Ленка только прибавила шагу.
— А не сцапают нас в отеле? — спросила она через пару минут. — Тем более с оружием… На фига ты его потащил?
— Потому что в машине у Морено его оставлять нельзя. Эти экс-мэры — овечки, когда пушки не у них. А когда есть чем пальнуть, они меняются в худшую сторону. Учти, эти стволы там, в офисе, не стреляли. Мы их нашли в автобусе под сиденьем. Прямо в этом рюкзаке. Пусть проверяют!
— Ты полицейских дураками считаешь?
— Пусть докажут! К убийству это оружие отношения не имеет. Там стреляли совсем другой «Калашников» и «таурус» — на них моих отпечатков нет.
Автобуса мы дождались быстро. Кое-какие знакомые рожи из отеля я, кажется, углядел. Это было не очень приятно, но и не смертельно. Народ ехал после приема спиртного, а кое-кто, видать, с марихуаной в легких или чем покрепче в венах. Они вряд ли запомнят, кто и где садился в автобус, с рюкзаком или нет…
Мы уселись на задние сиденья. Когда-то, когда настоящему Брауну лет пять-шесть было, мама Милли возила его в Нью-Орлеан к бабушке (той самой католичке, которая когда-то спасла Дика от аборта и нерождения). Очень тогда запомнилось, что на всех задних сиденьях были таблички «For black only» — «Только для черных». А спереди на сиденьях «For white only» мест не было. Я… то есть Браун, конечно, никак не отвяжусь от него! В общем, ножки устали, посидеть хотелось. А бабка на место «для черных» садиться запретила. Потом ей, правда, кто-то из белых предложил сесть, и она меня на коленки усадила. Но с тех пор осталось где-то в подкорке: задние места в автобусе — «нечистые». Даже в Москве, как ни странно… Хотя уж давным-давно и в Штатах все эти таблички ликвидировали.
Доехали мы без приключений. Около «Каса бланки» автобус притормозил, и вместе с нами выгрузились еще семь-восемь человек. Никого из них я не знал, но, поскольку в вестибюль отеля мы вошли вместе и почти одновременно получали ключи, можно было надеяться, что они нас с Ленкой запомнят.
Одно обстоятельство меня несколько смутило. В вестибюле и у входа в лифт появились довольно крупные по местным стандартам ребята, которых раньше не наблюдалось. Униформа на них была не та, что у полицейских теньенте Гонсалеса, но по экипировке — кобура, дубинка, наручники, рация — мальчики вполне могли заменить полицию. Мне показалось неприятным, если в их компетенцию входит устраивать обыски постояльцев.
— Не обращайте внимания, сеньор, — сказал портье, отдавая мне ключи от номера. — Это сеньор Морено принял меры по усилению безопасности. Сами понимаете, после того случая днем, когда погиб дон Франсиско Хименес, много наших гостей проявило беспокойство… Но уверяю вас: на Хайди неимоверно низкий уровень преступности. Беспокоиться не стоит. Спокойной ночи!
Конечно, никто нас и не собирался обыскивать. Поднявшись к себе на второй этаж и запершись в номере, мы с Ленкой обессиленно плюхнулись в кресла.
Только здесь нас пробрала нервная дрожь. В холодильнике была какая-то минералка, по вкусу похожая на нарзан и почти ледяная по температуре. В нормальных условиях пары глотков такой водички было бы достаточно, чтобы посадить голос до того тембра, которым располагал покойный Сифилитик. Но мы, выпив литровую пластиковую бутылку на двоих, лишь чуть-чуть сумели успокоиться. После чего отправились в душ — вести беседу на деловые темы. Теперь наличия подслушивающей аппаратуры я опасался уже всерьез.
— Отделайся от оружия, ради Бога! — прошипела Ленка. — Ты стал жутко приметным: Хименеса себе на голову из воды вытащил, бандитов перестрелял… Драпать отсюда надо, и побыстрее.
В логике ей не откажешь. Думаю, что Чудо-юдо, разобравшись в наших проблемах, одобрил бы такое решение. Сейчас не до тихой работы, раз уж влипли в неприятности. Надо еще эту ночь как-то дожить.
— А мы ведь в Лондон так и не позвонили, — припомнила Ленка.
— Звони. Прилетели, устроились, ходили купаться. Больше ничего не говори.
Трубку, видимо, снял Генри. Ленка, придав голосу беззаботно-курортное звучание — артистка, мать ее за ногу! — минут на пять закатила рассказку о том, как на Хайди красиво, какой шикарный отель «Каса бланка де Лос-Панчос», какое приятное море и так далее. Этот разговорчик списывал с наших «mastercard'oв» вполне приличную по московским понятиям сумму. У тех, кто его прослушивал, если таковые, конечно, были, уши должно было заложить от тоски.
Наконец Хавронья повесила трубку и вытерла со лба пот.
— Очень содержательная беседа. Аж противно. Сказал, чтобы мы обязательно посетили в Лос-Панчосе дельфинарий. Незабываемое впечатление оставляет, говорят. Ну, и насчет Эухении напомнил.
— Ладно, завтра все-таки сначала к Эухении съездим.
Рюкзачок с автоматом и перемазанными в крови шмотками сеньора Морено я положил рядом с кроватью, а «глок» запихнул под подушку. Само собой, что ни до каких «лягушек» мне дела не было, да и у Хрюшки настроение резко изменилось. Спать тоже было трудновато. Все время мерещились какие-то шепоточки в коридоре, то вдруг шорохи за окном начинали волновать, то казалось, будто дверь начинают открывать. А мы ведь вроде бы отдыхать сюда приехали, нервы хотели успокоить…
В общем, подремал я в эту первую ночь на Хайди всего ничего. С полтора часа, если в сумме. Ленка побольше, хотя и она ворочалась безбожно. Тем не менее ни полиция, ни «койоты» наносить нам незапланированные визиты не стали. И на том спасибо!
То, что мы благополучно дожили до утра, меня удивило, но не настолько, чтоб совсем уж свести с ума. Должно быть, сеньор Морено и впрямь уверовал, что его личная безопасность сильно зависит от моей. Да и полиции гораздо проще было представить происшествие в офисе как простую разборку между «койотами» и их постаревшим паханом. А чтобы в этом не сомневались, экс-мэр Лос-Панчоса, вероятно, пожертвовал на нужды блюстителей порядка энную сумму.
Правда, пресса уже вовсю поработала. Когда мы с Ленкой отправлялись на стоянку такси, чтобы ехать в Сан-Исидро к гадалке Эухении, к нам подбежал негритенок лет двенадцати, и предложил купить «Вос де Лос-Панчос» и «Сан-Исидро бизнес ньюс». В обеих газетах первые полосы были отданы под весьма аппетитные фото, изображавшие дона Хименеса с вырванным боком, Алонсо с расколотой башкой, Эрмило, обнявшего лужу собственной крови на асфальте, и, наконец, самого сеньора Сифилитика. Особенно симпатично все гляделось на первой полосе столичной газеты, поскольку та была цветная, вроде нашей «Экстры-М».
Таксисты во главе с Марсиалем Гомесом тоже читали газеты. И то, что там было написано, не настраивало их оптимистично. Когда они увидели меня с рюкзачком и Ленку, то явно помрачнели.
— Вон гринго уже побежали… — заметил парень, что вчера вез нас от аэропорта. — Надо бы этим писакам ноги переломать.
— Чего там! — отмахнулся Марсиаль. — Он сам все видел.
При этом бывший младший полицейский ткнул пальцем в одно из фото на первой полосе «Вос де Лос-Панчос». Я уже купил ее у негритенка и тоже мог полюбоваться на свою рожу: «Турист из России сеньор Баринов, пытавшийся спасти дона Франсиско».
Именно поэтому, наверное, я сел именно в такси Марсиаля.
— В аэропорт, сеньор? — спросил Гомес без энтузиазма.
— Нет, в Сан-Исидро, к ясновидящей Эухении. Марсиаль прямо-таки просиял.
— О, сразу видно, сеньор, что вы хорошо изучали путеводитель! Это действительно заслуживающая внимания женщина. Она видит все насквозь и способна даже нарисовать портрет еще не родившегося ребенка в двадцатилетнем возрасте! Она отлично знает, куда вкладывать деньги. Сотни людей, посоветовавшись с ней, стали миллионерами.
Марсиаль за десять лет посолиднел, обзавелся более пышными усами, чуть-чуть полысел с затылка, но, судя по всему, оставался порядочным балбесом.
— Послушай, амиго, — спросил я не без нахальства, — а ты и вправду внук здешнего революционера Вердуго?
Марсиаль беспокойно поерзал за рулем, глянул на меня оценивающе, а затем ответил:
— Да, именно так. Мой дед Альберто Вердуго был генералом у партизан. А кто вам об этом рассказал?
— А какая разница?
— Сразу скажу, сеньор: я этого не стыжусь, — гордо заявил Марсиаль. — Дедушка Вердуго был хороший человек. Если бы он не был таким старым, то наверняка стал бы президентом вместо команданте Киски. Дело в том, что, когда революционная армия взяла Сан-Исидро и началась фиеста по случаю победы, он уехал домой, в Лос-Панчос, и велел бабке достать бочонок с ромом. «Я же обещал тебе, что мы победим в следующую пятницу!» — кричал он. Ну, наверно, перебрал немного… В общем, он помер. Команданте Киска сама приехала на его похороны. Был орудийный салют, и над могилой пролетели три самолета. А еще в честь него переименовали большой сухогруз, который раньше назывался «Хорхе дель Браво». Сейчас его еще раз переименовали, и из «Генерала Альберто Вердуго» он стал называться «Торро д'Антильяс».
