вышел из кустов, как очутился возле этой злополучной машины, к которой только что вышли мои преследователи. Надо же было мне так время подгадать. Тютелька в тютельку. У меня реакция хорошая, но длинная цепь иногда компенсирует заторможенность. Удар цепью по голове и все мои попытки вновь убежать рухнули, как, собственно, и я сам, когда от боли потерял сознание. Очнулся тоже от боли, но, что удивительно, сразу вспомнил, что произошло. Открыл глаза. Потолок не больничный, но и не подвальный. Значит, больница и похищение отпадают. Тогда что? Головой шевелить больно.
– Э-э-э, здесь есть кто-нибудь?
Сбоку появилась женщина лет под пятьдесят. Длинные волосы с зеленоватым оттенком. Мне показалось даже, что у нее завито несколько косичек, но не веревочками или бантиками, а водорослями, как в моем аквариуме. Когда по голове бабахнут и не такое покажется. Главное, потом никому не рассказывай, а то в психушку упекут. А начнешь импульсивно доказывать, то и до Орловки с ее буйно помешанными недалеко. Тем не менее, она наклонилась надо мною и спросила. Причем голос был, как у немой, которая стала недавно говорить, да еще с каким-то, я бы сказал, металлическим призвуком.
– Что тебе, окунек мой, надо?
– Хорошо бы доктора. Да и узнать, где я.
Она просто кивнула головой и исчезла из поля зрения. Через пару минут услышал шаги, и передо мною оказалась еще одна женщина. Теперь полностью нормальная. Волосы с проседью. Глубокие, бездонные глаза, но в тоже время со взглядом, проникающим до последней косточки или клеточки. При этом добрый и ласковый, я бы сказал, материнский взгляд.
– Здравствуй, меня зовут Дара. Я тебе помогу. Все будет хорошо.
Очевидно, она обладала даром гипноза. Причем ее дар был солидным, так как меня пытались лечить гипнозом как-то, но я им не поддался. А тут она провела ладонью по моему лицу, и я впал в состояние полузабытья – полусна. Я услышал шелест листьев на деревьях. Стоп. Это не листья шелестят, а шепот. Кто-то тихо, спокойно что-то говорил. И было не ясно: то ли это в меня входили эти звуки, то ли я сам рождал их где-то в глубине своего подсознания:
« Я слишком скромен в этом деле,
Я только зеркало Души,
Где отражаются Познанья,
Ниспосланные нам с высоты.
Душа поет, а тело ноет.
А это, значит, вновь, опять,
Как на Голгофе за кого-то
Мне и страдать, и умирать….»
И уже совсем засыпая, последнее, что я помнил было:
«Нет, я не умер.
Телу больно, болит избитая Душа,
А это, значит,
Я доволен: Я победил его! Но навсегда?....»
Проснулся я на опушке нашего лесочка, на мягкой пушистой травке. И самочувствие, и настроение великолепное. Оглянулся – никого. Хорошо. А то подумали бы, что бомж какой. Резко подергал руками и ногами. Странно, даже поясница не болит. Молодец. Хотел сказать бабулька, но потом подумал, что внешне недавняя моя целительница чуть старше меня. Но муд-ре-е! Вот только, как ее зовут, не помню: то ли Клава, то ли Клара. Имя какое-то необычное. Хотя, по-моему, славянское. Хотя, кто знает. Вон имена Петр, Николай вроде бы русские, а на самом деле пришлые во времена обращения Руси в Христианство. Короче, век живи, век учись, а помрешь все равно дураком. Мне было хорошо. Никуда не хотелось идти. Неподалеку росла стройная березка, а под ней манящая, приглашающая присесть, пушистая зелененькая трава. Я уселся поудобнее, потерся спиной о ствол дерева и постарался погрузиться в биополе березы, чтобы подпитаться ее энергией. Какое же это чудесное ощущение. Глаза прикрылись сами собою. Почему-то опять вспомнился Вьетнам.
Я точно также сидел, прислонившись к борту самолета. Вьетнамская жара выдавливала из меня липкий пот. Перед глазами стояла картина, виденная несколько часов назад. Внизу, по правому борту в иллюминатор был виден восточный берег какого-то огромного острова весь покрытый бескрайними ухоженными садами. Кто бы знал, как мне хотелось туда. Тогда бы я все променял, чтобы поменять душный зной Вьетнамского воздуха на те сады. Но… как говорят: кто на что учился. Послышался звук подъезжающей машины.
– Эй, донг ти лен со! Советска товарищ! Хоанч хо!
– Черт, откуда здесь вьетнамцы – это же закрытая зона? – Подумал я, выскакивая и высовываясь из-за полога, заменившего на время дверь в самолет.
– Ха-ха-ха. Испугался? – Заржал технарь самолета, сидевший за рулем “козлика“– ГАЗ-69. – Садись. Тебе подфартило. Поедешь отдельным грузом. Морем до Хайфона, а потом по “железке“. Так “молчи-молчи” между собой говорили. Счастливчик. Город посмотришь. Может, еще куда зайдешь. Нас-то ведь не пускают. Сверху все видим, а дотянуться, как до локтя не получается.
Так болтая, а, если точнее, слушая жалобы на отсутствие экскурсионных поездок, мы добрались до причала. Невдалеке от берега стояли два сторожевых катера. Пересев на небольшой катер, добрались до одного из них. Экипаж был вьетнамский, а кроме меня еще двое славян в “гражданке“. Не успел я подняться, как тот, что помоложе, начальствующим тоном заявил:
– Старший лейтенант, спустишься в кубрик, найдешь на кровати шорты, рубашку и плетенки. Форму засунешь в ту же сумку. Не “светись“ в этой робе. Понял?
– Конечно. Вроде бы не особо бестолковый. – Спустился вниз – несколько дверей. Одна из них оказалась открытой. Постучал и открыл. Никого. Но на кровати были аккуратно разложены светло-зеленые шорты и рубашка с короткими рукавами. Переоделся. Под кроватью нашел наши российские туфли – плетенки. Е-мое. Даже они моего размера! Точно – особисты мои попутчики. Особо не поболтаешь – мигом загребут. Это же заграница. Уложил форму в сумку. Запихал свои вещи в настенный шкафчик, и в нем же увидел висящую на шнурке соломенную шляпу. Обычный вьетнамский наряд. Вышел наверх.
– Шляпа, вообще-то, моя. – Проговорил более старший по возрасту. Потом улыбнулся и сказал,– Дарю. Оставь на память. Потерплю последние три дня без нее.
– О, извините, я не знал. Спасибо. – А потом подумал, – Какую память? Первый раз вижу тебя и, скорее всего, последний. Но, все равно, спасибо.
– Знакомиться не будем. Мы тебя знаем, а тебе без разницы. В Хайфоне простимся. На корме стоит шезлонг. Садись, читай, отдыхай. На столике – журналы и книги. Когда приготовят поесть, позовут.
– Хорошо. Спасибо. – Я прошел в конец катера. Там действительно стоял шезлонг и журнальный столик, на котором стояла металлическая глубокая миска с яблоками и апельсинами, а вокруг нее стопки с журналами и книгами. Я уселся поудобнее, так как плыть, вернее говоря, а, если еще точнее говоря языком моряков, идти не
