– Алло! Мама, это я. Слушай внимательно, не перебивай! Меня преследуют бандиты. Запомни кличку – Липа. Запомнила? Повтори!.. Хорошо, слушай дальше. У меня в письменном столе, во втором ящике, записная книжка, зеленая такая, в ней адрес Липы. Поняла?.. Сообщи этот адрес милиции! Мамочка, помоги мне! И самое главное – никому не верь! Особенно людям с моей работы! Они все в сговоре с Липой. Завидуют мне, хотят уничтожить молодого конкурента! Меня хотят убить!!! Спаси меня!
Он резко оборвал разговор и сразу же, с ходу, набрал 02.
– Милиция? Говорит Поваров, Константин Николаевич, бизнесмен. Меня преследуют бандиты, они давно уже мне угрожали. Кличка их главаря – Липа. При мне крупная сумма денег! Позвоните мне домой, мама даст вам адрес Липы! Запишите мой телефон, диктую… – Костя продиктовал номер и намеренно оборвал разговор на середине фразы. – Меня хотят убить! Меня…
Оставался еще один, последний звонок. Его нужно было сделать сразу – потом не дозвонишься. Ведь мама наверняка сейчас беспрерывно набирает номер его мобильника. К тому же разговаривать с ней еще раз не стоит. Мама далеко не глупа, и если первый монолог сына, безусловно, ее ошарашил, то во время второго разговора мамочка запросто может разобрать в его голосе нотки притворства.
И посему Костя быстро набрал номер личного телефона господина Евграфова.
– Алло! Вадим Борисович! Это я, Костя! Вадим Борисович, за мной, кажется, «хвост»… Что вы говорите?.. Как не вы? Я четко опознал! За рулем одной машины Шопов, а другой управляет бандит из команды Липы. Я рассказывал Шопову про этого Липу, просил защитить от нападок…
И снова, не договаривая фразы, оборвал разговор. Правда, на этот раз он не стал давать отбой – просто выбросил трубку за окно. Пусть Евграфов услышит короткую симфонию уличных шумов и скрежет треснувшей пластмассы, когда колесо вот этого проезжающего справа грузовика раздавит самую дорогую из имеющихся в продаже трубку современного переговорного устройства.
Конечно, если только вдуматься, он сказал Евграфову полную чушь. Но… стрелки на силовика перевел. Они ведь с финансистом пытались предупредить шефа, что молодой фаворит его откровенно дурачит, тот устроил им разнос, а теперь, когда выяснилось, что господа Пауков и Шопов были правы, гордость не позволит Графу признать себя болваном… Конечно, Вадим Борисович предупредил Костю, что, если деньги пропадут, гнев его будет страшен. Однако куда проще сорвать злобу на подчиненных, которые рядом, чем на бесследно исчезнувшем юнце, который обвел тебя вокруг пальца, как последнего идиота. Хоть сутки, да помотает Евграфов нервы Шопову на предмет Липы, а там, глядишь, и силовик вынужден будет прикинуться веником и всерьез разрабатывать бандитскую версию (тем паче что ее же будет разрабатывать и милиция), дабы не выставлять сурового начальника на посмешище. Короче, все как в сказке про голого короля. А в роли короля выступает Граф, только что отлежавший неделю в психушке.
Костя остановил «Мерседес» в безлюдном переулке, ключ оставил в замке, дверцу «забыл» прикрыть. Немного везения, и машину угонят, а на тот случай, ежели не успеют угнать, если подсуетятся менты или Шопов сунул куда-нибудь под крыло радиомаячок, Костя запачкал сиденье водителя несколькими кровавыми пятнышками, для чего мужественно чиркнул по пальцам перочинным ножиком.
Не спеша, помахивая правой рукой с «дипломатом» и дуя на порезанные пальцы левой, Костя двориками выбрался на соседнюю улицу. Частника удалось поймать быстро, и сто отечественных рублей моментально осели в кармане водителя в качестве задатка за езду с ветерком. Костя рассчитывал, что встретится с Илоной уже через полчаса. Несколько дней они безвылазно просидят в «конспиративной» квартире, а затем вступит в действие вторая часть разработанного ими плана. Ей молодые люди дали название «Через тернии к звездам». Под «звездами» они подразумевали конкретные звездочки на полосатом, как матрац, флаге Соединенных Штатов. Косте было немного жаль потерянной возможности легального выезда в Штаты в качестве официального представителя фирмы. Но что ж, это ерунда! Главное – три миллиона в стране, где напечатаны эти деньги, ценятся, как это ни странно, гораздо больше, чем в мегаполисе под названием Москва. В Москве их едва хватит на приличную квартиру в центре да солидный загородный дом, а за бугром с тремя миллионами можно шикарно прожить до глубокой старости. Парадокс!
Меньше всего его сейчас волновала судьба сотрудников организованной им лаборатории. Из всей этой компании он симпатизировал только Вите Скворцову, нормальному мужику без всяких высокоинтеллектуальных завихрений. Мышонка Костя презирал, заносчивого и напыщенного профессора Твердислова про себя называл Пердисловом, а стерву Екатерину справедливо считал старой ученой блядью, на которой «пробы негде ставить». Пару раз, специально для Шопова и Паукова, он намекал в общих разговорах о своих якобы особо доверительных отношениях с ученой братией и теперь похихикивал, воображая, как мальчики Шопова начнут выколачивать из шибко образованных лохов информацию, колоть их на предмет сговора с Константином Николаевичем или, что еще смешнее, с Липой. Он представил себе схватившегося за грудь Мышонка (этого точно инфаркт хватанет), высокомерно негодующего и получающего при этом хорошую профилактическую затрещину Твердислова, ехидно шипящую змею Екатерину. Цирк! Эти деятели науки совершенно не знают настоящей жизни. Жаль, что он сам, своими глазами не увидит, как суровые бойцы переднего края дикого капиталистического фронта потопчут глупых лабораторных крысок, предварительно поотрывав им хвостики и повыдергивая зубки.
Ну да не это сейчас главное. Главное – как среагируют те персонажи, которым он только что позвонил.
Первые веселые солнечные лучи слепили глаза. Костя сладко зажмурился и безмятежно улыбнулся. Конечно, многое, очень многое зависит сейчас от мамы – но уж в ней-то он был уверен! Квочка поднимет такое кудахтанье, что вся ментура мигом на рога встанет.
Прощай, мама! Мы больше не увидимся. И пусть твое трепещущее в страхе за своего ребенка сердце ляжет кирпичиком в фундамент его будущего счастья…
Знать, как поведет себя тот или иной человек в определенной ситуации, – великое искусство истинного мастера интриги. Малейшие ошибки и просчеты здесь недопустимы. Но как можно не ошибиться, если человек, которого ты, казалось бы, знаешь и понимаешь лучше себя самого, неожиданно оказывается совершенно другой личностью – безжалостной, разрушающей все на своем пути, неуязвимой и неуловимой боевой машиной, созданной и отлаженной лучшими специалистами Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской Армии.
Глава 3
Рысь идет по следу
Раиса Сергеевна после ночного скандала с сыном так и не сумела заставить себя поспать хотя бы несколько часов. Когда Костя ушел чуть свет, хлопнув дверью, она прилегла было, но сон не шел.
Она растила Костика, своего Котеночка, одна. Много работала, экономила на всем, на чем можно сэкономить, полностью посвятила себя сыну. Для нее он был всем: и смыслом жизни, и самой жизнью. С самого детства она старалась дать Костику максимум возможного. Он занимался спортом, фигурным катанием, учился в английской школе, посещал музыкальную, класс фортепьяно, пять лет отзанимался во Дворце пионеров в кружке рисования и два года в том же Дворце ходил в кружок мелодекламации. Одним из первых, в седьмом классе, он вступил в ряды ВЛКСМ. Вечно занятая множеством мелких и крупных домашних хлопот, Раиса Сергеевна старалась проводить с сыном как можно больше времени, но это не всегда удавалось. Мальчик был постоянно загружен то учебой, то внеклассными занятиями, а в свободную минуту ему, само собой, хотелось побегать во дворе, поиграть с друзьями. Костик рос умным мальчиком и еще в раннем детстве смекнул, что вечно занятую мамочку очень легко обмануть. Достаточно полчаса ежедневного вечернего общения с родительницей быть ласковым и нежным сыном, чтобы мама оставалась тобой довольна, покупала игрушки и баловала сладостями, а позднее давала солидные (по подростковым меркам) деньги на карманные расходы. Сама того не ведая и не желая, Раиса Сергеевна воспитала хитрого, двуличного и эгоистичного сына. Нельзя сказать, что мальчик не любил маму. Но любил ее по-своему, любил за то, что она в нем души не чаяла, и цинично пользовался ее слепыми и бездумными материнскими чувствами.
