Кроме того, я вдруг с удивлением и даже душевным трепетом узнал, что у меня начала прогрессировать болезнь замкнутого пространства. В спецучебке мне пришлось просидеть в каменном мешке больше недели, но это был тренировочный эксперимент, и я тогда оказался на высоте.
А сейчас тоскливый страх вместе с удушьем туманил мозги, вызывая непреодолимое желание закричать, рвануться, выбить крышку, чтобы вырваться на свет ясный.
Однако это было невозможно. Хотя бы потому, что мой "макинтош" лежал придавленный еще добрым десятком других ящиков на полу железнодорожного полувагона и перемещался в пространстве со скоростью никуда не торопящегося товарного поезда.
Где-то рядом, в таком же контейнере, обретался и Муха. Интересно, как у него с замкнутым пространством? Когда нас паковали, я заметил на его грубом квадратном лице выражение с трудом сдерживаемого ужаса; хотя там было не очень светло, и я мог ошибиться.
Странно: от мыслей о моем напарнике по побегу – о том, как он сейчас мандражирует в своем саркофаге военного образца, – я даже повеселел и успокоился.
С ящиками нам, конечно, не повезло. Те, на какие мы положили глаз, вдруг срочно понадобились какому-то гребаному начальнику тыла, и они уехали со склада готовой продукции буквально за сутки до времени "икс", согласованному с дружками Мухи на свободе, занимающимися, так сказать, техническим обеспечением побега.
Ничем не мог помочь и начальник колонии – приказа обеспечить нас комфортабельными футлярами он не получал. Главное для него заключалось в том, чтобы благополучно пропихнуть нас сквозь бдительный заслон особой зоны, где грузы из колонии шмонали с примерным усердием и достаточно квалифицированно.
Думаю, что только на служебных собак-нюхачей ему пришлось потратить не менее мешка ядреной махры. А уж как он ухитрился сколотить смену охранников из нужных людей, одному Аллаху известно.
Ничего не могу сказать – мужик железобетонный. Хотя… других в ГРУ и не держат.
"Тики-так, стучат колеса, тики-так. Папиросочку раскурим натощак. Все же едем, едем, едем – не идем. Будь что будет, живы будем – не помрем!" – почему-то вспомнил я слова блатной песни. Тем и утешился.
Все-таки не топать по болотам и тайге сотни верст. Лежи себе и отдыхай. Малина…
Из ящиков нас изъяли на каком-то глухом разъезде, глубокой ночью. Такой себе дедуля – божий одуванчик – и пацан лет пятнадцати. Молча вскрыли вагон, молча откопали нас изпод груды других ящиков и так же молча передали свертки с одеждой, деньгами и документами.
Куда идти, мы и сами знали – маршрут тоже готовился загодя. Сделав свое дело, дед и парнишка растворились в ночи, а мы рванули в темнеющие неподалеку лесные заросли – чтобы переодеться.
– А почему ты не хочешь, чтобы нас встретили на машине? – как-то спросил я Муху, когда план побега уже вырисовывался почти во всех деталях.
– Сразу видно, что ты в наших делах еще зеленый, – снисходительно похлопал меня по плечу пахан. – Кто может поручиться, что за машиной не прицепят хвост?
– Никто.
– Вот-вот. Смекай, десантура…
Естественно, я изобразил восхищение. А в душе расхохотался. Кого в лапти хочешь обуть, Вараксин? Ты и бежишь-то не один, а с телохранителем в лице бывшего спецназовца Гренадера, только потому, что никому из своего окружения не веришь.
Разве что единицам, да и то с опаской. А все из-за того, что слух пошел в определенных кругах, что жить тебе, Муха, осталось всего ничего. И что линять тебе нужно по меньшей мере за бугор, чтобы шкуру спасти. И чем быстрее, тем лучше.
Вот ты и мандражируешь, сукин кот. И не напрасно – знал бы ты, кто тебя сейчас опекает. Кто слухи распускает и держит под контролем каждое твое телодвижение, каждую мыслишку, как явную, так и тайную. Получилась бы картина Репина под названием "Приплыли". Кондрашку можно гарантировать.
Впрочем, все еще впереди…
Билеты нам взяли в вагон "СВ".
– Эх, бля, класс! – Муха, похоже, расслабился и теперь сиял, как новый пятак. – Ну у тебя и рожа! – вдруг заржал он, тыкая пальцем едва не в мой глаз.
– На себя посмотри, – беззлобно огрызнулся я, кромсая тупым перочинным ножом кусок сала и батон.
Кроме одежды, в пакетах был грим и парики. Теперь Муха смахивал на возвращающегося из экспедиции геолога – бородатого, с лохматой седеющей гривой, а я шарил под Герасима, которого послали утопить бедную Муму.
Документы у нас тоже были соответствующие – начальник геологоразведочной экспедиции (это я) и его зам. Ветровки, бахилы, рюкзаки, фляга с коньяком и непритязательная закуска. Маскировка ниже среднего уровня, но для ментов вполне подходящая.
– Ну что, вздрогнем? – поднял свой стакан Муха. – За удачу!
– Ага… – пробормотал я, морщась от шибанувшего в нос запаха всученного нам "коньяка" – от него за версту несло самогоном, настоянным на дубовой коре и ванилине. – Она нам сейчас в самый раз…
– Ты в чем-то сомневаешься?
– Хрен его знает. Я ведь до этого никогда не бегал. Правда, однажды меня, контуженного, подобрали моджахеды, но плен длился ровно до той минуты, когда я оклемался.
– И много положил? – с острой заинтересованностью спросил Муха.
– Всех.
– А всех – это сколько?
– Человек пять, может, больше – считать было недосуг.
– Так что тебя смущает?
– Не могу толком объяснить. Что-то тревожит… какой-то червь сомнения…
– Но почему?
– Все происходит на уровне подсознания. Но в Афгане в таких случаях я немедленно менял дислокацию, а уж про сон и думать не смел.
– Ну и как, выручало?
– Спрашиваешь… Столько раз.
– Успокойся, Гренадер. Это гражданка. К тому же мы давно покинули зону поиска. Да и ксивы у нас клевые. Не говоря уже о палитурке.[25] Пей, ешь и отдыхай.
– Но спать будем по очереди.
– Твоя правда. Решили…
Я знал, что все произойдет на моем дежурстве. Но не думал, что так скоро. Когда в дверь купе постучали и грубый голос сказал: "Открывайте, дорожная милиция. Проверка паспортов…" – я едва не выматерился вслух: черт бы побрал отдел планирования операций, теперь придется чесать на своих двоих хрен знает сколько!
Но делать было нечего, и я только сокрушенно вздохнул.
– Не дрейфь, Гренадер! – шепотом подбодрил меня Муха. – Прорвемся…
Я и не дрейфил – за дверью стояли свои. Для подкрепления моей легенды Кончак запланировал небольшой мордобойчик с отрывом – это чтобы Мухе жизнь медом не казалась.
В постановке должны были принимать участие молодые курсанты спецучебки: их не выпустят за стены заведения до конца следующего года, так что тайна моих похождений вряд ли станет достоянием специфической общественности.
А за это время, надеюсь, я смогу добраться до Толоконника. Естественно, в предстоящей сшибке я просто обязан был показать себя орлом…
Недовольно почесываясь – а кому нравится подниматься среди ночи, да еще чтобы лицезреть дебильную ментовскую морду? – я опустил фиксатор, препятствующий неожиданному открыванию двери, и сдвинул ее в сторону.
Он помедлил только несколько на секунду, может, чуть больше. Похоже, его смутила моя рожа биндюжника царских времен.
Но этого времени мне вполне хватило, чтобы осознать простую, как выеденное яйцо, истину: этих людей в милицейской форме не подпустили бы к спецучебке ГРУ и на пушечный выстрел.
Я даже не стал ждать условного знака, что все в норме и пора начинать представление. Его просто не могло быть.
И когда впереди стоящий верзила с оловянными глазами начал поднимать зажатый в руке пистолет, чтобы накормить нас с Мухой свинцовой кашей, – узнал все-таки, "отморозок" хренов! – я, нимало не смущаясь и не задумываясь о последствиях, страшным по силе тычковым ударом пронзил его горло до шейных хрящей.
Их было четверо. Я вырвался из купе, словно тайфун. Ошеломленные увиденным – понятное дело, они надеялись, как всегда, быстро пришить очередных лохов и смайнать в кассу за денежкой – бандиты почти не оказали сопротивления.
Наверное, я мог бы оставить кого-нибудь в живых, но долгое сидение в колонии, чересчур большое нервное напряжение и, наконец, закон ликвидаторов: живой свидетель – твоя могила – сделали свое.
Может, мне и повезло: эти придурки не сочли нужным приготовить еще пару стволов, решив, что первый, наверное наиболее опытный, разберется с полусонными "клиентами" без посторонней помощи.
А когда они до этого додумались, то было поздно – самый шустрый из них, успевший даже снять пистолет с предохранителя, так и не успел понять, каким образом его австрийский "глок" влез ему в рот по самую рукоятку, по дороге покрошив все зубы…
Муха был бледный до синевы, как покойник. Он испугался до икотки. А когда увидел гору трупов в проходе, то едва не шмякнулся в обморок. И вовсе не потому, что испугался вида крови. Похоже, он признал кого-то из жмуриков.
И это поразило его как удар молнии.
