на ухо:
— Вы не говорите по-итальянски, если бы я к вам пришел давать показания — понадобился бы переводчик. Эспозито мог бы трактовать ваши слова как угодно и довести дело до суда. Поэтому я действовал от обратного. От фактов, которые нельзя оспорить.
Он протянул мне папку, где был перевод доказательств каждому «моему слову» с камер наблюдения и экспертизы из номера. И будь проклят Эспозито, но после разговора с ним, я остро почувствовала, что если бы дядя Массимо решил меня посадить — я бы уже ехала в итальянский Магадан.
Но только я успела вдумчиво прочитать и поставить подпись в присутствии сотрудников полиции, как Летиция уже решительно потянула меня за руку к выходу.
— А теперь, самое главное… — важно шевельнула она бровью над большими очками в круглой оправе. — Сделай то самое выражение лица, за которое все тебя так любят.
— Это какое? — не поняла я.
— Ну, такое тоже пойдет… — махнула она рукой. — Вперед! И главное помни — ты за справедливость!
И не давая мне даже понять, что происходит, она резко вытащила меня на улицу. А там…
Я, конечно, надеялась, что меня будут встречать. Но как-то не рассчитывала, что встречающих будет настолько много.
Кто все эти люди⁈
А самое главное…
Что произошло за то время пока я была за решеткой?
29 июня. 8 утра
Виктория Волкова
В целом после прибытия на Сицилию моя жизнь наполнилась необыкновенными красками «вкуса жизни», но такой выход из-за решетки после трех суток в полной изоляции мягко говоря шокировал.
Не успела я и выйти за порог участка, как меня ослепили вспышки фотокамер. Десятки журналистов с микрофонами пытались пробиться сквозь охрану. А за ними просто сотни людей с плакатами, которые кричат что-то и скандируют.
Конечно, на итальянском. Конечно, я ничего не могу разобрать.
И я пред всеми… В помятом платье, резиновых тапочках, как никогда остро чувствующая, что я не мылась несколько дней и даже зубы не чистила.
— Летти… — в ужасе прошептала я. — Что происходит?
Явно наслаждаясь зрелищем, она со всем воодушевлением эпично произнесла:
— Революция. Народный бунт. Вся страна восстала в борьбе за справедливость!
Тут же став серьезной, она еле слышно добавила:
— В общем организовать митинги и протесты оказалось дешевле, чем давать взятки.
— Да, ладно⁈
— А ты думала в Италии просто так появились приюты для разведенных мужиков⁈ — шепотом ужаснулась она.
Она вдруг сложила руки в знаке мольбы:
— И еще… Вики, прости нас за то, что пришлось тебя чуть-чуть помариновать за решеткой… — искренне сказала она. — Клянусь, мы тебя не бросали и не собирались! Мне пришлось!
Проглотив ком в горле, я кивнула в знак того, что принимаю извинения.
Толпа журналистов уже спешила к нам и Летти мгновенно стала серьезной, как на съемочной площадке:
— Все. Работаем. Ты сейчас олицетворение борьбы феминисток против насилия и несправедливости.
Журналисты ослепляли вспышками камер и на перебой засыпали меня вопросами на итальянском. Но уровень начинающей не позволял мне понять что-то кроме отдельных слов, а потому за меня отвечала Летиция.
Приложив руки к груди, она произнесла настолько проникновенную речь, что даже не понимая ни слова, мне хотелось прослезиться. А следом будто из ниоткуда возникла мама Летти и Сандро, которая задушила меня в объятиях как родную.
Синьора Агата. Мама Летиции и Сандро
Синьора Агата в бежевом платье тоже что-то сказала на итальянском толпе и журналистам, тепло обнимая меня за плечи.
— Дочка, — тихо обратилась она ко мне по-английски. — Я знаю тебе было тяжело… Прости, но нужно еще немного потерпеть…
Как вдруг мне почти в лицо ткнули микрофоном и посыпались вопросы на английском:
— Синьорина Волкова, что вы можете сказать людям, которые стали жертвами насилия?
— Никто не имеет права вас обижать, — вырвалось у меня. — И тем более поднимать руку.
— Вы считаете на насилие нужно отвечать насилием? — выкрикнул кто-то со второго ряда.
Журналисты явно собирались задавать вопрос за вопросом, но Летиция уже увела меня.
— Так… Без самодеятельности, — шикнула она на меня. — Потом сделаем пресс-конференцию и ты ответишь на их вопросы строго по тексту. У тебя и так целый план работ на следующие недели.
— Я возвращаюсь на съемки? — вырвалось у меня.
— Ну, можно и так сказать… У нашего дедули есть для тебя работенка… Так что усердно работаем лицом.
Чувствуя неладное из-за того, что у дедушки есть для меня работа, я уже собиралась спросить о чем идет речь, но со всем опытом продюсера, Летиция резво повела меня вниз по ступенькам к толпе.
— А теперь сцена любви… — шепотом инструктировала Летти. — Соберись! Вики, тебя вся страна снимает! Нет, весь мир! И все сейчас должны рыдать и трепетать вместе с нами… Вперед!
Все вокруг что-то кричали, а я, открыв рот, смотрела на сотни незнакомых лиц и не понимала, что делать.
Эх, жаль у меня нет кактуса… Даже туфель на каблуках. Несла бы их сейчас, как знамя революции.
Хотя может быть и резиновые шлепки сойдут?
Однако стоило мне увидеть Сандро, стоящего поодаль с букетом цветов, как все мысли у меня улетучились из головы.
В бежевом костюме, он был настолько похож на обычного парня, который отчаянно ждет любимую и очень нервничает, что я и сама не поняла как сорвалась на бег. Он судорожно рассматривал толпу, переминаясь с ноги на ногу, и все время поглядывал на часы, крепко сжимая букет моих любимых розовых пионов.
— Я знала… Знала, что ты меня не оставишь… — всхлипнула я, со всей силы обнимая его за шею.
— Еще бы… Любимая, я так переживал… — шептал он, целуя меня. — Ты же столько кактусов убила… Мучительно и беспощадно…
Не думала, что настолько буду рада видеть Сандро, что буду готова разрыдаться. Хотя судя по тому как хрустнули у меня кости, когда он приподнял меня и покружил, он тоже очень счастлив.
Казалось мы обнимались всего несколько секунд, когда Летиция уже ответила на все вопросы и подала сигнал садиться в машину. И, не обращая внимания на то, как разозлился Сандро, села с нами на заднее сидение, а мама на
