— Кто угодно, но не я! Ни о чем не жалею! Я не сломал хребет, вкалывая на власть за глупые лозунги. На себя пахал. Ни в чем не знал отказа. Не рвался из последних сил на семью и детей. Никто не брал под каблук, ни одну не любил, только себя. А настанет время — уйду с благодарностью. Другой, иной судьбы себе не пожелал бы!
— А и верно! В фарт никого не тянут силой. Сами прут. Вот и нынче пятеро запросились к нам. Из ходок возникли. Нас трясут, но мы дышим. И число не уменьшается! — поддержал Шкворня Меченый.
В тот день вместе с двумя кентами они вздумали тряхнуть казино.
Народу там собралось много. Влас присмотрелся к играющим, но не заметил, как из казино выскользнул тенью неприметный мужик. Пряча от всех лицо, рысью понесся к таксофону.
— Скорей! Он здесь, в казино… не один. Я присмотрю за ним!
Мужчина вернулся и через окно стал наблюдал за Власом.
Тот подошел к хозяину, отвел его в сторону, тихо, уверенно потребовал положняк. Владелец казино, услышав сумму, в бешенство пришел:
— Ты что? Откуда сорвался? Да я таких денег ни разу в жизни не держал в руках. Если б столько имел, жил бы на Ривьере и поплевывал бы в потолок! Отвали, псих!
Хозяин хотел пройти мимо, но Влас попридержал:
— Не дергайся! Говори вежливо, покуда я добрый! Иначе больше потеряешь. Мне лапшу на уши не вешай, сколько ты имеешь. Я не слепой! Станешь кипишить, урою, как гниду!
Хозяин оказался не без норова и не терпел угроз и оскорблений. Он оттолкнул Меченого в угол и пригрозил громко:
— Видал я таких, как ты, знаешь где? — похлопал себя ниже пояса.
Этого жеста Влас не мог простить и кинулся очертя голову к владельцу казино, быстро нырнув в карман за финкой. Он не услышал и не заметил, как в казино вошли менты.
Меченый ударил финкой в живот хозяина казино и сказал уже упавшему:
— Не только тебя, но и заведение под корень пустим. В пыль и прах! Допер? Вместе с клиентами уроем! — Пошел к кентам, но не успел сделать несколько шагов, как двое стоявших в коридоре мужиков мигом свернули ему руки за спину, нацепили наручники и, подталкивая пинками, вывели из казино, впихнули в машину. Меченый не успел оглядеться, как рядом с ним оказались двое кентов.
— Поехали! — услышал Влас голос Смирнова.
Михаил уже по рации вызвал «неотложку» для владельца казино. Уже во время следствия Меченый узнал, что тот выжил. Следователь провел опознание, очную ставку, а потом съязвил:
— Ну что, Влас? Пристрелить меня в подъезде не удалось, здесь в казино тоже спасти успели, а вот срок получите! И не малый. Охотничек за удачей! Могу порадовать, Шкворня мы тоже взяли. Или будешь отрицать знакомство с паханом? Так он даст показания. Помни, в старости даже воры не переносят долгого одиночества, а он больше месяца проведет в одиночной камере и выложит всех вас.
«Старый прием! Берет на пугу. Пахан столько ходок отмотал, что его ничем не взять. Он в одиночке до конца проканает. Еще и сам себе пасть зашьет в знак протеста», — не поверил Влас Михаилу.
Тот понял и через пару недель велел доставить из камеры пахана на очную ставку с Меченым. Пахан зверовато оглядел Власа, скорчил рожу, заплевался, понес несусветное.
— Шкворень, не старайтесь напрасно. Это дохлый номер, избитый прием. Не стоит кривляться. Мы давно знакомы, и давайте говорить по существу, как обещали, — рассмеялся Смирнов, ничуть не удивившись.
Шкворень как-то сник, съежился. Глянул на Власа бегло и предложил:
— Попух ты, кент, на мокроте. Сгребли на теплом. Теперь колись, как падла, но не тяни за собой невинные души…
Пахан взглядом указал на открытое окно кабинета. Лишь на секунды отвлек следователя телефонный звонок. Он едва взял трубку, воры переглянулись и поняли друг друга без слов. В следующий миг они выскочили В окно и растворились в толчее прохожих.
Но ненадолго сбежал Влас: всего на месяц. За это время успел обокрасть вместе с кентами склад. Не думал, что на такой мелочи погорит по-крупному. И вскоре оказался вновь в кабинете Смирнова. Тот, помня недавнее, даже во время допросов не разрешал снимать наручники с Меченого.
Следствие по делу закончилось быстро. Суд приговорил Власа к десяти годам лишения свободы с отбыванием срока в колонии особого режима.
Меченого повезли в Сибирь. В зоне, где его хотели поместить, свирепствовал туберкулез. Он уже унес жизни многих зэков, и администрация наотрез отказалась принимать новых осужденных. В Читинской области зона оказалась переполненной, и Власа увезли на Сахалин.
Он отбывал срок в зоне под Невельском. Тут не было воровского барака. Все зэки работали, делали бочки и ящики для рыбокомбината. Не слышали здесь о паханах. Бугром называли бригадира, тщедушного лысого Степановича. Тот со всеми был одинаков: задиристо, визгливо материл за оплошности молодых и старых, терпеливо объяснял новичкам, как сбивать тару для рыбы. У него было особое чутье даже на самые малые неувязки. Не терпел и не прощал лжи и лени. Никогда не интересовался прошлым людей, за что осуждены. Он жил днем сегодняшним и немножко смотрел в завтра. Своим положением бригадира никогда не кичился и работал наравне со всеми.
Влас, попав в эту зону, удивлялся: «Во, падлы, приморили в артель! Даже развлечений никаких, ничего для души: ни чифира, ни карт, ни сявок, ни пидеров — одни работяги. С ними с тоски сдохнешь. Возникли с «пахоты» на ужин, потом в барак и сразу на боковую валятся. Даже потарахтеть по душам не с кем. Хоть бы скентоваться с кем, но никто меня ни о чем не спрашивает. Меж собой почти не ботают. Вон трое за стол сели. А для чего? Письма домой пишут. Кому они там нужны? До воли как до луны — видишь, а дотянешь ли?»
Больше всего его угнетало то, что с Сахалина не сбежать. Даже если бы повезло удрать из зоны, с самого острова на материк не попасть. Нужны документы. А где их взять?
Эту зону в отличие от прежних не охраняли своры овчарок. А зачем? Кругом вода. Море, пролив и река, лишь с одной стороны хмурые обгоревшие сопки, на них не только человек, каждый бурундук виден. К реке не только зэки, охрана подойти не решается. С весны до осени полно медведей. Кому охота повстречаться с трехметровым таежным паханом? Он хоть из охранника, хоть из зэка шутя душу достанет.
А зимой и в голову никому не пришла бы мысль о побеге. Бараки с крышей заносило снегом. Чтобы пройти на работу или в столовую, копали в снегу траншеи. Зима здесь всегда отличалась диким холодом и частой пургой, но зэки не сетовали.
— Места тут заповедные. Медведя убивать запрещено. Всякой птицы множество. Да и мы не то что в других зонах на материке, с голоду не пухнем. Не бывает перебоев со жратвой, даже в самую сильную пургу кормят, — говорили меж собой.
— Один раз был перебой с хлебом. Пурга дороги перемела, но быстро их расчистили.
— Эй, мужики! А пробовал кто-нибудь слинять отсюда? — обрадовался Влас возможности поговорить с людьми.
— Ну как жа, не без ентово! Сыскался лихой. И когда колючую проволоку сорвало в пургу, он серед ночи попер на волю, — рассмеялся мужик едко. — А что проку с того? При нашей пурге, коль наружу выйдешь, себя лишь до пояса, а руки по локоть увидишь. Так и то лишь белым днем. Этого козла ветром как хватило, чуть в море не уволокла пурга. Там ему была б крышка. Здесь его помотало ветром вкруголя зоны и на вышку к часовому зашвырнуло. Тот беглец уже весь поморозился вдрызг, почти сосулькой сделался. Солдатику часовому как подарку обрадовался. Тот его в барак возвернул. С той поры никто мозги не морозил. Всем жить охота! — Он оглядел Власа насмешливо и добавил: — Тут бежать некуда! Конец света! На материк не пустят, а до Курил не доберешься. По пути издохнешь…
Влас медленно и трудно привыкал к зоне. Понемногу из коротких обрывочных разговоров узнавал о людях, кто за что сюда попал и на сколько лет. Фартовых здесь не было, хотя воры имелись, но с Власом у них отношения не клеились. Эти даже в бараке старались ничем не выделяться и не вспоминать о прошлом. Лишь через полтора года Меченый узнал о причине такого поведения. Когда зэкам дали выходной, воры позвали Власа наружу:
— Слышь, чудик, не гоношись здесь. Помни, на Сахалине, как и повсюду на Севере, воры — самые что ни на есть паскуды. Тут еще недавно не знали и не вешали замков на дверях. За воровство любого могут урыть. Секи про то. Это не туфта. Здесь всяк друг друга знает. И воровство, как и брехня, без разборки не останется. Многое могут забыть и простить, но не это. Стыздить и спиздеть считается последним делом, потому молчи, кем был. Тем более что тряс не государство, а людей, значит, ты хуже падлы, коль воровал заработанное мозолями. По всяким статьям сроки тянут, но воров не признают. Лишь фартовых. Они людей не трогали, потому «законников» оставляют на Колыме, чтоб на Сахалине в этой зоне воду не мутили. Кстати, они тоже не признают воровскую перхоть…
