Глеб поворошил золу, положил сверху немного хвороста и, опустившись на корточки, раздул небольшой огонь.
Грея руки над робким пламенем, он смотрел, как ширится и становится все ярче полоска света над восточным краем горизонта. Над рекой завис холодный туман. Лес позади молчал – птицам, которые еще оставались там, было не до песен.
Подбросив в огонь несколько веток. Слепой вернулся в палатку и вынул из рюкзака трехлитровый термос с кофе. Термос был хороший, и кофе еще не совсем остыл.
Глеб выпил три чашки подряд, стоя перед палаткой и наблюдая за тем, как все отчетливее выступают из редеющей темноты очертания предметов.
Палатка тоже была старенькая, армейского образца, из выбеленного солнцем и дождями защитного брезента.
Вместе с «виллисом» и линялым офицерским бушлатом с прожженными у костра полами она создавала вполне определенный стереотип, как нельзя более устраивавший в данный момент капитана ФСБ Глеба Сиверова.
Допив кофе, он снова посмотрел на часы. Пора было забрасывать удочки.
Хрустя замерзшей травой, он подошел к «виллису» и, пошарив за сиденьем, вынул оттуда две удочки – пластиковый «телескоп» с катушкой и антикварную бамбуковую трехколенку с самодельным поплавком. Трехколенка принадлежала лично полковнику Малахову, и тот вполне серьезно предупредил Слепого, что за удочку он отвечает головой.
Собирая удочку и разматывая леску, Глеб сдержанно улыбнулся воспоминанию. Пожилой, слегка мужиковатый полковник чем-то неуловимо нравился ему. Было в нем что-то располагающее. Конечно, на поверку все это могло оказаться лишь частью тщательно создаваемого имиджа, но в таком случае полковник Малахов был достоин восхищения как великий лицедей.
Забросив подальше в реку два голых крючка, Слепой положил удилища на вбитые в илистое дно деревянные рогульки и установил рядом с ними складной алюминиевый стульчик с брезентовым сиденьем. Теперь маскировка была доведена до совершенства: глядя с проходящей поверху вдоль границы леса дороги можно было увидеть только чудаковатого рыбака, скорее всего военного пенсионера, который решил в последний раз перед наступлением зимы выбраться на рыбалку с ночевкой. Особой надежды поймать хоть что-нибудь в это время года у него, конечно, не было, но понять такого рыбака было можно: сезон сезоном, а отдых отдыхом.
На минуту Глеб даже пожалел, что не захватил с собой наживку: забрасывать в реку голые крючки в такое утро казалось просто кощунством. Но удочки, на которые хотя бы теоретически могло что-нибудь клюнуть, обязательно отвлекали бы его от главной задачи – совсем чуть-чуть, но даже такой малости он не мог себе позволить.
Слепой уселся на стульчик спиной к дороге и стал ждать, делая вид, что смотрит на поплавки, и в глубине души жалея о том, что нельзя выкурить сигаретку. Установленное им самим в незапамятные времена правило категорически запрещало курить во время выполнения задания. Отчего и почему это правило появилось на свет, Глеб уже не помнил, но оно вошло в плоть и кровь и, кроме того, было одной из немногих ниточек, связывавших Слепого с прошлым.
Он запустил руку в карман, вынул краюху ржаного хлеба и начал неторопливо жевать, глядя на поплавки.
Ему показалось, что один из них дрогнул, но это было простым обманом зрения – рыба в подмосковных водоемах давным-давно поумнела, а экземпляры постарше могли бы, пожалуй писать целые диссертации о способах рыбной ловли и видах рыбацких снастей, так что насчет клева можно было не беспокоиться.
По дороге проехала машина. Глеб осторожно покосился на нее через плечо, хотя и знал, что машина не та – для той, которую он поджидал, было рановато, да и звук двигателя был совсем другой.
Спустя полчаса, громыхая плохо закрепленными бортами и тяжело переваливаясь на ухабах, мимо прокатился грузовик, явно направляясь на дальнюю ферму. Водитель прокричал в открытое окошко что-то неразборчивое, и Глеб, не оборачиваясь, помахал в ответ рукой.
Солнце уже успело приподняться над горизонтом и превратиться из кроваво-красного круга в слепящее желто-белое пятно, когда издали послышался негромкий уверенный гул мощного двигателя. Глеб втянул голову в плечи и повыше поднял воротник бушлата, краешком глаза косясь назад, на дорогу.
Из-за поворота вынырнул огромный, высоко посаженный «шевроле-блейзер» темно-серого цвета. Слепой подвигал удочкой, делая вид, что меняет наживку. Когда внедорожник скрылся из вида, он осторожно положил удочку обратно на рогульку, оглянулся по сторонам и быстро встал.
Нырнув в палатку, он переобулся, сменив высокие болотные сапоги с отворотами на удобные ботинки из мягкой кожи на гибкой резиновой подошве. Стеснявший движения бушлат полетел в сторону. Прихватив из «виллиса» брезентовый чехол с ружьем, Слепой быстро поднялся на дорогу, пересек ее и нырнул в густой подлесок.
Здесь он остановился, расчехлил двустволку, собрал ее и зарядил. Один патрон был с пулей, другой – с картечью, которая могла остановить на бегу крупного лося. Со щелчком ставя стволы на место, Слепой скупо улыбнулся: пассажиры серого «блейзера» приехали сюда именно за лосем.
Глеб вынул из кармана компас и засек направление.
Ему предстояло пройти по азимуту около трех километров.
Этот короткий марш-бросок должен был вывести его в тыл одного из номеров – того самого, на котором должен был стоять нужный ему человек. Слепой потратил на подготовку к операции пять дней, хотя задача – застрелить одного-единственного человека – не выглядела слишком сложной. Это было его первое задание с тех пор, как он вернулся, и первая операция, которую он должен был провести по поручению полковника Малахова, так что любые предосторожности не казались ему излишними.
Почти не производя шума, Слепой быстро шел по лесу, лишь изредка бросая короткий взгляд на компас, чтобы сверить направление, и всякий раз убеждаясь, что идет по азимуту, как по нитке, – старые навыки никуда не делись, они накрепко въелись в мозг, и вытравить их оттуда могла только смерть.
Автоматически считая шаги, Глеб мысленно повторил все, что он знал о своей потенциальной жертве. Журналист Дмитрий Шуляк эмигрировал в Штаты в восемьдесят восьмом году и сделал быструю карьеру на одной из радиостанций, которая вела вещание сначала на Советский Союз, а потом, после его распада, на СНГ. По данным ГРУ, стремительный взлет Шуляка объяснялся активным сотрудничеством с американскими спецслужбами. Помнится, дочитав принесенную Малаховым распечатку до этого места, Слепой с сомнением приподнял брови: это звучало, как фраза из бездарного шпионского романа времен «железного занавеса».
Заметив и правильно оценив его пантомиму, полковник Малахов скупо усмехнулся и сказал: «Ты читай, читай».
Интерес такой серьезной конторы, как ЦРУ, к такому незначительному объекту, каким являлся сбежавший из перестроечного бардака журналист Шуляк, объяснялся просто: Шуляк обладал фотографической памятью и мог со слуха запоминать любой текст – по сто и более страниц за раз.
Это был уникальный шпионский прибор, не нуждавшийся в техническом оснащении и прочих сложностях. Ему не нужно было прятать микропленки в дуплах коренных зубов – он просто садился за компьютер где-нибудь в Лэнгли и начинал страницу за страницей воспроизводить секретные документы и чертежи. Удостоверение журналиста радио «Свобода» отрывало ему многие двери и сердца множества бывших сограждан. Шуляку не нужно было взламывать сейфы и перелезать через проволочные ограждения и бетонные заборы: он мог дословно воспроизвести пьяные намеки окосевшего с непривычки доктора наук или слегка перебравшего офицера службы безопасности. Часть полученной таким образом информации Шуляк просто и без затей выдавал в эфир, а то, что представляло прямой интерес для американской разведки, выкладывал во время своих частых – раз в полтора-два месяца – поездок в Штаты.
Список шпионских операций, в совершении которых подозревали Шуляка, читался, как приключенческий роман. Но подозрения оставались подозрениями – взять Шуляка с поличным было практически невозможно. Не существовало никаких улик, на основании которых его можно было бы взять за кадык и упечь за решетку лет на двадцать пять. Шуляк был неуязвим, и, дочитав ориентировку до конца, Глеб вспомнил Гайдара и описанного им солдата по кличке Феномен с точно такой же памятью. «Не в тебя я стреляю, – вспомнилось ему, – а во вредное для нашего дела донесение.»
«Помните Гайдара?» – спросил он тогда у полковника. – "Гайдара? – переспросил полковник. – Не помню.
То есть, помню конечно: Тимур там, что-то такое про голубую чашку… Только при чем тут Шуляк?" – «Действительно, – сказал Глеб, – при чем тут Шуляк?»
Он перепрыгнул заросшую впадину, похожую на старый окоп, и снова посмотрел на компас. Этого можно было не делать – он шел по прямой, как винтовочная пуля. По его подсчетам, до места оставалось чуть больше километра.
