Сергей Самаров - На войне как на войне

Что-то пожелал мне сообщить Миша Саночкин. Он звонит редко и, как правило, по делу. Хочется надеяться, что сегодня он выпил недостаточно много пива с офицерами ФСБ, чтобы возжелать продолжения, для чего надумал занять у меня денег. Если это не так, то готов поспорить, что капитан Югов интересовался моей персоной. И Мифе не понравилась его дотошность.

— Слушаю, друг дорогой...

— Алло!

— Да-да, Миша, слушаю тебя...

Очень уж у него простая армейская консервативная душа. Давно пора сообразить, что я настроил свой аппарат так, что определитель номера не подает дополнительный сигнал звонившему.

— Как ты узнал, что это я?

Так удивляться может только Саночкин. Он с самого детства наделен этой простой, но редкой способностью — удивляться любому пустяку и радоваться своему удивлению.

— Разведка донесла...

— Нет, серьезно?

— А если серьезно, то это мой профессиональный секрет. Ты что, забыл, где я служил?

А это уже моя профессиональная манера. Пусть человек думает обо мне больше, чем есть на самом деле. В какой-то момент это может сгодиться.

— Леха, что тобой так фээсбэшник интересуется?

— Югов?

— Ну, который капитан...

— Югов. Понравился, наверное...

— Он полчаса меня расспрашивал.

— О чем?

— О тебе. Как ты живешь, чем интересуешься, почему с женой развелся, по какой причине инвалидность получил. И вообще, все о твоем характере. Даже про детство спрашивал. И, как у них положено, просил оставить разговор в тайне. Я и решил никому не рассказывать. Кроме тебя...

— Думаю, капитана поразила моя способность стрелять по бутылкам.

— Это — да...

— Вот-вот, и тебя тоже, да и меня самого она поразила... Честно могу признаться.

— А что этому капитану надо?

— Это я у тебя хотел бы спросить. Но вообще-то, спасибо, что предупредил. Я не люблю, когда фээсбэшники в мои дела суются. Спасибо. На днях еще к тебе забегу. Надо восстанавливать квалификацию.

— Жду... — друг детства положил трубку.

А я снова убедился, что не ошибся в предположениях — Югов сильно моей личностью интересуется. Но теперь он уже не решится попадаться мне на глаза лишний раз. Даже случайно. Или?.. Или что-то другое следует из этого? Как бы я повел себя на его месте?

Я бы попытался воспользоваться моментом и превратить мимолетное знакомство в подобие дружбы. Если он правильно соображает, то постарается меня найти. И это в любом случае — на кого бы он ни работал...

Приступ уже заявил о себе серьезно. Вот — последствия встречи с фээсбэшником и обнаружения в своей квартире «жучков». Тихо попсиховал, и результат ударил по голове...

Телефонный аппарат я поставил поближе к руке, чтобы не вставать лишний раз. Принял лекарство и лег на диван. Стал терпеливо дожидаться самых неприятных минут и часов. Да, бывает, что и часов.

Лекарство свое действие показало стандартно. Напала апатия, и лень туманом связала все тело. Даже в голову этот туман проник — думать не хотелось. Насколько я умею себя ощущать, как всегда при подобной процедуре, сильно упало давление. Обычно это длится около двух часов, хотя бывает иногда, что и на целый день растягивается. Но два часа — это терпимо и привычно. Потом следует залезть под прохладный душ, и только тогда я снова стану относительно дееспособным, если раньше не усну.

Но я уснул. Вернее, не полностью уснул, а просто провалился в болезненную бездонную полудрему. С такой головной болью полноценно спать невозможно. Как и предполагал, разбудил меня телефонный звонок. Не вовремя. Боль уже сдавливала голову пульсирующим обручем, приподнимала верхнюю часть черепной коробки, и создавалось ощущение, что весь череп становится вытянутым вверх, как дыня. Лекарство только растягивает процесс, не устраняя полностью. И в таком состоянии приходится отвечать на звонки.

На табло определителя номера я глянул мельком. Высвечивались три двойки. Значит, кто-то добирается до меня с уличного телефона-автомата. Это не Труповоз. Тому трудно будет дойти до автомата, даже если он обнаружит у себя в кабинете целый склад прослушивающих устройств. Я его понимаю. Даже до ближайшего угла такой живот донести — это проблема.

— Слушаю, — сказал я, бодрясь и стараясь не показать свое хреновенькое состояние.

— В двадцать три часа, — знакомый хрипловатый голос, как всегда, краток.

— Понял, — ответил я, но мой ответ услышали только короткие гудки.

Свидание назначено совсем не вовремя. Но к тому времени я уже должен прийти в себя. Только что за срочность такая возникла в этом свидании?

Я откинулся на подушку и расслабился. В последний раз я разговаривал с куратором[4] накануне отъезда. Никаких поручений он мне не давал. Следующий — его звонок ожидался через пару недель. Но — нет, позвонил сейчас. И, мне кажется, не для того, чтобы расспросить про поездку.

Через десять минут опять зазвонил телефон. Теперь я уже не засыпал и сразу посмотрел на табло. Определитель номера опять не показал абонента. Загорелись три восьмерки. Это значит, что звонят по междугородной связи. Таких звонков я не жду, и потому с полминуты подумал, прежде чем взять трубку. Но все же решился ответить:

— Слушаю.

— Алло, Леха, это ты?

— Я.

— Пулатов беспокоит...

— Привет, Виталька. Ты откуда?

— Из одного неопределенного места. Из дома звонить по некоторым причинам не стал. Как у тебя дела?

— Почти нормально. Вчера из Чечни вернулся. С делегацией всяческих ветеранов ездил к нашим парням. А сегодня с приступом слег...

— А ничего необычного?..

— Что ты имеешь в виду?

— Тут вокруг меня суета непонятная началась. Вижу, что меня «ведут» несколько дней. Потом мне сообщили, что какие-то люди сильно интересовались историей моей болезни и особенно процессом лечения. Я тут постоянно с одним врачом-пенсионером консультируюсь. Чаще всего за бутылкой. Так и его расспрашивали на предмет моих откровений.

— Не совсем понял.

— Я тоже. Только у этого врача спрашивали и про тебя. Нас же вместе лечили. Не упоминал ли я тебя? Не рассказывал ли что-то о твоей болезни? Не о работе в ГРУ, а именно о болезни...

— Ну и что?

— Ничего особенного. Я просто подумал, раз «ведут» меня, расспрашивают обо мне и о тебе, то, возможно, и тебя задевают.

— Задевают... — нехотя согласился я. Головная боль и действие лекарства помешали проявить большую заинтересованность.

— Значит, есть?

— Есть. Только я сам не могу разобраться в ситуации. Но постараюсь. Причем не только меня обложили, но и мое окружение. Ты тоже свое проверь.

— Вот это я и хотел выяснить. Все. Вводная получена, и теперь знаю, от какой печки плясать следует. Извини, дольше разговаривать не могу. Я с чужого служебного телефона до тебя добрался. Потом позвоню. Или ты сам звони, посоветуемся. Мне кажется, дело заваривается серьезное. Большими силами идут... Я хочу к своим обратиться.

— Спасибо, что предупредил. Действуй по обстановке. Что будет, я сообщу.

Я положил трубку и закрыл глаза. И даже зажмурился. Под веками намертво встала непроходящая резь. От головной боли черепная коробка готова лопнуть по всем швам одновременно. Погано. Самый разгар приступа. И тут такая весть. Трудно думать. Лучше не ломать себе голову. Лучше уснуть. Что я и попытался сделать повторно.

Однако это оказалось сложным. Сон — тоже лекарство от головной боли. Но головная боль не дает нормально спать. Замкнутый круг, из которого как-то следует вырываться.

И мысли. Они и не мысли сейчас. Они обрывки... Рваные куски чего-то, что не поддается классификации. И это тогда, когда необходимо все обдумать. Надо перебороть себя. Надо силой воли притупить боль. Когда-то я хорошо владел методом саморегуляции. Мог по команде «ключ»[5] остановить кровотечение из раны. Но слишком давно не практиковался. Боюсь, сейчас не сумею...

Все сумею... Сумею притупить боль, сумею совсем прогнать ее... У меня сильная воля, и никто не сможет отнять ее.

Я расслабил тело и задышал глубже — и понял, что организм мой по-прежнему управляем. Я так старался, что не сразу почувствовал результат. Боль стала замирать. Хотя совсем не прошла. Но мысли уже не метались. Приступ подошел к концу.

Тогда я встал и принял душ. И сквозь шум водяных прохладных струй слышал, как в комнате звонил телефон. Но мокрым выходить в комнату не хотелось. Не то у меня состояние, чтобы спешить. И только завершив туалет и растеревшись жестким полотенцем так, что по всему телу забегала кровь, я включил автоответчик. Наконец-то...

— Ангел, как появишься, позвони мне...

Объявился Труповоз. Созрел, жадюга, до принятия решения. Каким оно будет, я знал заранее. И потому даже сейчас, даже в своем городе, буду предельно осторожным. Хотя вполне возможно, что это простая перестраховка. Труповоз, а вернее — его люди, наверняка начнут активно действовать только после выполнения мною «заказа».