Так прошло около трех часов. Помимо дакойтов, в камере находился еще один заключенный — пуштун по имени Гульман. Постарше (не меньше сорока, лысоватый, слегка обрюзгший) и поспокойнее. Хотя Раджа и Исхан предлагали ему поучаствовать в зверском развлечении, Гульман лишь изредка тыкал в русского грязной пяткой и делал это с явной неохотой. Порой в его угрюмом взгляде Ксан улавливал нечто вроде сочувствия.
Надзиратель время от времени заглядывал в камеру через глазок, но не препятствовал экзекуции. Мучители Ксана вслух рассуждали о том, как следует поступить с их беспомощной жертвой. Собственно, вариантов было два — ждать,пока «русская собака» не сдохнет, захлебнувшись дерьмом,или ускорить процесс, свернув ему шею.
В том, что Ксан угодил в зиндан, не было ничего удивительного. В то время он трудился в качестве регионального представителя неправительственной организации «Хелп мессенджер», занимаясь поиском пропавших без вести и помощью в чрезвычайных обстоятельствах. Эту НПО финансировали щедрые скандинавы, а использовали в своих — не всегда гуманитарных — целях несколько разведок, в том числе, российская. Впрочем, случай, о котором пойдет речь, никак не был связан со спецслужбами. Али Азгхар Шах говорил, что Ксан сам во всем виноват, что нечего идти на поводу у женщин. Возможно, он был прав.
Ксан занялся Мариной Стожковой по просьбе российского посольства, которое, в свою очередь, получило инструкции «с самого верху». Ситуация на первый взгляд казалась заурядной. Пожилая мама в Тамбове имела восемнадцатилетнюю дочь, которая влюбилась в пакистанского студента Манзура, учившегося в Тимирязевке. Невзирая на сопротивление родительницы, дочка вышла замуж по большой любви и укатила в Музафаргхар (городишко вблизи Фейсалабада),где реальность обманула ее ожидания. Юный муж честно пытался применять на практике знания агронома, но зарабатывал не более тридцати-сорока долларов в месяц. В семейной жизни он переменился радикальным образом, перестав позволять молодой жене то, что в Москве считалось абсолютно приемлемым: общение с подругами и друзьями, самостоятельное посещение кафе и ресторанов. По сути, супруга содержалась взаперти, если не считать вылазок в магазины. Ее интересы были ограничены кухней и уходом за двумя детьми. Третий уже «нарисовался» в проекте, что сулило Марине полное отсутствие личной жизни еще годиков этак на пять.
В общем, она обратилась к мамаше за помощью — сама, то денег даже на автобус наскрести не могла. Та разменяла квартиру, купила дочери отдельные апартаменты в Тамбове и отложила необходимую сумму на авиабилет. Оставалось решить самую ответственную задачу — вырвать Марину из лап «психованного мусульманина», которого родительница стойко ненавидела с первых минут их знакомства. В ненависти она не знала границ и, желая досадить пакистанцу, кормила дочь в его присутствии исключительно свининой. Возможно, если бы госпожа Стожкова отличалась большей терпимостью, молодые супруги остались бы в России, и Ксану не пришлось бы вызволять Марину из тенет исламского мира.
Родительница проявила необычайную настойчивость и энергичность, рассылая письма во все инстанции, и волею прихотливого случая одно из них оказалось на столе у главы президентской администрации. Чего на свете не бывает — к безвестной обывательнице, не имевшей ни денег, ни связей,проявили внимание в высшем эшелоне власти. В посольство ушла телеграмма, и там решили прибегнуть к услугам «Хелпмессенджер».
Ксан связался с окружными и уездными властями, нанял адвоката. Формальные препятствия для отъезда Марины отсутствовали, однако проблем оставалось предостаточно. Помимо дремучего пакистанского бюрократизма, на стороне мужа выступил могущественный феодальный клан Заведовав,к которому он имел честь принадлежать. Вдобавок сама Марина проявляла чисто женскую непоследовательность. Стремясь в Москву, одновременно томилась любовью к Манзуру и периодически обнаруживала в себе силы терпеть ради этого нищету и мужской шовинизм.
Встречи Ксана с супругами происходили в присутствии полицейских чинов, а также разнообразных родственников Манзура, среди которых имелись лица влиятельные. Разбирательства сопровождались истериками и угрозами, которые адресовались Ксану, ведь в глазах Джаведов он выступал главным обидчиком.
В очередной раз возненавидев мужа, его сородичей, а также их исламскую родину, Марина сумела выскользнуть из домашнего плена и добралась до полицейского управления.Оттуда позвонила Ксану, нервно потребовав «забрать ее отсюда навсегда».
Спустя два с половиной часа (столько времени занял путь от Исламабада), Ксан обнаружил Марину в кабинете окружного комиссара, но не одну, а вместе с Манзуром и парочкой Джаведов: хозяином бензоколонки Навазом и менеджером «Аскари-банка» Таусифом. Хозяин кабинета благоразумно удалился, дабы не мешать мужскому разговору. Марина,заварившая всю эту кашу, сидела на стуле, хлопала глазами,определенно позабыв о своей недавней просьбе, и влюбленно смотрела на Манзура. Когда возмущенный Ксан спросил, что она, в конце концов, выбирает — маму в Тамбове или нищего мужа в Музафаргхаре, Марина потупила взор и промолчала.
Здесь, нужно сказать, Ксан дал маху. Вместо того, чтобы подняться и уйти, он решил переломить ситуацию. Уж больно велик был соблазн поставить точку в этой нелепой, затянувшейся истории, избежав дальнейшей переписки с официальными лицами и неугомонной мамашей, изматывающих встреч и бесед. Оттеснив плечом малохольного мужа, Ксан приобнял Марину, как бы подталкивая на путь истинный.Разъяренный Таусиф не вынес подобного издевательства и сильно пихнул Ксана в грудь. Тот нанес ответный удар, и в ту же секунду в помещение ворвались полицейские. Не слушая объяснений регионального представителя, его скрутили, вытащили наружу и бросили в джип, покативший в городскую тюрьму.
Дно было неровным, Ксан наступал на какие-то склизкие камни, с трудом сохраняя равновесие, чтобы не оступиться и не погрузиться с головой в омерзительную жижу. Один или два раза он вскрикнул от боли, напоровшись на что-что-то остроеНельзя было сказать, насколько глубок порез. В голове мелькнула мысль: вдруг он истечет кровью здесь же, в яме, заполненной грязной водой и дерьмом? Такой же страх не раз посещал Ксана в детстве, когда ему приходилось пробираться по илистому дну речки или пруда, чтобы освободить крючок или столкнуть лодку с мели. Он старался ступать как можно осторожнее — вдруг под густым илом притаился кусок стекла или ржавая железяка? Однажды Ксан отдыхал с родителями в Прохоровке, барахтался в Днепре на мелководье и чем-то вспорол себе колено. С тех пор отчетливо помнил, как ужасно выглядела рваная рана. Ему бинтовали ногу, а потом везли на телеге, запряженной ленивым мерином, в сельскую больницу.
... — Когда же ты умрешь? — равнодушно поинтересовался Раджа. — Все барахтаешься. А это так просто: перестаешь сучить лапками, выдыхаешь воздух. Что скажешь, Гульман?
— Ты знаешь, Раджа, я убиваю быстро. Ты любишь пытки и страдания, я — нет. Убей русского, и шабаш[5].
— Не любишь ты меня, Гульман.
Сказано было равнодушно, но в глазах Раджи застыла ненависть.
— Ладно. — Он повернулся к Ксану, который чувствовал,что силы его на исходе. — Хотелось, чтобы парень еще немного пожил, но раз Гульман сказал..
Исхан что-то промычал в знак согласия, и дакойты обменялись гнусными усмешками. Раджа потянулся к Ксану, чтобы схватить его за волосы. Однако тот, не дожидаясь прикосновения грязной ручищи, отпрянул и ушел с головой под воду.
В тюрьмах, даже в пакистанских, надзиратели и охранники тщательно следят за тем, чтобы в камерах не было колющих и режущих предметов. Однако наводнение несло с собой груды мусора и обломков, которые проникали внутрь сквозь решетки помещений, расположенных на нижних этажах. Вот таким образом на дне ямы оказалось отбитое горлышко стеклянной бутылки, о которое Ксан порезал ногу и сейчас пытался найти, лихорадочно шаря вокруг.
Когда он вынырнул, Раджа и Исхан синхронно издали глухой гортанный звук. Исхан размахнулся ногой, желто-коричневая пятка устремилась к виску обреченной жертвы. Однако, неожиданно для дакойтов, русский, который к этому времени должен был полностью обессилеть и молить Аллаха о скорой кончине, перехватил ногу Исхана и резко рванул ее на себя. В следующее мгновение ударил дакойта в лицо горлышком бутылки.
Раджа, попытавшийся броситься на выручку к приятелю, отреагировал с секундным опозданием. Этого оказалось достаточным, чтобы Гульман успел ударить его локтем в живот. Дакойт явно не ожидал нападения с этой стороны. Изумленно прохрипел: «Ты что...», после чего сноровисто ткнул Гульмана растопыренными пальцами в глаза. Воспользовавшись замешательством сокамерника, выхватил из-под рубахи лезвие бритвы. Ошибка Раджи была в том, что он на мгновение упустил из виду Ксана. Тот, опершись руками о край каменного пола, выскочил из ямы, стремительным движением обхватил дакойта за шею, рванул вниз, ломая позвонки.
