящие преступники, виновники этой беды, пока на свободе!
— Я тоже думаю, что Лавров сам умер. Но вокруг все совсем другое говорят, — покраснел Ванюшка.
— А ты свою голову имеешь? Ну, раскинь мозгами, этот хиляк мог убить твоего старшего? Физически нет! Иль силой заставить пойти в тайгу? Тоже нет! Убить внезапно из-за дерева, а потом перенести его на полянку с борцом? Наивно! Дурья выдумка! Бред. Он после того, как поднял бы Лаврова, часу на свете не прожил бы, позвоночник сломался б у него! Заставил Лаврова насильно нюхать борец? Такое только шизофреник придумает. Ну, как он мог его убить? Ты знал Лаврова, видишь этого сморчка. Он сам всех боится. Шмель в палатке пернет, этот — до утра в шалаше вздрагивает, — сплюнул Новиков.
— А сумка Лаврова куда подевалась? До сих пор ее не нашли! — возразил Ванюшка.
— И что? Подумаешь, письмо, фото! Да какими б ни были прежние грехи у этого мужика, он свое уже на Колыме искупил. Громадный срок отбарабанил! И прежнее, если и был какой грех, поглотилось бы отбытым наказанием! А чтобы не реабилитировать всех подряд, выискивают хоть какую-то зацепу. Мол, все равно был виновен. Не за то, так за другое! Возня это все, Ванек, мышиная, нечистая. Оттого, что не хватает духу признать собственную подлость в прошлом. Да к тому ж не забывай, что патологоанатом не нашел на теле Лаврова следов насилия, ударов, синяков, ушибов. И прямо указал, что смерть произошла в результате вдыхания ядовитой пыльцы борца. И все, Ваня! Другого нет! А я Афанасия Федоровича хорошо знаю. Он не ошибается. Вскрытие проводит тщательно. Старой школы специалист!
— А сумка?
— Да что ты заладил, найдется она.
— Смотрите! — указал Ванюшка на Тихомирова.
По щеке мужика текли ручьями предательские слезы. Он слышал весь разговор, а может, часть его. От понимания или участия не сдержался. А может, боль допекла, стиснула сердце. Тут и зверь не выдержит, взвоет.
— Ну, чего мокроту пустил? Дышим, значит? Радоваться надо! Ну-ка, воды попей — и полегчает совсем! — Ванюшка подал в кружке звонкую родниковую воду.
Тихомиров приподнялся на локте, потянулся к кружке и вдруг рухнул без сознания.
— Ты, елки зеленые, чего дуришь? Ну, давай помогу! Обопрись, — предлагал Новиков.
Но Тихомиров не слышал. Только через час он снова открыл глаза. Увидел над собой синее небо, далекое, как мечта о воле, как дорога домой. Как призрачна она, как легко и просто может оборваться!
— А хмырь еще канает? Ну и шкура! — услышал он голоса людей, усевшихся обедать.
— Сачкует, гнида! — поддержал Рябой.
— Он хоть жрал? — спросил Трофимыч Митрича.
И, услышав, что Тихомиров сегодня совсем не ел, забеспокоился, подсел рядом:
— Ну что? Здорово задело?
Тихомиров ответил еле слышно:
— Наверное, прижало немного.
— Есть будешь?
Тихомиров отрицательно мотнул головой.
— Да выламывается, падла! Плюнь на него, Трофимыч! Он, паскуда, на жалость давит. Дурней себя ищет. Ты хиляй от него, он через пяток минут сам вскочит. За жопу от котла не вытащишь, покуда все не схавает. Видали мы таких! — гудел Шмель.
— Захлопнись, бугор! Не учи меня дышать! Я говорю! — разозлился бригадир.
— Да чего с ним трехать? Пусть на своей шкуре познает, как сдыхается!
Яков позвал Митрича, вдвоем они приподняли голову Тихомирова повыше.
— Покормите его, отец, негоже, чтоб живой средь живых от голода мучился. У костра мы сами справимся. Вы ему помогите, — попросил он старика.
Деду охотно помогала охрана.
— Нынче и я голой жопой на шиповник сяду, может, и мне сопли вытирать будут? — сказал Гнедой, но на его голос никто не отреагировал.
Всем бросилось в глаза осунувшееся бледное лицо человека, который, казалось, уже был выше презрения, унижений и обид. Из уголка рта на рубаху стекала каплями кровь.
Заметив это, фартовые прикусили языки. Ели молча. Потом заспешили в тайгу.
Новиков невольно вздрогнул, услышав звук приближающегося вездехода из Трудового. Позади него тащился мотоцикл с охранниками.
Дородная женщина, выйдя из кабины вездехода, крикнула зычно:
— Где больной?
Врач осмотрела Тихомирова, нахмурилась, попросила помочь перенести его в кузов, оборудованный под походную больничку.
— Тяжелый больной, — сказала врач и добавила тихо: — Его нужно срочно перевезти в село. Дайте двоих людей, чтоб помогли его довезти бережливее, придержали бы на ухабах, чтоб не вывалился из носилок.
— Ванюшка! Давай сюда! А вы, ребята, за нами поезжайте. Чтобы было на чем вернуться из Трудового, — сказал Новиков охранникам и влез в вездеход.
Не видели отъезжающие, как дрожащая сухонькая рука Митрича крестила вслед их спины.
Вернулись они поздней ночью, когда условники давно спали. Лишь Митрич с Трофимычем засиделись у костра. Заговорились о своем, а может, попросту ждали охрану, чтобы узнать, как довезли человека, если довезли.
— Что так долго? — спросил бригадир Ванюшку.
— Ну чего там, сказывайте? — дрогнул голос деда.
— Живой. И наверное, будет жить, только вот с ногами плохо, может, не будет ходить, — подсел к костру Новиков.
— Хорошо, что успели. Его сразу под капельницу положили. А через полчаса полегчало. Кровь перестала идти. Врач говорит, что в тайге он больше не сможет работать.
— Да при чем тут тайга? Дело всегда найдется. Выжил бы! — перебил его Новиков и, глядя на огонь, курил папиросу за папиросой.
Трофимыч не задавал лишних вопросов. Новиков тоже не торопился. И лишь Ванюшка не выдержал:
— Расскажите бригадиру. Ему надо это знать.
— Короче, рассказал Тихомиров все. Умирать собрался. Не думал, что выживет. Выложил все как на духу.
— Возьмите сумку Лаврова, — внезапно возник из-за спины охранник-мотоциклист. И добавил: — Следователю передадите, как просил Тихомиров.
Новиков положил полевую сумку предшественника на колено, продолжил возмущенно:
— Я с самого начала не поверил следователю. Измотал он человека. А вышло, как я предполагал. Не убивал он Лаврова. И не думал этого делать. Да и причины, повода к тому не было. Все оказалось просто. Лавров сделал запрос о своих фронтовых друзьях, кому с войны жизнью был обязан. Послал запрос в Москву. Еще в прошлом году. И ждал. Ответа не было. Он повторил запрос. Уже в начале года. Ответ получил на пожаре. В тот день. Но не из военного министерства, куда запрос посылал, а из органов безопасности. Ему сообщили, что все его друзья реабилитированы. Посмертно…
Тихо горел костер, вырывая из темноты нахмуренные, озадаченные лица. Старший охраны открыл сумку,
достал фотографии. Бегло'глянул на них. Сообщение читать не стал. Чертыхнулся вполголоса.
— И что дальше-то? — спросил Митрич.
— А что дальше? Их тоже охраняли такие, как Лавров. Им повезло на войне выжить. Но зачем? Признать врагом того, кто спас в войну? Это ли не сумасбродство? Но так случилось! И не выдержали нервы. Вразнос пошли, наступил разлад долга с сознанием. Расхотелось жить. Исчез всякий смысл. Устал от слепого подчинения мужик. Дошел до точки. Все мы через это прошли. Не все дожили…
