У ментов, само собой, были подняты все материалы на Воинова. Ростик и его друг Серега Коваленко еще десять лет назад были знакомы с Владимиром Черновым по кличке «Черный». В 1992 году Коваленко был зверски убит, и труп его был найден в реке только спустя несколько недель после смерти. По агентурным данным, Коваленко был убит по приказу Чернова за утрату какой-то весьма ценной вещи, но оснований для возбуждения уголовного дела против Чернова как организатора прокуратура области не нашла. Что же касается Ростика, то он незадолго до этого был задержан за незаконное хранение оружия, а потом раскрутился еще и на разбой. Дали ему за все про все шесть лет, но через три года пересмотрели дело и выпустили. Судя по всему. Черный какие-то фишки переставил. По идее Ростик должен был вернуться в родной город, но как раз в это время Курбаши перестрелял почти всю команду во главе с Вовой, а правоохранители жесточайшим образом и очень быстро прибрали всех, кто уцелел. Ростик мог узнать об этом только в Москве, куда заехал отдохнуть, возвращаясь из мест заключения. Так или иначе, но в родной город он не вернулся. Период его жизни с августа 1995-го по июль 1996-го начисто выпал из поля зрения органов. Откуда взялся паспорт на имя Лушина, а также где находился все эти одиннадцать месяцев его носитель, было неясно. Во всяком случае, официально, через пограничные КПП, ни Лушин, ни Воинов территорию РФ не покидали и соответственно обратно не приезжали. И морду лица, изображенную на общегражданском паспорте Лушина, погранцы с таможенниками отродясь не видали. Между тем в вещах Воинова-Лушина, которые остались в номере, нашлось несколько предметов, свидетельствовавших о том, что Ростик максимум за два-три дня до появления в облцентре пребывал за границей и не в ближнем, а в дальнем зарубежье. Во внутреннем кармашке «дипломата» с баксами, например, сохранилась таксофонная пластиковая карточка из Парижа. В спортивной сумке, где лежали носильные вещи, в кармане джинсовой куртки обнаружился авиабилет до аэропорта «Бонн-Кельн», опять же из того же Парижа, причем всего лишь двухнедельной давности, правда, на имя какого-то Гюнтера Гржибовски. Носки в нераспечатанной упаковке были куплены в Женеве неделю назад. Наконец, в кармашке той же сумки лежала багажная квитанция с Кипра, где Ростик, оказывается, пребывал всего за четыре дня до того, как его нашли изуродованным на задах дома 8 по улице Александра Матросова.
Конечно, простой участковый, даже старший, так много подробностей знать бы не мог. Но капитан Наливайко — а Агафон был в курсе этого — имел контакты и с РУОПом, и с ФСБ. Он их просвещал кое о чем, они его, и все были довольны.
То, что Ростик был убит где-то в парке, вроде бы сомнению не подлежало. Прежде всего потому, что с внутренней стороны ограды трава была опрыскана из баллончика перцовой смесью. Собачка, едва нюхнув, заскулила и отказалась работать. Ясно, что кому-то не хотелось, чтобы она взяла след и добралась до того места, где Ростика превратили в труп. Со стороны гаражей тоже пытались поискать след, но там все пропахло бензином, и кинолог сказал, что больше портить собаку он не даст. Ясно, что убивали не в гаражах и даже не в подвале дома 8. Дворничиха Рая, балдевшая до полчетвертого в компании еще двух баб и трех мужиков, несколько раз выходила с ними курить во двор и ничего похожего на крики, вопли и резню не слышала. Ни одна машина после часа ночи во двор не въезжала.
Раину компашку все-таки поспрошали, поинтересовались их прошлым. Драки, приводы и задержания числились почти за всеми, но ничего такого, чтобы выводило их на Ростика, не имелось. Конечно, под пьяную лавочку любой из шестерых мог бы совершить бытовое убийство, но вряд ли сумел бы при этом замести следы и догадался бы применить перцовый баллончик. Если бы такие алкаши и убили бы кого-то во дворе или на квартире дворничихи с подобной жестокостью, то оставили бы целую кучу улик.
Несмотря на то, что, по данным осмотра трупа, убийство выглядело не очень рациональным и создавалось впечатление, что в нем участвовали психи, маньяки или садисты, отсутствие следов говорило о том, что те, кто прятал труп, делали это в здравом уме и трезвой памяти. Поэтому в следственных кругах складывалась версия о том, что Ростику за что-то мстили.
Самым непонятным местом в этой истории была ограда, отделявшая парк от гаражей. Та самая, из металлических пик и полос, укрепленных на кирпичных столбах, возведенная еще в тридцатые годы. В ней было много дырок и проломов. Местами чьи-то могучие руки разжали стальные прутья, а другие выпилили или вырубили. Такова уж натура русского человека: ежели видит какой забор, то непременно постарается его проломить. Любой — и деревянный, и кирпичный, и бетонный. Сказывается привычка не ждать милостей от природы, ходить нехожеными тропами, преодолевать трудности и так далее. Но как раз в том месте, где был обнаружен труп, никакой дыры не было. Ближайший пролом находился метрах в сорока левее, рядом с детской площадкой. Если бы труп в «разделанном виде» какие-нибудь дюжие дяди перекинули через забор высотой почти в три метра, то наверняка наляпали бы крови с обеих сторон забора. Да и вообще было непонятно, как они протащили Ростика к ограде, не оставив никаких следов на траве.
Загруженные ценными сведениями, Агафон с Налимом отправились в центр, на бульвар Декабристов, где по какому-то занятному стечению обстоятельств Лида Терехина и Лариса Зуева красили уличные фонари.
Именно об этом шел разговор в кабинете Сэнсея, когда туда явились усталые, но весьма довольные тем, что уцелели. Гребешок и Луза.
— Садитесь, — строго посмотрел на них Сэнсей, — слушайте и не мешайте мне слушать. Потом о себе расскажете. Давай дальше, Агафоша. Излагай.
— Ну вот, значит, нашли мы этих девах на бульваре. Действительно фонарные столбы красят. Замурзанные такие, в платочках, в робах. Они как раз очередной столб заканчивали, перекур собрались делать. Мы подошли, пошутили немножко, предложили обеденный перерыв устроить. Налим им тут же на бульваре по паре чебуреков купил, бутылку кока-колы. Они лопать стали, после этого я вежливо представился как майор угрозыска. Не испугались, а очень заинтересовались. Разговорились, не жались, не упирались. Да, мужика этого, то есть Ростика, они помнят. Очень обходительный, веселый. Пока ехали с Артемьевской до общаги, анекдоты им рассказывал, приличные, но смешные. Сам спереди сидел, рядом с «бомбилой» Саней, а они сзади. Лида предложила к ним в гости зайти, утверждает, что в шутку. А он взял да и согласился. Расплатился с водилой, отпустил машину. Потом повел их в магазин, купил две бутылки марочного вина, сыр, колбасу, ветчину, конфеты. Соседки по комнате в этот день где-то в другом месте гуляли, поэтому они там весь вечер втроем провели. Выпили, закусили, потанцевали немножко. А в 23.00 он, дескать, ушел. Конечно, я сразу усек, что они, как и дед с вахты, боятся проболтаться. Пришлось сделать грустное лицо, покачать головой и девушек немножко поправить. Дескать, такие хорошие, умные, работящие, а милицию неверно информируют. Мол, нам четко известно, что ваш гость вышел из общаги в два часа ночи и не один, а в вашем сопровождении. И вернулись вы в общежитие только полтора часа спустя. Источник я, конечно, раскрывать не стал, но, я думаю, они и сами догадаются. Про то, что Ростика убили — им-то он, конечно, Валерой представился, — я говорить не стал. Просто сказал, что из-за молчания возникают предположения о том, что они соучаствуют в особо опасном преступлении. И, мол, если они сейчас все, как было, подробно и правильно не расскажут, то придется отвезти их в управление, задержать «по подозрению» на срок до тридцати суток и официально допросить по всей форме. Сработало.
— Раскололись? — спросил Сэнсей.
— Как дважды два. Боялись, что из общаги выселят. Там эта Анна Владимировна, комендантша, жуткий зверь, оказывается. Тем, кто ей платит, можно кого хочешь водить и гулять хоть до утра. А нет — выгонит в любое время. И формально права будет, поскольку девки три месяца за общагу не платили. А кроме того, устыдились. Их ведь этот самый Ростик слегка так и очень нежно поимел. Обеих.
— Ни фига себе! — вырвалось у Гребешка. Сэнсей недовольно посмотрел на него и сказал:
— В чем дело?
— Да в том, что он от бабы ехал, — хихикнул Гребешок, — неужели такой гигант в натуре?
— Ладно, свои комментарии изложишь в свою очередь, — хмыкнул Сэнсей. — Может, он какого-нибудь йохимбе наглотался?
Давай, Агафоша, продолжай.
— Наглотался он чего или нет, — осклабился Агафон, — это я не знаю. А вот
девок он явно чем-то напоил втихаря. Это Лариса предположила, потому что с двух бутылок марочного красного на троих так не дуреют. Тем более что они еще первую не допили, когда сами начали на него лезть. Вроде умопомрачения какого-то, говорят. В общем, он их обеих в койку уложил и трахнул. Как именно и сколько раз, я справляться не стал, но, судя по всему, неплохо. Потом он решил собираться, взял с собой свой пакет, в котором какая-то небольшая картонная коробка лежала. Они пошли его провожать, потому что им его отпускать не хотелось. А он торопился, сам себя якобы ругал за то, что загулял. У него, как он им сказал, на завтра очень важная встреча намечалась. Они его уговаривали заночевать, мол, завтра и поедешь, все равно транспорт уже не ходит, а частника неделю можно дожидаться. Он ни в какую. Тогда они его пугать стали, дескать, куда ты пойдешь, тут кругом шпана. А он тогда показал пистолет и сказал: «Не боюсь я вашей шпаны». Девки сказали: «А слабо с нами по парку кружок пройти?» Сами удивлялись, говорят, как такая дурь в голову пришла. Ну а Валера этот, то есть Ростик — все же поддатый был, — и сказал: «Ладно! Пройдем кружок, потом вы спать к себе пойдете, а я в гостиницу. Мне туда в шесть утра позвонят, прямо в номер. Если меня не будет на месте — хорошие люди волноваться станут».
