На мгновение Базо смутился.
– Старое не всегда лучшее, – ответил он с прежней самоуверенностью. – Старики хотят убедить молодых в своей мудрости, потому и держатся старых обычаев.
Сидевшие возле костра матабеле согласно кивнули и одобрительно заворчали.
Самый молодой по возрасту, Базо тем не менее явно командовал остальными. Сын Ганданга, племянник короля Лобенгулы, внук самого короля Мзиликази – благородное происхождение давало преимущества, однако Базо был еще и умен.
– Чтобы получить ружья, надо работать в глубокой яме под землей, – сказал Зуга. – Три года подряд надо каждый день проливать целый калебас пота.
– Мы про это слышали, – кивнул Базо.
– Каждый из вас получит хорошее ружье – через три года. Я, Бакела, даю вам слово.
По установившейся на прииске традиции чернокожие новички должны были пройти своеобразный обряд посвящения: когда появлялась группа новеньких, по обеим сторонам дороги выстраивались старожилы – отрепья европейских одежд обозначали их принадлежность к цивилизованным людям.
– Глядите, павианы с гор спустились!
– Да ну! Павианы хитрые, этим до них далеко!
Новичков встречали не только насмешливые выкрики, но и комья грязи.
Базо и его спутники были первыми матабеле на прииске. Синдебеле, язык племени матабеле, очень похож на зулусский и тесно связан с южным диалектом коса. Базо прекрасно понял, что над ними смеются, и отдал воинам негромкий четкий приказ.
Одеяла полетели на землю, длинные щиты загремели друг о друга, блеснули широкие наконечники копий – выкрики и смех мгновенно стихли, сменившись удивлением и растерянностью.
– Вперед! – прошипел Базо.
Круг щитов распался, обезумевшая толпа в панике бросилась врассыпную.
Сидя в седле, Зуга видел происходящее как на ладони. Он отлично знал, какую опасность представляет даже крохотный отряд воинов матабеле: если они разойдутся, то перережут безоружных рабочих, как котят.
– Базо! Останови их! – закричал Зуга, пришпоривая гнедого, чтобы преградить дорогу смертоносной волне щитов и стали.
Недавние насмешники с воплями разбегались, вытаращив глаза, сбивая друг друга с ног, и упавшие барахтались в пыли. Толстячок, одетый в слишком узкие бриджи и чересчур широкий сюртук, врезался в стену дома одного из старателей победнее: парусина, не выдержав напора, разорвалась, крыша из сухой травы рухнула на голову беглеца, превратив его в стог сена, – что и спасло ему жизнь: наконечник ассегая уже почти воткнулся в обтянутый бриджами зад.
Базо коротко дунул в свисток из оленьего рога, и воины замерли. Атака мгновенно прекратилась, ухмыляющиеся матабеле трусцой вернулись туда, где побросали свои пожитки, и снова встали в строй. Высоким звенящим голосом Базо затянул первый куплет военной песни иньяти:
– Посмотри на щиты, черные, как полночь, и белые, как в полдень облака…
Идущие позади него воины подхватили хором:
– Черные, как бык иньяти, белые, как цапли на его спине…
Прибытие маленького отряда на прииск превратилось в триумфальное шествие. Зуга ехал впереди матабеле, чувствуя себя римским императором.
Однако воины никогда в жизни не работали ни лопатой, ни киркой. Ян Черут, презрительно ворча, вкладывал инструменты в руки матабеле, показывая, как держать рукоятки. Через несколько минут юноши уже вполне освоились; мускулы, натренированные для войны, перекатывались под гладкой черной кожей – обычные орудия труда стали смертоносным оружием, которым атаковали желтую землю, словно заклятого врага.
Впервые увидев тачку, двое юношей попросту подняли ее на руках и понесли вместе со всем содержимым. Когда Ральф показал, что нужно делать, удивленные матабеле обрадовались, как дети.
– Говорил же я вам, что мы увидим множество чудес! – самодовольно заметил Базо.
Матабеле с детства привыкли к строгой дисциплине: к этому их приучила строгая семейная жизнь в краале; подростками они вместе работали и тренировались в военном отряде. Кроме того, юноши с радостью хватались за любую возможность посоревноваться друг с другом в силе и ловкости. Зная об этом, Зуга разделил их на четыре команды по четыре человека: Журавли, Соколы, Сорокопуты и Дрофы. Команда, добывшая за неделю больше всего руды, получала право носить перья своей птицы, а также двойную порцию мяса, каши и твала, африканского пива из проса, – работу превратили в игру.
Кое-чем пришлось поступиться. Матабеле – племя скотоводов, вся их жизнь посвящена уходу за скотом и защите стад, причем численность голов нередко увеличивается за счет захвата собственности менее воинственных соседей. Питаются матабеле в основном говядиной и простоквашей, которую готовят в калебасах, сосудах из тыквы.
На прииске говядина была роскошью, и матабеле с молчаливым отвращением попробовали жирные куски жилистой баранины, которую принес Зуга. Тем не менее после нескольких дней тяжелой физической работы аппетит разыгрался, и баранину стали поглощать если не с удовольствием, то хотя бы без жалоб. В течение этих же первых дней распределили обязанности, и каждый научился тому, что от него требовалось.
Яна Черута заманить в шахту было невозможно.
– Ek is nie ‘n meerkat nie, – высокомерно заявил он Зуге, переходя на ломаный голландский: «Я не мангуст, в норах не живу».
Сортировочный стол требовал присмотра надежного человека – здесь и обосновался Ян Черут. Словно желтый идол, он восседал на корточках над сверкающими грудами промытых камней. Треугольная форма его лица подчеркивалась редкой острой бородкой, высокими азиатскими скулами и раскосыми глазами, от которых разбегались морщинки.
Ян Черут быстро научился находить алмазы в куче породы, но другая пара глаз оказалась еще острее и быстрее. Как правило, лучшими сортировщиками становились женщины, однако малыш Джордан проявил настоящий талант, точно определяя алмазы всех цветов и размеров.
Мальчик обнаружил первую находку в первой же партии руды: крошечный камешек цвета выдержанного коньяка и размером в пятую часть карата. Зуга засомневался в его ценности, но скупщик подтвердил, что это настоящий алмаз, и предложил за него три шиллинга.
После этого все уверились в способностях Джордана и сомнительные камешки передавали ему. Через неделю он стал главным сортировщиком Чертовых шахт: в огромном сомбреро, защищающем его нежную кожу от солнца, мальчик сидел за низким металлическим столом напротив Яна Черута. К сортировке Джордан относился как к игре, от которой никогда не уставал, задорно соревнуясь с коротышкой-готтентотом. Звонкий крик радости сопровождал каждую находку, и ловкие ручонки летали над камешками, словно пальцы пианиста над клавишами рояля.
Зуга нашел сыновьям учительницу – жену лютеранского проповедника. Пышногрудая миловидная женщина с седыми волосами, стянутыми в огромный узел на затылке, миссис Гэндер была единственной учительницей на пятьсот миль вокруг. Каждое утро она собирала небольшую группу детей старателей в железной церквушке на рыночной площади и учила их грамоте и счету.
Ральфа приходилось загонять туда угрозами, зато Джордан спешил на уроки с тем же энтузиазмом, с каким торопился к сортировочному столу после школы. Ангельская внешность и привитый матерью интерес к книгам сделали Джордана любимчиком миссис Гэндер, которая и не пыталась скрыть свое предпочтение. Она называла мальчика «мой милый Джорди» и доверяла вытирать доску – вытирание доски мгновенно превратилось в почетную обязанность, в борьбе за которую десяток учеников охотно выцарапали бы Джордану его прелестные ангельские глазки.
В классе миссис Гэндер была пара близнецов – сыновья неудачливого старателя из австралийских опаловых копей, который разрабатывал скудный участок на восточной стороне прииска. Генри и Дуглас Стюарты были похожи как две капли воды: наголо бритые головы, чтобы не разводились вши; босые ноги; выцветшие потрепанные рубахи и штопаные-перештопаные штаны на подтяжках. Отъявленные хулиганы, братья действовали очень слаженно: дразнили так тихо, что миссис Гэндер ничего не слышала; умели ловко врезать по ребрам или дернуть за волосы так быстро, что она ничего не замечала.
