— Я думаю, что с него не следует спускать глаз. Мы все знаем, что эти парни пытались сделать при старике Маринелло. Я бы не подпускал их к себе ближе, чем на дальность прямого выстрела. Я говорю серьезно. Послушай, что-то странное происходит в городе. Возможно, грядут крупные неприятности. Пока ты там трепался с этим хмырем, я выяснял, что случилось в Нэшвилле. Что-то непонятное. Кое-какие люди исчезли без следа. Народ...
— Кое-какие люди — это кто?
— Долли Кларк, Рэй Оксли и Джес Хиггинс. Телефоны не отвечают или заняты, или тебе отвечают: «Не знаем». Мне это не нравится. Я думаю, что этот парень уже начал большую прогулку по нашей территории, Ник. Мне это не нравится, совсем не нравится.
— Ты думаешь, тебе следует быть в городе?
— Вне всяких сомнений. По крайней мере, я хочу знать, что этот парень делает.
Копа отвернулся, чтобы спрятать усмешку и не насторожить своего помощника.
— Хорошо, Горди. Отправляйся и спасай город. Но не стой на пути Омеги.
Горди даже не подумал поблагодарить его, не показал, что понял приказ и даже не сказал «до свидания». Он пулей вылетел из комнаты, горя желанием защитить свою собственную маленькую империю. А босс Нэшвилла остался в раздумье, какую же часть его империи Горди уже успел отхватить для самого себя.
Да, властителю любого королевства обязательно приходится задумываться о таких вещах. И ему нужно действовать быстро и решительно, чтобы защитить свою собственность.
Копа выждал пару минут, пока Маззарелли не уехал, а затем нажал на кнопку переговорного устройства.
— Подготовьте машины, — приказал он. — Мы едем в город.
Да, черт побери, он тоже ехал в город.
Омега был на сто процентов прав. А этот сраный Маззарелли скоро будет на сто процентов мертв.
* * *
— Перепела вылетели, «Скаймен»!
— Сколько?
— Мы насчитали две стаи, летят быстро. По пять в стае.
«Значит, — подумал Болан, — две машины по пять человек в каждой». Маззарелли с двумя командами головорезов, если замысел сработал.
— Вы их прослушиваете?
— Да.
— Ждите еще. И немедленно мне сообщите, когда они покажутся.
— Хорошо.
Болан объяснил Гримальди:
— Вскоре они все уедут. Полетай вокруг, Джек. Возможно, я решу произвести «вбрасывание».
— Хорошо. Что ты там обнаружил? — спросил пилот.
— Точно не знаю. Поэтому возможно вбрасывание.
— Что бы это не означало, ты можешь рассчитывать на меня, — вздохнул Гримальди.
— Ты все еще хочешь настоящего боя?
— Но ведь это все, что тебе нужно, сержант.
Болан подмигнул ему, сохраняя серьезное выражение на лице.
— Ну, смотри. Только помни — ты сам этого хотел.
— Пусть это будет моей эпитафией, — ответил Гримальди. — Нет, беру свои слова обратно. Не будем говорить об эпитафиях.
Они летали в зоне ожидания над холмами в нескольких милях к востоку от имения Копы и не могли видеть маленькую драму, которая разыгралась внизу. Через пару минут после первого сеанса связи, начался второй: «Труба зовет! Полный вперед! Это эскорт!»
— Сколько видите, «Ровер»?
— Все еще выходят. Уже пять... шесть... да, шесть я до отказа.
Лорд Копа выдвигался вместе с собственным «фулом» — всей бандой.
Болан ответил Андерсу:
— Ну и отлично, они ваши. Не упустите их. А у меня есть еще другие дела.
— Это что — новый ход в игре?
— Да. Вы берете перепелов, я — гнездо.
В эфир ворвался визг Тоби Ранджер:
— Нет, нет, черт бы его побрал! Пусть отыграет объявленную игру!
Болан ответил:
— Играйте картами, которые у вас на руках. Не оплошайте, ребята. Я убыл, пока!
Он выключил радио и скомандовал Гримальди:
— Поворачивай назад, парень.
— Куда назад?
— Туда, — Мак ткнул пальцем вниз. — В гости.
— Ты выжил из ума, — сказал пилот, разворачивая вертолет в направлении логова Копы.
В гости, черт побери! Вместо того, чтобы сказать прямо — в пекло.
В наушниках раздался напряженный голос Гримальди:
— Ты уверен, что принял правильное решение?
Болан со смешком ответил:
— А я-то думал, что мы не будем говорить об эпитафиях, Джек.
— Кто говорит об эпитафиях? Я говорю о надгробиях, — послышался язвительный ответ. — В чем дело?
— Мы возвращаемся назад, вот в чем. Но я не хочу, чтобы кто-либо знал об этом. Ты должен меня доставить на место чисто, быстро и незаметно.
— Но это невозможно.
— Значит, — с ядовитой улыбкой ответил Болан, — надо лучше постараться. Правильно?
— Неправильно, — возразил Гримальди. — Это значит, что ты торопишься в лучший мир. Но если ты этого хочешь...
Этого Болан, конечно же, не хотел.
Но у него не было выбора.
Солдат, идущий в бой с единственным страстным желанием остаться в живых, — плохой солдат. Болан знал это. Хороший солдат — человек долга, думающий в бою только о том, как выполнить задачу, чего бы это ему ни стоило.
А сейчас шла война.
Тоби Ранджер и Том Андерс знали это так же, как Карл Лайонс и Смайли Даблин, посвятившие себя целиком этой борьбе. Все они были хорошими солдатами.
Поэтому действия группы особого назначения в Нэшвилле не имели ничего общего с операцией по спасению. Цель оставалась той же, что и вначале; ничего не изменилось, кроме обстоятельств. Болан знал, что Андерс и Ранджер испытывали такую же тревогу о судьбе Карла Лайонса, как и он сам. Но он также знал, что эта тревога не могла существенно повлиять на план игры. Цель была все та же — победа. Вот почему они призвали на помощь Болана, а не протрубили отбой и не бросили все силы на поиск и спасение друзей.
Они, несомненно, были хорошими солдатами. И Болан уважал их за это. Он также понимал, почему Тоби Ранджер рассвирепела, когда в самый решающий момент схватки он предпринял свой маневр. Ее с самого начала беспокоило, что Болан будет вести свою собственную игру вместо того, чтобы действовать по их плану; беспокоило, что он ввяжется в рукопашный бой и разорвет тонкую невидимую сеть, раскинутую группой от улицы до роскошных апартаментов, чтобы выследить и заманить противника в ловушку.
Хотя они были друзьями и даже любовниками и Мак знал, что она уважала его личную войну против мафии, для Болана не было секретом, что она больше доверяла своим решениям, чем его тактике. Она видела в нем лишь мстителя-одиночку, который сегодня — тут, а завтра — там, временного и обреченного участника войны с организованной преступностью.
Однажды, в одну из их райских встреч, она сказала ему: «Я хотела бы сделать из тебя настой, „Капитан Храбрость“, и разлить его по бутылкам. Это был бы твой величайший подвиг. Тогда, возможно, мы бы смогли сделать маленькую инъекцию твоего мужества каждому полицейскому страны. Совсем немного — одну лишь инъекцию каждому. Вот тогда мы бы увидели, что в этой запуганной бандюгами стране действительно наводится порядок».
Тогда он ответил ей довольно игриво: «Не могли бы мы оставить несколько инъекций для нас с тобой?»
Тоби возразила в своем неподражаемом стиле: «Не выпендривайся передо мной, герой! Когда ты с этим покончишь, тебе нечего будет вводить. Ты делаешь инъекции не шприцем, а пожарным шлангом. Когда родник иссякнет, тебя придется хоронить шприцем».
— О чем мы говорим, о любви или о войне? — спросил он ее.
— О том и о другом, — ответила она. — И там, и тут ты действуешь так, будто завтрашнего дня не существует.
Именно так. Для Мака Болана не существовало завтра. И он это знал.
И именно поэтому он не любил отсиживаться и выжидать. Он должен делать то, что может, пока может. Для него всегда существовало только сегодня.
Но сегодня Тоби могла отбросить свои страхи. Он не собирался портить их игру. Он еще не настолько свихнулся, чтобы ставить им палки в колеса. Сейчас он должен найти Карла Лайонса... живого или мертвого. Мак надеялся увидеть его живым и здоровым. И он сделает все, что в его силах, чтобы помочь федералам в их игре. Но если поставить вопрос ребром: Лайонс или игра, Болан знал, что выберет Лайонса. Потому что, честно говоря, Мак был не в восторге от плана, по которому работала группа. Он уважал этих людей, любил их — всех и каждого, но не верил, что их ответ мафии был наилучшим. Ему уже доводилось видеть, как многие такие игры оканчивались пшиком, несмотря на затрату огромного количества времени и долларов, на привлечение блестящих рук и мозгов; все уходило, как в песок, в то время как преступные хозяева Америки продолжали делать свое грязное дело, открыто издеваясь над американской системой правосудия.
В то же время Мак считал свой ответ на вызов, брошенный мафией обществу, наиболее радикальным. Для тех, кому он предназначался, он был окончательным. Он не допускал никаких юридических уверток, взяток, передаваемых под столом, никакого битья в грудь и взывания к закону для тех, кто плевал на «Билль о правах». Мафия знала о существовании суда Мака Болана. Они знали также, что представали перед этим судом голыми, а покидали его одетыми в окончательный и не подлежащий обжалованию закон существования. Они уходили мертвыми — приговоренными своими собственными делами и казненными своими собственными судьбами.
