— Вот это, наверное, единственное, в чем я посреди всей фантасмагории четко уверен, — сказал Данил. — В противном случае игра получалась бы столь сверхсложная, что просто не имела права на существование. Но где-то же он, сукин кот, раздобыл совершенно неподходящий к его личности ствол?.. И зачем? Ты-то сам что о нем думаешь?
— Да ничего. По работе замечаний не было, он меня вполне устраивал. А в остальном — ты держишь досье на всех, не я. Есть там какие-нибудь заусеницы?
— Никаких, — сказал Данил. — Биография короткая и незамысловатая, все проверки проходил успешно и до меня, и после… Теперь вот что. Вопрос нескромный, но вызванный профессиональной необходимостью. Со Светланой Глаголевой у тебя что-нибудь было? Ты ее просто обязан был знать. Только на моей памяти Ивлев с ней трижды появлялся на банкетах по «красным дням», и ты все три раза присутствовал очень даже демократично… В память такая дама западает. Не так уж много на тех банкетах было общества…
Кузьмич хмыкнул, покривил губы:
— А сам ты не докопался? Я же прекрасно помню, как твоя наружка вышла на Кирочку…
Данил ничуть не смутился:
— Наружка эта в первую очередь твоя, я ж тут — кондотьер, пусть и на проценте. Насчет Кирочки — извини, служба. Я обязан был думать и о том, что у ее мужика мог забродить ген ревности, чтобы не устроил он на тебя охоту с утюгом наперевес… Хочешь убедительные примеры из анналов секретных служб? По этаким мотивам, случалось, и королей мочили, прежде чем охрана успевала среагировать… Взять хотя бы…
— Ладно, верю. Светлану, конечно, на тех банкетах не заметил бы только гомик. Но я, слава богу, был о ней немного наслышан. Терпеть не могу проходных дворов, куда забредает отлить каждый, кому не лень… Месяца три назад она в «Хуанхэ» пыталась меня снять самым недвусмысленным образом, хотя и весьма светски. Пришлось столь же светски отшить. У тебя на нее что-нибудь есть?
— Сам не знаю, — сказал Данил. — Чувствую определенное неудобство под ложечкой, только-то и всего. Ивлев и после развода к ней захаживал, к тому же кое-кто из здешних конторских кадров с ней накоротко знаком. Если наша «бабуля» будет искать подходы, лучшего канала не найти. Нимфоманка-пофигистка — это широкое поле деятельности для кого угодно…
— Ты, главное, с ней поделикатнее, если возьмешься проверять. Батяня у нее мужик серьезный. Хоть и махнул на нее рукой, но отец есть отец. А дергать его за усы — чревато… Весьма. — Кузьмич посмотрел на него с непонятной ухмылочкой. — А тебя вдобавок видели в обществе ее младшей сестрички. В «жареной птичке».
— Интересно… Кто же это меня видел?
— Зрячие, — ухмыльнулся Кузьмич. — Личная разведка. Смотри, поосторожней. Всех нас в этом возрасте порой тянет на соплюшек, дело вполне житейское, благо и нынешние соплюшки не чета пионерочкам из нашей юности, вгонят тебя в краску быстрее, нежели ты их… Но «берлинский бригадир», я наслышан, востер отрывать яйца и в дочке души не чает. А стукачей в «Птичке» немерено — любых и всяческих.
— Надо же, а я и не знал… — сказал Данил. — Могу тебе выдать профессиональную тайну — пленки с баварцами как раз она мне и переводила, младшенькая. Девочка работает вполне грамотно — толмачит хорошо, язык за зубами держит, денежка ее устраивает…
— Все равно, кончай. Кто его знает, папашу, от такого он может еще сильнее разъяриться. Под самым его носом частные фирмачи вербанули малышку… Я о нем наслышан, самую малость. Знаешь, к кому надлежит относиться серьезнее всего? К орлам вроде Глаголева. Есть стопроцентные воры и стопроцентные идеалисты. И тех, и других надо попросту держать на расстоянии и не брать в дело. А вот помесь… Те, кто под шумок толканет бесхозный отныне аэродромчик, но в то же время родной землицы не продаст и пяди, — они-то самые опасные и есть. Поскольку — помесь… Ну, тебе-то что объяснять?
Данил грустно усмехнулся, глядя в стол. Если честно, они оба как раз и были той самой помесью…
Все правильно. Так он и поимел свой первый вклад в зарубежном банке, когда родная армия уходила из бывших братских заграниц, ставших в одночасье неизвестно чем, но уж никак не братанами…
Первоклассный военный городок с системой бензоколонок и танкоремонтным заводом являл собой чрезвычайно лакомый кусочек, особенно если купить задешево — благо по документам он проходил как скопище полуразрушенных халуп. Что пяти ревизорам, Данилу в том числе, следовало удостоверить своими автографами — понятно, за хороший процент, полученный от того, кто приобретал эти лачуги за бесценок, чуть ли даже не по доброте душевной выручая бывших советских братьев.
Разумеется, можно было не подписывать, разыграв несгибаемого честнягу-идиота из тех убогих фильмов об ужасах и всепроникающей коррупции западной жизни, которые с превеликой охотой пекли дюжинами еще не нанюхавшиеся национального самосознания прибалты. Но Данил вовремя понял, обобщая и анализируя: все решено заранее, на уровне, исключающем всякие разоблачения, постановлено, что движимое и недвижимое будет загнано по-тихому. До иных высоких кабинетов он попросту не добрался бы — да и в тех кабинетах то ли не могли уже, то ли неспособны были хоть что-то изменить, а в некоторых и вообще восседали новые фигуры, вынырнувшие неизвестно откуда и неизвестно зачем. Ситуация, когда решительно всем решительно на все наплевать, хуже любого заговора… «Старшие братья» уходили навсегда, а новым хозяевам купленных по дешевке богатств тем более не было никакого интереса выслушивать излияния честных идиотов, очень уж хозяева вдобавок ко всему торопились после долгой разлуки вновь слиться в экстазе с «общеевропейским домом». Купля-продажа зарубежного войскового добра, словно отлаженная и смазанная машина, бесшумно и могуче заработала с таким размахом, столь буднично и просто, что у правдоискателей не было и одного шанса из миллиона.
Самое смешное, равно оно же и самое печальное, заключалось в том, что никто вопреки вышеупомянутой киноклюкве прибалтийского розлива и пальцем бы его не тронул — ни снайперские винтовки от лучших фирм, ни выныривающие из-за поворота на бешеной скорости асфальтовые катки. Таковы уж были размах в сочетании с будничностью. Любой правдоискатель стал бы кем-то вроде одинокого шизика-вегетарианца, примостившегося с плакатиком на груди у ворот огромного мясокомбината — никто не гонит его в шею и даже не зацепляет насмешками, все проходят мимо, хмыкая мимолетно под нос…
В конце концов, сказал он себе тогда, все это ничуть не ново. Кого сейчас интересует, что новгородцы регулярно вышибали Александра Невского в изгнание за вольности с городской казной, что светлейший князь Потемкин прибирал к рукам казенные денежки с простотой ребенка, узревшего на столе варенье, а славные сталинские маршалы волокли трофеи поездами и самолетами? Все это теперь, как говаривал дед Щукарь, покрыто неизвестным мраком, и в большой истории нет места столь неприглядным подробностям. И не нужно кивать на исконную якобы российскую клептоманию — заграничные деятели были ничем не лучше. А если ты еще к тому же вовсе даже не историческая личность, к тому же напрочь перестал понимать, в какой стране живешь и куда она, твоя страна, катится…
Словом, он плюнул и смирнехонько поставил автограф. А потом вдруг обнаружилось, что у него есть счет, и на счету почивают десять тысяч долларов. Вот так он и потерял невинность. Кто без греха, пусть первый бросит в него камень…
Самое пикантное, что и босс Кузьмич являл собою, если вдуматься, ту же помесь — атамана Кудеяра с Генри Фордом. Так уже не единожды случалось в истории. Одни и те же люди пиратствовали на всех морях, а на берегу покровительствовали наукам и искусствам (завезши попутно в Англию табак), во время тюремных отсидок за разбой сочиняли философские трактаты и сонеты, основывали спьяна академии и протыкали шпагой соперника в темном углу. Кости соперников и жертв пиратских налетов истлели, а вот сонеты с академиями остались…
Таковы уж правила игры, выдуманные отнюдь не самими предпринимателями. Вполне возможно, сами они строили бы капитализм умнее и грамотнее, не виси у них над душой политики, в одночасье воспарившие из грязи в князи…
Вряд ли тот же Кузьмич когда-нибудь переедет в заграницы, хоть и обзавелся на всякий случай «двуспальным английским левою», британским «колониальным» паспортом, выхлопотанным ему властями крохотной страны Белиз после серьезных его вложений в тамошнюю экономику.
Из России стоит уезжать навсегда лишь в одном-единственном случае, если у тебя загорелась земля под ногами. Даже те из евреев, кто оборотистее и смекалистее, не спешат на историческую родину. В зарубежном коловращении тебе независимо от содержания пятой графы всегда будет отведена второсортная роль — там, на той стороне, все границы и флажки давным-давно установлены предельно четко, заняты все сидячие места, ложки расхватаны. Импортные люди столбили и обихаживали свои участки лет двести, а то и подольше. Бога ради, тебе продадут особняк с садом хоть по соседству с Букингемским дворцом — вот только, как ты ни бейся, никто тебя не пропустит в совет директоров «Сименса» или «Макдонелл-Дуглас»…
