Ознакомительная версия.
— Ну, что скажешь? — Крепыш встал из-за стола, открыл шкаф, налил в два толстостенных низких бокала коньяк. Свой выпил залпом, выдохнул:
— Хорош гусь?
— Викентий-то?
— Ну…
— Думаешь, мутит?
— Это я тебя спрашиваю, ты специалист.
— Да.
— Заметил, в чем?
— Да. Линда. Что-то он недосказал.
— А я не накатывал.
— Тоже заметил.
— Значит, Линда. Вик что-то свое играет?
— Похоже.
— Ничего серьезного мы через него не прокатывали?
— В последнее время — нет.
— Есть кем заменить Викентия?
— Ты у меня спрашиваешь?
— Почему — нет?
— Решил ведь уже.
— Решил.
— Чего тогда?
— Может, что умное присоветуешь…
— Не финти. Не первый год в одной упряжке.
— С Викентием тоже… Времена-то меняются…
— Викентия устраняем?
— А что делать?..
— Но киллера его все-таки достань.
— Люди работают. — Крепыш налил себе новую порцию, снова осушил одним махом.
— Кто на место Вика?
Крепыш помолчал, передыхая, запил тоником. Поднял глаза.
— Катилина.
Светловолосый опустил взгляд.
— Ты подумал?
— Хм…
— Хорошо подумал?
— Заткнись!
— Вот, значит, как… — Светлый потер подбородок. — А-чутье у Викентия есть…
— Да, в этом ему не откажешь…
— Только на этот раз —. прокол.
— Точно. Брось финтить, Марик, в комнате чисто, аппаратуры не держу.
— Береженого Бог бережет.
— Не удастся свинтить. Ни Викентию, ни тебе, ни мне.
— Катилина — это край.
— И для его людей мы — пустышки.
— А переиграть?
— Гудвина?..
Светлый долил в свой бокал коньяку. Приподнял.
— Раз так — за успех!
— Другого нам не дано.
Мужчины выпили. Какое-то время смотрели друг на друга молча.
— Марик, ты работаешь Дронова. Лично ты.
— Полномочия?
— Неограниченные.
— В том числе финансовые?
— В том числе. Но тебе ведь не курс рубля ронять, тебе с человеком работать. Реши сам.
— Люди?
— Твои и Викентия, ему они больше не пригодятся.
— Кто будет решать с Виком?
— Катилина. Вопросы есть?
— Один. Время начала операции?
— Уже пошло.
Девушка входит в кабинет, кладет на стол крепыша три папки и молча выходит.
Он открывает первую. Сшитая кипа бумаг и фотографий прикрыта плотным белым листом. На нем лишь одна надпись: «Аэропорт».
Открывает другую. Надпись: «Киллер».
Третью. Надпись: «Линда». Мужчина задумчиво смотрит на гладкую поверхность стола. Встает, подходит к стене, отодвигает панель, отпирает ключом железную дверцу. Еще одна, толстая, с цифровым механическим шифром. Очень аккуратно набирает в ячейках знаки кода. Едва касаясь кнопок подушечками пальцев.
Легкий щелчок. Мужчина замер, в полвздоха перевел дыхание.
В сейфе — единственная папка. Белая. Без обозначений или надписей. Так же чист и титульный плотный лист.
Переворачивает его. Крупная фотография мужчины, выходящего из дверей :государственного учреждения. Снимали скрытой камерой. Снимок — почти в полный рост. На другой странице крупно — лицо.
Мужчина, изображенный на фотографии, высок, плотен и, должно быть, очень силен. На вид ему под пятьдесят. В углу жесткого рта — тонкая сигара.
Светловолосый положил на стол фото Дронова. Левой рукой небрежно перелистал страницы. Все, что накопал в свое время Чирик. Плюс приморские дела.
— «Ты угадывай теперь, что за птица этот зверь», вполголоса произнес он считалочку Загудел зуммер оперативного телефона.
— Да?
— Служба наружного наблюдения… Только что доложили…
— Ну?!
— Объект потерян…
— Что?!
— Они потеряли объект. В метро. Сильные тонкие пальцы с хрустом разломили карандаш.
На случай надеяться нельзя, но нужно быть к нему готовым. Я и готовился.
Как Совнарком к войне с империалистическими хищниками.
Да, давненько не брал я в руки шашки… Знаем, знаем, как вы плохо играете… На что играем? На мертвые души…
А потому сижу в кресле-качалке и предаюсь ходе и неге.
Ушел я красиво.
Мои четверо «топтунов», невзирая на сравнительную малочисленность, вели себя корректно и профессионально. За три с лишним недели ходьбы по моим немонаршим стопам «хвосты» привыкли и к моему рассеянному ученому виду — приват-доцент гимназических времен с придурью, да и только. Для такого случая нашелся и берет, каковой я натягивал по самые уши, и плащ покроя а-ля Санкт-Петербург, и по библиотечным залам я хаживал в сереньком пиджачишке, узком в плечах и коротковатом конечно же при пуловере, а цветную рубашку с непомерно удлиненным воротом фасона «середина семидесятых» украшал умеренно потертый галстук-слюнявчик на резинке. Для завершенности образа порос бородкой и непрестанно извинялся, натыкаясь на людей, столы, стеллажи и стулья.
Судя по тому, что ко мне благосклонно относились старушки библиотекарши и гардеробщицы, а девицы на проспекте или в метро проносились, как курьерский мимо полустанка Большое Козлятино, в образ я вошел.
С самого начала я предположил, что «топтунам» дали на мой счет довольно жесткую и серьезную накрутку, но ни в какие детали их никогда не посвящают.
Привычка же и стереотип работают железно. Плюс рутина этой самой «хвостистской» службы… Плюс толпы в метро… Плюс то, что оставили постоянных людей, и эти люди резонно так про себя рассудили, что никакой это не «важняк», просто «верхние» служивые отрабатывают вариант на всякий случай…
Короче, работать они стали без огонька и особой ответственности. Хотя и добросовестно.
А метро в Москве, как известно, в часы пик имеет ныне милую привычку сбиваться с ритма. И за семь-восемь минут народу набегает столько, что, ежели взметнуть на вытянутых руках парочку флагов, вполне может начаться несанкционированный митинг. С выражениями в адрес мэра, Президента, правительства, лиц кавказской национальности, масонов, гомосексуалистов и упоминаниями близких родственников всех вышеперечисленных.
Не скажу, что именно этого момента ждал всю сознательную жизнь, но последнюю неделю — уж точно. Предыдущий поезд просто-напросто высадил еще порцию пассажиров, в смысле — всех, и «топтуны», которые в подобных случаях страховались грамотно, здесь малость расслабились и оказались оттесненными далековато, чтобы отреагировать быстро. Вплотную остался лишь один, но опять же — слишком вплотную. Пришел поезд, и — народ ломанулся. Я не то чтобы тек, но «подтекал» в потоке, как и положено ученому-газетоведу, пропуская вперед кого ни попадя. Вагон набился под завязку, места — :на треть отощавшей от «гербалайфа» кильке. Мой «хвост» :рядом, локоть в локоть. Топчется, как перестоялый жеребец.
Время пришло!
Спортивное прошлое, его не пропьешь и в библиотеках томами не придушишь!
Когда двери уже пришли в движение, рывком двинул массу граждан внутрь вагона, думая лишь о том, чтобы какой-нибудь мудик не застрял в дверях другого и водителю не пришлось бы повторять операцию «равняйсь — отставить». «Топтун» шагнул было следом, но движение осталось незавершенным, — мой огрубевший от общения с библиотечным столом локоть вошел5 в его солнечное сплетение с резкостью ударного механизма «трехлинейки». Со схожим результатом: мужчина стал медленно и плавно оседать, словно от обморока. А двери тем временем сошлись, поезд тронулся. Впечатанный лицом в кожанку какого-то увальня, я подумал: вот она, свобода! Немного осталось: добавить равенство и братство. Ясное дело, в мировом масштабе. Не важно, что без их согласия, зато по справедливости.
Проехал пару остановок, поменял линию. Еще пару остановок. Теперь — до ближайшего автомата.
Набираю номер. Длинные гудки. Пять… Семь… Девять… Аут. ДРУГОЙ.
— Дежурная часть Б-ского РОВД. Капитан Данилов.
— Капитан Данилов, выясните, почему подполковника Крутова нет на месте, — произношу неспешным, начальственно-бархатистым баритоном. — Фактически выясните.
Я перезвоню через двадцать минут. — В последнюю фразу добавляю легкое генеральское раздражение. И — вешаю трубку.
Ход мыслей капитана Данилова, по-моему, я моделирую правильно. Подполковник Крутов — шишка, начальник окружного отдела по борьбе с организованной преступностью; значит, звонил генерал, никак не меньше, причем из центральной управы, этакий начальственный боров, и он что-то имеет к нашему Игорьку Крутову.
То, что он имеет, для генерала важно, ибо не поленился позвонить в дежурку, причем сам, а не через секретаря…
Как бы то ни было, Игорька капитану нужно разыскать и передать информацию, а уж он пусть сам решает — либо его «нет и неизвестно, где и когда появится», либо стоит сесть на телефон и дожидаться начальственного звонка…
Так что двадцать минут у меня есть. Верных. Длинный гудок. Еще.
— Секретариат банка «Континенталь». — Голос приветливый, почти интимный.
Ознакомительная версия.
