Сергей быстро вышел из машины и направился к подъезду, чтобы перехватить Глазанова там. Народу вокруг не было. Между тем депутат отпустил «Волгу» и неспешным шагом направился к дому, помахивая кейсом. Увидев выступившего из темноты Челищева, он вздрогнул и съежился, но Сергей улыбнулся, всем своим видом показывая самые добрые намерения:
— Фу, слава Богу! Валерий Петрович, я вас уже целый час жду… Вас просил срочно Виктор Палыч подъехать: возникли кое-какие проблемы с грузом, он просил приехать сразу же. Это ненадолго…
— Позвольте, — Глазанов растерялся и нервно затеребил бородку. — Какие могут быть проблемы, все же согласовано и груз уже в Эстонии… Сергей кивнул:
— Все так, но с таможни пришел какой-то странный факс. В общем, Виктор Палыч просил всех срочно подъехать, — Челищев взглянул на часы: — Гаспарян, наверное, уже там, так что давайте не будем терять времени…
Уверенная, напористая речь Сергея, свободное оперирование знакомыми именами рассеяли сомнения депутата, если они и были. Вздохнув, он пошел за Челищевым к автомобилю. Сергей еще раз незаметно осмотрелся — никого, только случайные прохожие. И из подъезда никто не выходил и не входил… Депутат сел рядом с Сергеем, заботливо пристегнулся и откинулся в кресле:
— Господи, ну что там еще может быть? И так уже нервов никаких нет…
Сергей развел руками — мол, я человек маленький, делаю только то, что велено, а в большие дела не лезу… Машина неторопливо тронулась. Первые признаки беспокойства Глазанов проявил, когда понял, что автомобиль едет не на Охту:
— Позвольте… Но… Мы разве не на Среднеохтинский едем?
Сергей успокаивающе кивнул, не отрываясь глазами от дороги:
— У Степаныча в ресторане сегодня мероприятие: будет очень шумно, и много людей лишних, а отменять уже поздно было, да и не нужно, — других-то мест полно… Вы на Сенной разве не были?
Депутат затряс бородкой:
— Нет, вы знаете, как-то не приходилось пока…
— Я думаю, вам там понравится, — убежденно сказал Сергей и улыбнулся. Спокойствие давалось ему тяжело — он чувствовал, как по спине стекают капли холодного пота.
На узкой темной лестнице, ведущей к единственной двери, Валерий Петрович откровенно замандражировал:
— Все это странно… Куда мы идем? Молодой человек, что вы затеяли?
У Сергея уже не было сил притворяться. Он достал «ствол», больно ткнул им Глазанова в грудь и тихо, но очень страшно сказал:
— Давай, козел, шевели копытами… Ты арестован!
Депутат впал в транс. Он механически переставлял ноги, с ужасом смотрел на Челищева и постоянно, как заведенный, повторял слово «позвольте». Сергей быстро открыл дверь и запихнул Валерия Петровича в квартиру, потом зашел сам, шумно выдохнул и запер замки.
— На каком, собственно, основании?… — очнулся Глазанов и повысил голос: — Вы ответите за это, молодой человей! Я — депутат Петросовета, лицо неприкосновенное!
— Ух ты, — ответил Сергей, снимая куртку. — Основания? А ты, урод, считаешь, что оснований никаких нет? Неприкосновенный ты наш… Что же, если ты депутат, так и делать можешь все что угодно?
У Глазанова мелко затряслись губы. Потом он оглянулся, увидел телефон и бросился к нему. Набрать он успел только первую цифру номера — ударом ноги Сергей отшвырнул его от аппарата. Валерий Петрович упал на пол, поправил чудом удержавшиеся на носу очки и тоненько заскулил. Челищев посмотрел на него сверху вниз, потом взял в руки телефонный аппарат и протянул трубку Глазанову:
— Ну что, будешь еще звонить? А?! Не хочешь больше… Ну, ладно, будем считать, что с этим вопросом мы разобрались, — он поставил телефон на место и повесил трубку.
Глазанов прервал скулеж и, ощерившись, бросил:
— Вы плохо кончите, молодой человек… Сергей огорченно развел руками:
— Ну, какой ты, право слово… То звонить куда-то собирался, теперь пугать меня вздумал…
Он подошел к стоящему на четвереньках депутату и коротко пнул его ногой в живот. Валерий Петрович взвизгнул, икнул и часто-часто задышал.
— Ты смотри, не наблюй мне тут, а то заставлю языком вылизывать, — предупредил его Челищев, доставая из пачки предпоследнюю сигарету. — Ну что, еще пугать меня будешь?
Глазанов затряс головой и разрыдался.
— Ну и отлично, — Сергей затянулся, но вкуса табака не почувствовал. У него уже скулы сводило от выкуренных за этот день сигарет. — Будем считать, что с двумя вопросами мы разобрались: звонить ты уже никуда не хочешь и пугать меня больше не будешь…
— Кто вы и что… вы… от меня хотите? — с трудом выговорил сквозь плач Валерий Петрович.
— Я? Я — следователь. А насчет того, кто чего хочет, — это ты хочешь мне много чего рассказать… А я согласен тебя выслушать… Ты ведь хочешь мне откровенно покаяться? Хочешь?!
Челищев снова шагнул к депутату, но тот, не дожидаясь удара, кивнул головой.
— Ну, вот и молодец.
Сергей взял Глазанова за лацканы, поднял с пола, как мешок с картошкой, и резко усадил на стул, стоявший посреди комнаты. Потом снял с себя ремень и хитрыми петлями намертво прикрутил кисти рук Валерия Петровича к спинке. Этой вязке научил Челищева в свое время следователь СУ ГУВД Витька Рубинштейн, который до того, как стал следователем, проработал несколько лет в ГЗ и там приобрел просто уникальный опыт (мог, например, пописать на ходу из задней дверцы «москвича», что однажды и продемонстрировал Сергею).
— Если это допрос… — сказал Глазанов и замер.
— Ну-ну, — поощрил его Сергей. — То что?
— То у меня должен быть… адвокат. Сергей долго и внимательно смотрел на депутата, потом вздохнул и спросил:
— Ты что, совсем дурак или притворяешься? Впрочем, тебе со мной повезло — я по совместительству еще и адвокат. Так что можешь через меня подавать жалобы… Ладно, хватит время терять… Я думаю, ты очень хочешь рассказать мне две вещи: когда и как тебя завербовал Антибиотик и какое поручение он тебе давал в августе прошлого года, когда ты заходил в горпрокуратуру…
Глазанов с ужасом, как на опасного сумасшедшего, вытаращился на Челищева и закричал:
— Это какая-то ошибка, я не знаю никакого Антибиотика, вы меня с кем-то путаете! Челищев приложил палец к губам:
— Тихо-тихо, душевный ты мой, что ж ты так орешь-то, надорвешься… Антибиотика ты не знаешь, а Виктор Палыч тебе знаком?
Валерий Петрович кивнул.
— Ну и славно, а это, кстати, один и тот же человек… Видишь, сколько ты сегодня узнал нового, интересного. Теперь — быстро: что ты делал в прокуратуре двадцать третьего августа? Ну, живо, живо!
Глазанов всхлипнул и затрясся на стуле:
— Я… Я… Я не помню… Я там очень часто бываю… По работе…
Сергей вздохнул и прошелся по комнате, потом кивнул головой и ушел на кухню. Глазанов услышал, как он выдвинул там какой-то ящик и звякнул чем-то. Из кухни Челищев вернулся, держа в одной руке большие ножницы, а в другой — крохотный кипятильничек.
— Значит, не помнишь? — Сергей вздохнул и щелкнул ножницами. — Ты все вспомнишь, это я тебе обещаю… Как юрист юристу. Знаешь, что это? Это ножницы — два кольца, два конца, а посередине — гвоздик. Так вот этими ножницами я отрежу тебе сначала одно яйцо, а если это не освежит твою память, то другое… Ну, а если и это не поможет, в запасе у нас есть электрический вспоминатель, — Челищев с милой улыбкой коммивояжера, расхваливающего свой товар, встряхнул кипятильник: — Знаешь, как действует? Втыкается в жопу и включается в розетку — до полного просветления памяти…
Похоже, что с «электрическим вспоминателем» Сергей немного переборщил, потому что Глазанов икнул и отключился. Челищев выругался и пошел на кухню за водой.
Возвращение Валерия Петровича из забытья было безрадостным: страшный небритый человек, похитивший его, никуда не исчез, не растаял, как кошмарный мираж. Он смотрел не мигая на Глазанова, щелкал ножницами и жутко улыбался…
Депутат действительно вспомнил все. Он говорил и говорил, и никак не мог остановиться — его разобрал «словесный понос», ему казалось, что чем больше он расскажет каких-то подробностей, тем больше появится шансов выпутаться из этой ужасной истории…
Валерий Петрович когда-то был обычным инженером, а потом случайно, «по разнарядке», попал в народные заседатели городского суда. «Кивалой»[4] он пробыл года два и многому полезному нахватался в суде, особенно внимательно прислушиваясь к речам адвокатов на процессах… Когда началась повальная «демократизация» общества, Валерий Петрович решил баллотироваться в Ленсовет, и приобретенные в горсуде навыки очень пригодились ему во время пламенных выступлений перед избирателями…
В демократическом горсовете народ подобрался пестрый, и поэтому не было ничего удивительного в том, что «опытный юрист» Глазанов попал в комиссию, «курировавшую» правоохранительные органы. У Валерия Петровича хватило ума не претендовать на первые роли, и своим положением он был очень доволен — вскоре он стал известной и значительной фигурой с большими возможностями и маленькой ответственностью… Политика оказалась очень интересной игрой, да и чисто материальные моменты радовали сердце… И все бы было совсем хорошо, если бы не одно обстоятельство: Валерий Петрович был тайным гомосексуалистом. Эту слабость, к которой приобщил его в свое время один народный судья, Глазанов тщательно скрывал, имея дела только с хорошо знакомыми партнерами, приличными людьми. Даже его жена и дочь не подозревали о страсти, которая захватывала Валерия Петровича все сильнее и сильнее…
