вокруг удивленно поднятые брови окружающих, но легко с этим примирился. Последний раз мы виделись с ней сегодня утром, но я уже скучал по ней так, словно был на австралийском безлюдье. Едва начал усаживать ее в машину, как подошел делец, опустил чемоданы, поклонился Мэри, приподняв котелок, повернулся, кланяясь, и упал, зацепившись за тележку носильщика. Затем встал, отряхнулся и опять начал кланяться. И вот, наконец, в последний раз приподнял свой котелок и исчез.
— Постарайся поменьше улыбаться своим приятелям, если не хочешь, чтобы я по гроб жизни работал на пособия по увечьям, полученным не без твоей помощи. Этот угнетатель рабочего класса мог бы вынудить меня носить эти чемоданы остаток жизни, хоть и исчез.
— Он довольно милый и внимательный, не правда ли? — серьезно взглянув на меня, сказала она. — Пьер Кэвел, вы устали, раздражены, и нога ваша сильно ноет.
— Лицо Кэвела — маска, — возразил я, — по нему невозможно узнать ни мысли, ни чувства. Его лицо, как утверждают, непроницаемо. Спроси любого.
— И вы уже пили виски?..
— Только долгая разлука с тобой вынудила меня к этому позорному поступку, — пробормотал я и завел машину. — Мы остановились в отеле «Вогоннер».
— Изумительно. Тростниковые крыши, дубовые ветви, местечко у пылающего камина. — Она поежилась. — В самом деле, холодно.
До отеля мы добрались ровно за три минуты. Я остановил машину у модерновой кондитерской, сияющей стеклом и никелем. Мэри глянула на нее, потом на меня и спросила:
— Это и есть «Вогоннер»? Отель?
— Можешь убедиться в этом по неоновой рекламе. Мусорные ведра у двери и клопы в кроватях теперь не в моде. Кроме того, здесь центральное отопление.
Хозяин, он же администратор, встречал нас — краснолицый, с закатанными рукавами рубашки, сильно пропахший выпивкой. Отведя хмурый взгляд от меня, он тотчас же улыбнулся Мэри и вызвал мальчика лет десяти, наверное своего сына, который и провел нас в комнату. Номер был довольно чистый, просторный и выходил окнами на задний двор с мощеными дорожками довольно слабое подражание европейскому городскому садику. Для меня имело значение, что одно из окон выходило на окружающую двор веранду. Дверь за мальчиком закрылась, и Мэри подошла ко мне.
— Как твоя нога, Пьер? Только честно.
— Не совсем в порядке. — Я давно оставил мысль обманывать Мэри: если дело касалось выяснения истины, она превращалась в чуткий детектор, чувствующий малейшую ложь. — Ничего. Отпустит. Всегда так.
— Вот кресло. И вот стул. Вот так. Надеюсь, больше ты сегодня не будешь ходить?
— Боюсь, придется. Нужно. Совсем немного. Весьма сожалею, но иначе не получается.
— Получится, — заупрямилась она, — нет необходимости тебе всегда все делать самому. Разве нет людей кроме тебя?
— Только не на этот раз. Мне нужно сделать два визита. Первый — с тобой. Вот почему я тебя вызвал. Больше вопросов она не задавала. Подняла телефонную трубку, заказала мне виски и себе шерри. Принес сам хозяин, слегка отдуваясь от подъема по лестнице. Мэри улыбнулась ему и сказала:
— Можно пообедать в комнате, с вашего разрешения?
— Пообедать? — Он стал еще багровее от возмущения. — В вашей комнате?
Обед! Неплохо, черт возьми, а? Как вы думаете, где вы приземлились? Не в Кларидже? — Он отвел взгляд от потолка, куда взывал к небесам, и поглядел вновь на Мэри. Открыл было рот, потом закрыл его, уставившись на Мэри. Я уже знал, что песенка его спета. — Кларидж, — машинально повторил он, я... гм... я посмотрю, что можно сделать. Против заведенного в этом доме порядка, заметьте... вы... но... мне доставит удовольствие это сделать, мадам.
Он ушел, а я заметил:
— Против тебя нужно издать закон. Налей мне виски и передай телефон.
Я сделал три звонка. Первый в Лондон, второй инспектору Вилли и третий Харденджеру. Тот все еще находился в Мортоне. По голосу чувствовалось, что он раздраженный и усталый. И неудивительно: у него был тягостный и не очень приятный день.
— Кэвел? — почти прорычал он. — Как там у вас, с теми двумя, с которыми вы виделись? На ферме.
— Брисон и Чиперфильд?.. Ничего. Есть около двухсот свидетелей, готовых поклясться, что никто из них не был замечен ближе пяти миль от Мортона между одиннадцатью и двенадцатью вчера вечером.
— Что вы несете?! Двести свидетелей...
— Они были на танцах. А вы что-нибудь новое узнали из опроса подозреваемых в лаборатории номер один?
— А вы ожидали отсюда что-то новое? — уныло спросил он. — Уж не думаете ли вы, что преступник настолько глуп, что не обеспечит себе алиби?
И черт возьми, хорошее. По-прежнему уверен, что не обошлось без помощи извне.
— Чессингем и доктор Хартнелл. Насколько правдивы их объяснения?
— Почему вы спрашиваете именно о них? — насторожился он.
— Так, интересуюсь. Собираюсь сегодня вечером с ними встретиться, послушать, что скажут.
— Без моего согласия вы не имеете права с кем-либо видеться, Кэвел, почти закричал он. — Я не хочу, чтобы совершались ошибки...
— Я не ошибусь, поеду, Харденджер. Ведь сам Шеф говорил, чтобы дали свободу действий, не так ли? Препятствуя мне... знаете, я несколько иначе понимаю свободу действий. Шефу это не понравится, Харденджер.
Мой собеседник помолчал, успокоился и наконец произнес ровным тоном:
— Вы утверждали, что не подозреваете Чессингема.
— И все-таки хочу увидеться с ним. Он внимателен и осторожен, он более обычного дружен с доктором Хартнеллом. Меня прежде всего интересует Хартнелл. Он довольно выдающийся исследователь, однако в денежных делах весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компанию, которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках. Он почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода из Мортона, заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить ранее утраченное.
— Так какого черта вы не говорили мне об этом прежде? — возмутился Харденджер.
— Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
— Совершенно внезапно пришло... — Харденджер умолк, будто ему заткнули рот, затем сказал задумчиво:
— Не слишком ли это легко? Броситься на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
— Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает здраво. Мне нужно выяснить. У обоих алиби, конечно?
— Оба были дома. Семьи могут поручиться за них. Потом хочу с вами встретиться, — сдался он. — Буду в Альфингеме.
— Я остановился в «Вогоннере». Сейчас ухожу. Сможете прийти к нам?
Скажем, в десять?
— К нам?..
— Сегодня в полдень приехала Мэри.
— Мэри? — удивился он с долей скрытого подозрения и все же обрадовано.
Единственная причина, почему Харденджер недолюбливал меня, заключалась в
