же…
– Дженнифер, да черт с ним, ты меня простишь?
– Ты хочешь прощения?! Ты его получишь. Если найдешь в себе силы сказать правду. Вызывай стражу и расскажи, что видел, как твой друг убегал, после того, как пытался убить твою жену ни за что. И да, я хочу, чтоб теперь ты, мой муж, оказался на моей стороне, и не помогал ему избежать наказания, а сделал все, чтоб он попал в тюрьму. Я четыре года жила в окружении ненависти, теперь его очередь так пожить. Вот так же, чтоб ненависть окружающих душила его ежеминутно и ежечасно, чтоб он так же как я годами возмущенно взывал к небу «за что?», не чувствуя за собой вины. Чтоб его душу так же постоянно шкурили наждачной бумагой, как он обдирал мою!
Сделай это – и я поверю тебе.
А он молчал. Переводил взгляд с жены на друга и обратно… и молчал. Забавно, неожиданно подумалось Джен, никогда не предполагала, что молчание может приобретать физическую форму, медленно, но неотвратимо расползаться под ногами как мутная, не отражающая света лужа, и постепенно захватывать ступни присутствующих, неумолимо поднимаясь к коленям, и стремиться выше, выше, пока не доберется хоть до чьей-нибудь глотки. И пока эта удушливая субстанция не добралась до ее горла, она сумела разлепить ставшие вдруг непослушными и сухими губы и выговорить:
– Понятно. Уходите. Оба.
И ведь ушли, гордые преданностью мужскому братству. А Джен впервые задумалась о том, что, оказывается, совершенно не знает собственного мужа. И это после четырех с половиной лет знакомства и четырех лет брака! Впрочем, так ли уж хорошо мы все знаем своих близких?
А утром она попросила Лабранша вызвать Жана-Клода Лафрамбуаза, начальника стражи и рассказала, что все вспомнила, и кто на нее покусился, и как муж не захотел свидетельствовать против друга, и что имеется еще один свидетель, сохранивший (вот она, вишенка на торт!) орудие покушения, принадлежащее несостоявшемуся убийце.
– Если это Ваша няня… – с сомнением начал Лафрамбуаз. – Суд может не принять в качестве доказательства…
– Няня? О, нет! Это доктор Мартель. Именно он вынул у меня из раны и сохранил тот самый кинжал.
Лицо Жана-Клода Лафрамбуаза немедленно оживилось. Ну еще бы, дипломированный доктор – это вам не подслеповатая нянюшка. Да и он, в отличие от нее – лицо незаинтересованное. И профессионал, в показаниях путаться не будет… Поэтому дав Джен подписать заявление о нападении на нее Кариньяка, начальник городской стражи отправился на задержание преступника.
А на следующий день она явилась в ратушу и потребовала принять у нее прошение на имя епископа о разводе с Дюмушелем, мстительно написав в графе «Причина»: нежелание кормить предателей и дармоедов. Уже знающие обстоятельства покушения (Лафрамбуаз и не думал держать язык за зубами) местные работники даже не пикнули, его регистрируя.
Самое смешное, что согласие на развод она получила в кратчайшие сроки. Очевидно, кому-то в канцелярии епископата тоже не нравились предатели и дармоеды…
Судебный процесс под председательством судьи Марена Бенара вышел крайне зрелищным. Особенно после того, как старая Мари-Луиз на вопрос о причинах покушения Жана-Бернара Кариньяка на Джен простодушно брякнула:
– Так он же тоже на хозяюшку мою до ее замужества поглядывал! А как понял, что ему дорожку перебежали, так и вызверился. И ведь не на друга своего, а на нее, голубушку мою.
Больше всех удивилась сама Джен. А вот бывший муж чуть не впервые в жизни начал включать мозги. И, похоже, ему не понравилось то, до чего он додумался. Во всяком случае он вдруг резко собрался изменить показания. И новые показания (вот ведь странность!) оказались не в пользу старого друга… Все-таки вспомнил Юбер, кто его в тот вечер чуть не сбил с ног, выбегая из кофейни. Видимо очень ему не понравились намеки судьи на сговор друзей и на то, что Кариньяк хотел убить Джен до развода, чтобы его другу Юберу досталось наследство…
Но окончательную точку поставили показания Жермена Мартеля. Тот без всяких сомнений и колебаний опознал кинжал, извлеченный им из тела Джен и переданный впоследствии начальнику городской стражи. Даже сообщил его название – джамбия [10]. А желающих подтвердить, что этот кинжал принадлежит Жану-Бернару Кариньяку нашлось чуть не полгорода. Судья Марен Бенар присудил Кариньяку восемь лет тюремного заключения.
Вечером после суда Джен долго не могла заснуть. Старая Мари-Луиз давно похрапывала внизу, а она вспоминала последний разговор с бывшим мужем. Юбер не оставил неудачных попыток вернуть жену. Вот и сегодня пришел, вымаливал прощение, говорил, что был дурак, ввязываясь в игры по высоким ставкам, утверждал, что даже не подозревал о чувствах бывшего вероломного друга, обещал все что угодно для нее сделать и просил принять его обратно. Даже не постеснялся пафосно заявить:
– Надо уметь прощать!
Джен сжала кулаки и укусила себя за губу, пытаясь не сорваться. Если мне еще кто-нибудь скажет, зло подумала она, что умение прощать – есть добродетель, я ударю его. И потребую немедленно меня простить, в смысле немедленно продемонстрировать мне эту самую добродетель на практике. Чужое умение прощать удобно для тех, кто сознательно накосячил, а потом с тебя его пытается вымогнуть, а мне-то оно зачем?! Вы это… не учите меня, что мне следует делать, тогда и я не скажу, куда Вам нужно идти!
Интересно, как он собирается рассчитаться с долгами? Неужели полагает, что железная мамаша Дюмушель сжалиться? Или надеется на нее? И, кстати, самому ли Жану-Бернару Кариньяку пришла в голову идея сделать Юбера вдовцом с правом наследования имущества покойной супруги, или ему кто-то эту мысль аккуратно подсказал?
А не иначе как вдохновленный ее молчанием Юбер схватил ее за руку, прижал к сердцу и предложил снова выйти за него замуж.
Ее хватило на короткое: «Пошел вон!», после чего она села и начала прикидывать свои дальнейшие планы. Доктор велел сменить климат, значит будем менять климат. Забрать няню, уехать отсюда к морю и продать кофейню той же Виолетт Лаберж. Пусть она получит раскрученное место, раз уж так рвалась к роли хозяйки утонченного заведения, не жалко. Нервы дороже. В этом городишке ей по любому не жить, флёр скандала всегда будет висеть надо всем, что бы она ни сделала. Кроме того, оставаться здесь еще и небезопасно, Кариньяк, судя по брошенным на нее взглядам в зале суда, постарается после отсидки ее найти. И отомстить.
Местом проживания они с Мари-Луиз после осмотра нескольких прибрежных городов выбрали Мартильян. Город чуть не весь был выстроен из
