Валентинов был в тупике, из которого не видел выхода. Только напившись пьяным до бесчувственного состояния, он понял, что должен сделать. Достал из-под подушки пистолет марки ТТ, который с послевоенных времен вновь стал у преступников популярным. Его убойная сила была выше убойной силы пистолета Макарова. Сняв пистолет с предохранителя, передернул затвор, что ему удалось лишь с пятой попытки, и выстрелил себе в рот….
Своим самоубийством Валентинов практически полностью лишил работников правоохранительных органов возможности продуктивно расследовать преступления, совершенные как самим Валентиновым, так и группой Левана.
* * *
Когда у Агава заканчивался отпуск, он съездил в отдел милиции, сделал там в своем отпускном удостоверении отметку о выбытии и возвратился в ИТК. Оставшиеся неиспользованными полтора миллиона рублей он отдал сестре Ренате, уверенный, что она найдет им достойное применение,
В колонии Костыль не расспрашивал его о похождениях на воле. Из чего Агав сделал вывод, что Костыль и так все прекрасно знал. Это действительно было так. Если к "авторитету" в колонию приезжает Леван, чтобы установить, где проводит свой отпуск Агав, если в городе Агава застрелился банкир, у которого оказался вскрытым сейф и пропали деньги, не надо быть великим мудрецом, чтобы обо всем догадаться.
Днем, когда первая смена зеков находилась на своих рабочих местах, в барак к Костылю пришел Сибиряк, чтобы высказать ему свое подозрение в отношении одного, недавно поступившего в колонию, зека. Его он считал тайным помощником администрации. Как их только зеки между собой ни называют: духарь, филин, наседка, стукач, глухарь, гусь, фуцман, сексот, красный мент, затачкованный… Но как бы зеки ни изощрялись в названиях помощники администрации из их среды были неистребимы, и выявлять их Сибиряк считал своим долгом.
Когда Сибиряк зашел в барак к Костылю, последний лежал на кровати, уставившись ничего не видевшими глазами в потолок. Но Костыль не спал, а думал о своем.
— Ты о чем задумался? — поинтересовался у него Сибиряк.
— Недавно Лось удивил меня своей новостью.
— Хорошей или плохой?
— В нашей хате хороших новостей не бывает. Вернувшийся из отпуска Лось поведал мне, что Стрелок к нам сюда уже не вернется.
— Решил стать невозвращенцем? — предположил Сибиряк.
— Если бы так, а то его замочили.
— По-нят-но, — в растяжку произнес Сибиряк. — Если не ошибаюсь, он из киллеров?
— Да. Оттянул девять лет, решил побывать в отпуске вот и побывал.
— Интересно узнать, кто его замочил?
— Тут и гадать нечего. Он вслепую, не зная объекта, завалил в Краснодаре одного мужика, который впоследствии, как выяснилось, оказался козырным с многочисленной родней и кодлой. Они узнали, кому мешал козырный: придавили хорошенько его перед тем как ликвидировать. Тот выдал им Стрелка. При таких обстоятельствах Стрелку ничего не оставалось, как явиться к ментам с повинной. У нас он тянул свою дюжину лет. Думал, что о его существовании на воле забыли, а оказалось, что помнят.
— Он сам откуда?
— Из Волгограда.
— Его дома прихлопнули?
— В Псебае, там у него родители живут. Пописали его пером здорово и в рот десять стольников засунули.
— К чему такой шик?
— Дали понять, что убивать человека из-за бабок нельзя, можно ими подавиться.
— Он ими и подавился, — не к месту хохотнул Сибиряк. — Ты что, жалеешь его?
— Нет. Киллеров я не очень уважаю, особенно последней волны. Могут любого отправить в деревянный бушлат, не спросив даже фамилии. Получил бабки за свою “работу" — и в отвал.
— Вслепую "работают"? Так они, гады, могут и нас с тобой пустить в расход, когда мы окажемся на свободе, — возмутился Сибиряк.
— Как пить дать, — обрадовал его своим ответом Костыль.
— Мне такая курятина не правится.
— Мне тоже. Я читал во "Всякой всячине" статью, как киллеры замочили Лютнева. Только завалив его в подъезде дома, киллер узнал свою жертву и понял, кого пустил в расход. Если бы он знал, что его объектом будет Листьев, то он бы на мокрое дело не пошел. Киллер сразу понял, что вознаграждение за "работу" обернется ему белыми тапочками. Заказчик убил киллера и его помощника. Чего тогда говорить о каком-то вшивом Стрелке.
— Ну, а ты чего тогда думал о нем? — напомнил Костылю Сибиряк. — Туда ему, шакалу, и дорога, куда его отправили в Псебае.
— Я о нем не сожалею, просто задумался о том, как мало стоит человек и что каждый из нас может оказаться в любое время на месте Стрелка.
— Ну уж тут, у "хозяина", нас никто не посмеет тронуть, — убежденно заверил авторитета Сибиряк.
— Ни ты, ни я не хотим тут оставаться пожизненно, а на воле мы станем обычной дичью.
— Почему они предпочитают работать вслепую?
— Чем меньше киллер знает свою жертву, тем ему легче работается, и тем быстрее он о ней забудет.
— Ничего себе логика. В гробу я ее видел. Правильно братва сделала, что завалила Стрелка, — еще раз повторил Сибиряк.
— Я такого же мнения. Но до твоего прихода я думал не о Стрелке. Стрелок жил в Волгограде, в отпуск поехал в Псебай. Возникает резонный вопрос: кто сообщил кровникам Стрелка, куда он отбыл в отпуск?
— Действительно, вопросик… На него сразу и не ответишь.
— На такой вопрос нам ответа не найти, — недовольно поморщился Костыль.
— Ты думаешь?
— На волю дать сигнал о Стрелке могли как зеки, так и любой мент из администрации. В переговорном пункте висит телефон, пользуйся — не хочу.
— Да и на свиданке с родственниками можно такой сигнал передать, — подсказал Сибиряк.
— Вот именно!
— Искать сигнальщика бесполезно.
— А мы и не будем его искать. Просто ты сейчас убедился, что в своей хате мы не все видим и не все можем контролировать.
— Я к тебе как раз пришел посоветоваться относительно одного сомнительного субъекта, который, как мне кажется, сигналит на нас ментам. Где-то полтора месяца тому назад он прибыл к нам в кичу этапом из “академии".
— Кто такой?
— Я его не знаю. Знаю, что он тяжеловес, но ведет себя как хулиган. Его кликуха Гека.
Услышав кличку зека, Костыль улыбнулся.
— Это человек Жука. Он себя так ведет согласно разработанной нами легенде.
— Ну и как, кто-нибудь клюнул на него?
— Ты будешь вторым, но первый улов оказался для нас нужнее.
— И кто им оказался?
— Окунь!
— Вот уж не думал, что он затачкованный, — с сожалением произнес Сибиряк,
— Я тоже не думал, что он может оказаться паскудой.
Постепенно интерес к беседе у них иссяк, после чего они расстались. Сибиряк ушел к себе, а Костыль, лежа на кровати, вновь погрузился в свои размышления.
Глава 17. КОГДА НЕЛЬЗЯ, НО ОЧЕНЬ НУЖНО…
На семьдесят восьмом году жизни, после непродолжительной болезни умер Шумнов Роман Константинович, отец Костыля. С трагическим известием в колонию к Костылю приехал его брат Ермолай. Вместе с ним приехал начальник местного отдела милиции подполковник Снежинский Леонид Андреевич. Они приехали просить начальника колонии Ломоногова, чтобы тот отпустил Костыля на похороны отца.
Ломоногов не имел на это никаких законных оснований, так как Костыль из десяти лет отбыл в колонии всего два года. Сама процедура оформления зека в отпуск, получение санкции прокурора на данное действие требовали хлопот на несколько дней. Отпуск Костылю не был положен и обращаться с ходатайством по этому поводу к вышестоящему начальству было пустой тратой времени. Никто из них не взял бы на себя ответственность отпустить Костыля на похороны, тем более, что речь шла о воре в законе.
Но Ломоногов понимал, что если он не сделает этого, то сильно подорвет к себе уважение Костыля, а возможно получит в его лице опасного противника, такого, каким тот был в первые месяцы своего пребывания в колонии. Если же незаконным путем он все же отпустит Костыля в отпуск, то сильно рискует своим служебным положением и дальнейшим продвижением по службе.
Снежинский приехал к Ломоногову со своей протекцией за Костыля, гарантируя отсутствие для Начальника колонии какого-либо риска за допущенное им злоупотребление служебным положением. После того, как Снежинский "уломал" Ломоногова, последний пригласил к себе в кабинет Костыля;
— По поводу смерти твоего отца, Григорий Романович, я тебе сочувствую и соболезную. Без моего пояснения ты отлично знаешь и понимаешь, что я не имею права отпускать тебя на похороны. Но Леонид Андреевич и твой старший брат ручаются, что если я тебя отпущу, то никаких эксцессов и противоправных действий ты не допустишь.
— Леонид Андреевич хорошо меня знает, потому и ручается.
