В пачке желтых рапортичек по нужному делу ничего не оказалось. Майор оттопыренным пальцем вдавил клавишу на селекторном аппарате.
— Да, шеф? — ответил дежурный оперативного отдела.
— Новости?
— Драка на рынке, наезд моторикши на корову, кража штуки шелка в галерее «Старый Чиенгмай»... еще... еще, еще интересное...
— Без оценок!
— С поста в гостинице «Чиенгмайский гостевой дом» доносят. Иностранец оставил у администратора записку для знакомого. Из записки можно предположить, что иностранец выходит с кем-то на связь. Иностранец убыл на встречу сорок минут назад.
— Можно предположить или явствует?
— Можно предположить.
— Меры?
— Полное сопровождение. В ожидаемом месте контакта—в пагоде Дой Сутхеп — усиленное.
— Все?
— Все.
— По грабителю, о котором сообщалось из бангкокского автобуса, донесения есть?
— Нет.
— Ну? — сказал лейтенант Рикки Пхромчана.
— Вы слышали, лейтенант, — сказал майор. Дым от сигареты, приклеившейся к сухим от жара губам, выжимал слезу. Простуду комиссар схватил накануне, усевшись у кондиционера в баре гостиницы «Чианг Инн». Спустился туда после доклада Самому старшему брату. Глава «Союза цветов дракона» принимал в наглухо закупоренной комнате с зашторенным окном, в которой приходилось изнывать от духоты.
В этом городе усердие лейтенанта из Бангкока казалось поистине смешным. Как и самоуверенность Майкла Цзо, не имевшего представления о том, где бывает раз в неделю комиссар.
Палавек, согнувшись, упираясь коленями и локтями, протиснулся через опущенную спинку переднего кресла на место рядом с женщиной. Так тихо, что скорее по движению губ и выражению лица стало понятно, чего он хочет, приказал не двигаться. Парабеллум упирался в красную розочку на полотенце в целлофановом пакете, который она прижимала теперь к груди. Автобус набирал ход, глуховатый рокот мотора на скорости стихал, и она смогла услышать:
— Скажите полицейскому, что я — ваш жених, муж... в этом роде. Болезненно ревнив. Выслеживал... И все такое. Вскочил в автобус на ходу, подозревая, что вы с кем-то отправляетесь провести время. Полслова сверх этого — стреляю.
«Опять женщина», — подумал он. Полицейский и кондуктор — тоже. Возможно. Отвернувшись, прикрыв оружие ее пледом, он старался не замечать отражения в темном окне — скрюченный, насторожившийся мерзавец, растерянно вдавившаяся с поднятыми плечами женщина. Шелковая туфля, упавшая с ее ноги, покачивалась на ребре.
— Простите, госпожа, — сказал кондуктор. Боком, чтобы не потревожить спящего бонзу, переминаясь, он пробрался между креслами седьмого ряда так, чтобы встать перед Палавеком. Полицейский остался в проходе. Кобура расстегнута. Наручники поблескивали из кожаного футляра на поясе рядом. Нашивки не сержанта, а капрала. Над тремя-четырьмя креслами поднялись головы любопытствующих. Водитель впереди, хотя уже начинались серпантины предгорья, крутил баранку, посматривая в зеркало просмотра салона.
Девушка вымученно улыбнулась, слегка кривя губы. Пакет с полотенцем опять лежал на коленях.
— Этот господин сел сначала в кресло третьего ряда. Теперь перескочил сюда. Он вас беспокоит? Мне показалось... его вид, костюм... не совсем в порядке... Его билет — в третий ряд.
И Палавеку:
— Ваш билет в третий ряд, господин...
— Отстаньте от нас, — грубо сказал Палавек. — Не лезьте не в свое дело. Какая вам разница, где я сижу?
Обыкновенный трус. Трусил, получая пятьсот батов. Трусил из-за мелочного нарушения правил. Трусил так, что предупредил по радио «на всякий случай» полицию, и теперь трусит из-за того, что все это сделал. Неуверенность кондуктора передавалась и парню в полицейской форме.
Плед прикрывал разодранную рубашку, расцарапанные руки и «беретта-билити». Достаточно слегка потянуть, чтобы все оказалось наружи.
Кондуктор уперся руками в спинку кресла. Полицейский сделал шажок назад. Девушка надвинулась бедром на ствол парабеллума... Водитель, поглядывая в зеркало осмотра салона, крутил баранку, вписываясь в крутой поворот.
Она хрипло сказала:
— Не придавайте всему этому значения. Прошу вас... Этот человек — мой муж... Ревность... не доверяя, следил... Мы выясняем отношения!
— Мне показалось...
— Вы еще вызовите бригаду по борьбе с гангстеризмом! — заорал Палавек.
Над креслами поднялись еще головы. Бонза проснулся, мелко моргал ресницами. Кто-то громко сказал:
— Полиция не стесняется вторгаться в личную жизнь!
— Мне показалось...
Палавек отвернулся к окну. В темном окне полицейский застегивал кобуру. Заглаженная складка на рукаве гимнастерки ломалась над цветной эмблемой транспортной полиции. Рама окна отрезала капралу голову над погонами. Там, где она должна была быть, промелькнули фонари.
— О Господи, — вырвалось у девушки.
Полицейский и кондуктор уходили по проходу к водителю.
Палавек подумал, что не имеет представления о том, сколько времени остается до следующей остановки. И это хорошо. Все случится внезапно, как только автобус остановится.
Она догадалась.
— Вы все равно застрелите меня? Да? Потому что я вас узнала?
— Не будем об этом говорить.
Глаза выдавали ее. Хотя до конца, возможно, она не верила в то, что ее ждало. Такое случалось. В лаосских горах однажды он видел, как «желтый тигр» рухнул от пули снайпера с гримасой удивления. В собственную смерть начинают действительно верить, когда равнодушны к жизни... Снайпера захватили. Разглядывали на его ногах сандалии из автомобильной покрышки. Потом Палавек научился различать ранги у противника по обувке. Резиновые туфли носили на уровне взводного, кожаные ботинки свидетельствовали, что их обладатель командует самое малое батальоном. Было это у Персикового тракта... и с тех пор он катится по дорожке грабежей и насилия. На душе и сейчас нет тревоги из-за того, что произойдет через какое-то время. Как это она сказала в ресторане на ночном рынке Пратунам? «Моряки народ непредсказуемый...»
Она смотрела на него, полуобернувшись в кресле. Длинные волосы стянуты на затылке.
Палавек отвел глаза. Смотрел на ее подбородок. Не хотел, а спросил:
— Как вас зовут?
— Типпарат Кантамала... А вас, вас... вы сказали, помнится, на рынке... Палавек. Настоящее имя?
— Посчитаем, что так.
Через час-полтора, как только остановится автобус. Сразу. Иначе он не доберется до Цзо. Она предупредит Цзо, что он, Палавек, начал охоту за ним... за ним, с которым она связана, это ясно. Иначе зачем бы ей оказаться в его кресле? Это ее провожал Абдуллах по его приказу... Никакое другое зло не будет страшнее, чем существование Цзо. Любая жертва правомерна. Любая. В том числе и жизнь этой потаскушки. Высшая целесообразность коммуниста Кхоя обходилась даже дороже.
— За вами погоня? — спросила она. — Хотите... хотите, я поклянусь, что не выдам вас?
— Прекратите, пожалуйста, разговоры. Сидите тихо. В противном случае завяжу рот.
Автобус шел со скоростью километров девяносто в час. Палавек несколько раз зажмурил глаза. Где-то у висков начиналась боль.
— Извините меня, господин Палавек, — шепотом сказала Типпарат. — Но мне становится страшно... Будет легче, если мы будем разговаривать...
«Ох, только этого не хватало, — подумал он с раздражением. — Примется говорить о детях, муже, родителях, своем деле и тех, кто ее ждет не дождется в Чиенгмае».
Неожиданно для себя сказал:
— Вам никто еще не угрожал. Помолчите же...
«Раздаю лживые обещания!»
— Я сяду поудобнее?
Она подтянула ноги под себя. Ее била дрожь. Палавек перекинул половину пледа в ее сторону. В салоне ощущалась сырость. Видимо, поднялись на плоскогорье и сделалось прохладнее.
