-Свадьбу отложу, - ответил он, прищурившись. - Завтра операция. Когда выйдем в наш тыл, тогда и будем вас женить. Всей бригадой.
-Нет! Мы сегодня хотим! - Таня вышла вперед и упрямо посмотрела на Тарасова. - Завтра может быть поздно.
Подполковник не успел ответить. На его плечо опустилась исхудалая рука Мачихина:
-А они правы, Ефимыч... Завтра может быть поздно... Отойдем?
-Ждите, - бросил влюбленным Тарасов. И отошел с комиссаром шагов на десять, мешая трофейными ботинками грязь и снег новгородских болот...
-Как думаешь? - шепнул Тане лейтенант Димка Олешко, научившийся целоваться позавчера. Научившийся убивать месяц назад...
-Комиссар уговорит, - шепнула ему переводчица младший сержант Довгаль.
-Думаешь?
-Думаю...
-Люблю...
-И я...
Они яростно сцепились руками, ожидая разговора - нет! Приговора! И смотрели, как подполковник, сложив руки за спиной, молча кивал бурно жестикулирующему комиссару.
Потом буркнул что-то, развернулся и рявкнул на адъютанта:
-Писаря сюда!
А потом резким шагом подошел к Кузнечику с Таней.
-Рота в курсе?
-Так точно, товарищ подполковник! - вытянулся Олешко. А Таня добавила:
-Как же не в курсе-то...
-Как бойцы отнеслись? - спросил подошедший за комбригом Мачихин.
-Ну.... Вроде нормально... - застеснялся Кузнечик.
Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачихин опять положил ему руку на плечо:
-Ты, лейтенант, не 'вроде' должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь - где и с кем задержался? Тоже - 'Вроде я тут с ребятами засиделся...' Так?
-Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! - вступила в разговор младший сержант Довгаль.
-Ваша семейная жизнь в тылу у немцев это моя жизнь! Понятно? - прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо.
А из-за другого плеча выскочил адьютант Михайлов:
-Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки...
-Хххе - опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нм карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.
-Первый раз, блин, женю... - ухмыльнулся он. - Что тут говорить-то надо, а комиссар? - повернулся он к Мачихину.
Тот улыбнулся:
-Ты женат-то, а не я...
Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:
-Объявляю вас мужем и женой! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как прорвемся... Договорились?
-Так точно, товарищ подполковник! - а голоса-то у Наташи с Митей дрожали...
-Шагайте по подразделениям. Трехдневный отпуск получите за линией фронта.
-Николай Ефимович... - укоризненно протянул Мачихин. - Ну, нельзя же так...
-Не понял, товарищ комиссар? - развернулся Тарасов к Мачихину.
Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок.
Тарасов засмеялся от неожиданности:
-Вот я старый пень. Забыл совсем.... Держите подарки, ребята!
Кузнечик смущенно взял из рук командира бригады худой мешок.
-Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Лады? Пойдем, комиссар!
Скрипя мокрым мартовским снегом командир и комиссар бригады удалились в подлесник.
- Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня.
- Понял тебя, командир, сделаем...
**
А Танька, по не истребимому своему женскому любопытству сунула нос в вещмешок.
-Лешка! Живем!
В мешке оказалась буханка хлеба, банка каких-то консервов и фляжка с чем-то булькающим...
Свадебный подарок - это самое дорогое, что есть у тебя сегодня.
Это была последняя буханка хлеба, последний спирт и последняя трофейная тушенка...
Если, конечно, не считать госпитальные запасы. Их, как говорят в Одессе еще есть. Еще...
Тарасов надеялся, что завтра это 'ЕЩЕ' считать не будет.
А Митя-Кузнечик и Наташа Довгаль надеялись, что завтра не наступит никогда...
-Увидимся послезавтра? - сказала она ему.
-Конечно, - ответил он. - Хлеб раненым...
-Да, мой хороший...
И они стали целовать друг друга. Первый раз на виду у всех.
Вещмешок упал на грязный снег...
-Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, - похлопал Олешкоа по плечу сержант Заборских.
Тот оглянулся:
-Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся!
-Вижу... - хмыкнул Заборских. - У нас вам подарок есть. Пойдемте, а?
Подарком оказалась землянка.
Самая настоящая.
Пока лейтенант с Таней ходили к комбригу бойцы, оказывается, вырыли на крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно - глинистое и мокрое - набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку - забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно.
-Извините, товарищ лейтенант, но самое высокое место тут, чтоб не мокро было ночевать, - как обычно хмуро, без тени улыбки сказал сержант.
Таня почему-то резко отвернулась...
Лейтенант закусил губу. Потом, чуть поколебавшись, протянул вещмешок сержанту:
-Раздели фляжку по взводу. Хлеб и тушенку в госпиталь передай.
Сержант удивленно посмотрел на лейтенанта:
-Откуда?
-Оттуда! - сглотнул слюну лейтенант.
-Дурак ты, лейтенант! - Заборских резко развернулся и почавкал по апрельской жиже к взводу.
Кузнечик так и остался стоять с вытянутой рукой.
Он попытался что-то сказать, но не успел. Таня обняла его сзади:
-Вот и наш первый дом, да?
-Что?
-Хорошие у тебя ребята... Пойдем домой! Не послезавтра, сейчас. Пойдем?
Леша повернулся к ней. Прижался, уткнувшись в теплые, пахнущие молоком и хлебом волосы...
-Пойдем, хорошая моя!
И засмеялся:
-Три дня увольнительных положено! Свадьба же!
Она улыбнулась, вязла его за руку и молча повела в земляночку. Первой забралась она, скрываясь от любопытных, завидующих по-доброму, и - почему-то - грустных солдатских взглядов.
Олешко все же заметил, что взвод его, давно уже ставший по численности отделением, скрылся за деревьями. И, просунув в лаз мешок с продуктами, полез внутрь.
Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат.
А демянские леса укутывала черным снегом ночь. И где-то ангелы взлетали на боевое задание...
-А я помню тебя... - шепнула она ему, когда они перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. - Увидела и сразу-сразу влюбилась.
-Прямо так и сразу? - беззвучно засмеялся лейтенант Олешко.
-Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, - она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. - Колючий мой... Как хорошо, что ты колючий!
-Почему?! - удивился он, слегка отпрянув от ее лица.
-Не знаю... Нравится твоя щетина...
-Глупышка моя...
-Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! - она закрыла глаза и подставила ему губы.
Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней.
-Крепче! - выдохнула Таня.
Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.
Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко... Они вообще ничего не умели. Но любовь и война - быстрые учителя.
Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться друг друга.
-Муж мой...
-Жена моя...
Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.
Звякнули пряжками ремни...
А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали, вместо бомбардировщиков, тихие ангелы... Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро еще далеко.
-Поешь, мой хороший... - сказала она потом.
Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.
Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.
-Хочешь еще? - потянулся он за буханкой.
-Хочу. Не хлеба...
Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушенку и фляжку с водкой.
Таня засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:
-Ой!
-Что? - испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.
-Меня кто-то за волосы держит... - испуганно сказала она.
-Тише, тише, сейчас... - он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.
