Стрельба в тылах полицейского спецназа прекратилась. Как и было предусмотрено, трое моджахедов, нанеся противнику урон, отошли к дороге. Их преследовать не пытались, решив продолжать преследование только в одну сторону. И нарвались на вторую «МОН-200». Наверное, полицейских уже осталось слишком мало, чтобы они продолжили свое дело. А джамаат уже вышел на заранее подготовленную позицию недалеко от вершины сопки. Там было большое скопление камней среди уже редкой растительности. Словно сама природа решила здесь возвести бастион. Джамаат занял позицию, надеясь, что полицейские, как часто бывает, совсем не имеют голов. Но эти головы имели и уже отступили.
Трое моджахедов, что изначально занимали позицию на противоположном склоне от дороги, пришли через сорок минут. Они и рассказали Джабраилу, что всего лишь двенадцать полицейских спецназовцев спустились к дороге и вынесли двоих тяжелораненых. Рация у ментов сгорела в машине. Связывались они с кем-то по простому телефону сотовой связи, которая в районе успешно обслуживает и полицию, и тех, кто противостоит полиции и власти. После доклада стали сносить на дорогу тела убитых. Но на склон за телами не лезли. А там потери были тоже немалые. Видимо, не решились, опасаясь новой атаки. Знали эти точечные возвратные удары, которые были фирменным стилем амира Уматгиреева. Значит, знали и кто против них выступил. Это амира только радовало, потому что к славе он был неравнодушен…
* * *
— Что ты вообще, старлей, себе позволяешь? — возмутился Хумид Цокович Тарамов, подполковник полицейского спецназа. — Ты что, допрашиваешь меня? Может, еще и обвинение предъявишь? Не думаешь, что чином не вышел?
— Обвинение, товарищ подполковник, вам будет предъявлять военная прокуратура, поскольку вы своими неумелыми действиями погубили чуть не весь свой отряд, — спокойно сказал старший лейтенант спецназа ГРУ Березкин. — Я просто пытаюсь разобраться в тактике бандитов и понять, как следовало поступить, чтобы разрушить их планы. И отмечаю одновременно для себя и для вас ваши ошибки как командира. Это уже четвертая операция амира Уматгиреева, с которой я сталкиваюсь, и везде он ведет себя одинаково. Иначе он не умеет воевать. А вы сунулись в преследование, совершенно не зная, на что он способен. Уматгиреев воюет теперь и в вашем районе. И давно следовало изучить его действия. Запросить информацию.
— Какая у него, на хрен, может быть тактика! Воюет как придется, вот и все… — отмахнулся полицейский подполковник, но смотрел уже не на старшего лейтенанта Березкина, а на сидящего сбоку от стола подполковника Калужного, командира батальона спецназа ГРУ. — Я Джабраила с детства знаю. Ни на что он не способен и ничего придумать не может. Мы с ним в одной школе учились и на соседних улицах росли.
— Четкая и выверенная тактика… Она есть и совершенно отчетливо просматривается, — согласился комбат с мнением командира взвода из своего батальона. — Старший лейтенант Березкин абсолютно прав. И тактика эта у Уматгиреева в крови. Он не может от нее отказаться, потому что другого не может и другого не знает. Так его конституция устроена.
— Чего-чего? — не понял полицейский подполковник Тарамов. — Какая у него такая особая конституция? У нас у всех одна конституция. Для всех россиян!
— Строение тела человека, особенности этого строения, называется конституцией, — терпеливо объяснил подполковник Калужный. — Я с этим делом сталкивался еще тридцать с лишним лет назад. Со строением его тела. Мы с ним в одном весе боксировали. Он уже тогда был типичным аутфайтером[2]. В боксе. А теперь ту же тактику перенес и на свои боевые действия. Мы с ним в те старые добрые времена дважды встречались на ринге. И оба раза он выиграл. Я никак не мог его догнать, чтобы достать ударом. Теперь вот ставлю себе задачу догнать его уже не на ринге, а в боевой обстановке. Чтобы достать пулей. И догоню. Я не привык бросать слова на ветер. Может, и не сам догоню, но солдаты и офицеры моего батальона, это мое продолжение, точно так же, как мой кулак является моим продолжением. Достанут его они, ничего страшного — все равно мой батальон, и солдаты, и офицеры мои.
— Так вы его тоже давно знаете?
— Давно… — тихо сказал подполковник Калужный.
Обычно немногословный, комбат выдал непривычную для себя большую речь, и из-за этого, кажется, даже смутился, замолчал и нахмурился.
— А что вообще вас, товарищ подполковник, занесло на эту дорогу? — спросил старший лейтенант Березкин, переводя разговор на себя, чтобы комбат мог оправиться от смущения. — Пути вроде бы не наезженные.
— Езженые пути. Ближайший путь в окраинное село района. На границе с Дагестаном. Есть кружная приличная дорога, но там приходится ехать через соседний район, а это на сто двадцать километров дальше. По телефону поступило сообщение, что амир Уматгиреев с бандой напал на село, расстрелял главу сельской администрации с двумя замами и участкового. Мы сразу и выехали всеми силами, что нашлись в районе. Сразу по самой короткой дороге. А как иначе, торопиться следовало.
— Вот здесь я и вижу вашу ошибку. Если бы вы поинтересовались делами Уматгиреева в других местах, вы бы так… мягко говоря, не подумав… не сунулись бы в засаду. Третий аналогичный случай заманивания полиции в ловушку. Одним и тем же способом. И все один Уматгиреев. Разве это не тактика? И работает эта тактика, третий раз уже сработала. А все потому, что информация о действиях банд в полиции не анализируется, не классифицируется и не осуществляется циркулярная рассылка информации. А если это и делается, то все материалы остаются на каком-то более высоком уровне, прилипают к чьим-то столам и до мест не доходят.
Подполковник полицейского спецназа ничего не возразил. По большому счету, информация о действиях амира Уматгиреева была в обычных общих сводках. Это старший лейтенант спецназа встречается с делами Уматгиреева в четвертый раз. А по сводкам он проходил гораздо чаще. И можно было бы это все выписать, собрать вместе и проанализировать. Даже на своем районном уровне, поскольку сам Джабраил родом из этого района, из самого райцентра, и все ждали, что он появится в родном районе. И вот он появился, сразу отметившись такой бойней. Очень жестко и жестоко действовал. Сам подполковник Тарамов толком и не понял, как и что там произошло. Ему казалось, что он действовал правильно, как и должен был бы действовать, и заслужил только похвалу, несмотря на такие громадные потери в личном составе. А потом в качестве прикрытия прибыл вместе со следственной бригадой спецназ ГРУ. Обычно спецназ ГРУ не используют в качестве прикрытия. Для этого существует полицейский спецназ. Но если в районе перебили полицейский спецназ, то пришлось выделить спецназ ГРУ из соседнего района. И этот старший лейтенант со смешной детской фамилией Березкин вместе со своим комбатом облазил все вокруг и вместе с экспертами из следственной бригады, и даже без них. Может быть, они и хорошие следопыты, но подполковнику Тарамову не понравилось, как спецназовцы описали произошедшее, выставив самого подполковника чуть ли не дураком и безграмотным офицером. Хотя следователи к рассуждениям спецназовцев прислушались и даже фотографировали места установления мин и «растяжек», то есть доказывали подготовленный характер всех действий амира Джабраила Уматгиреева. И на карте карандашом отметили натоптанные тропы, которыми он уходил. Подполковник Тарамов попытался возразить, сказав, что это наверняка какие-то старые тропы, потому что в нескольких местах их перекрывают упавшие деревья. Так этот дотошный старший лейтенант не поленился залезть под упавшую елку и проверить. Под деревом тропы не было. Тропа шла до ствола, потом предстояло проползать под стволом, а дальше начиналась новая тропа. Вообще-то, как считал Хумид Цокович, все виды спецназа — почти родня и не должен один спецназовец так подставлять другого. А получалось, что эти спецназовцы военной разведки специально собирали факты, чтобы обвинить Тарамова. Они что, будут лучше себя чувствовать, если докажут, что Хамид Цокович действовал неправильно? Или им кто-то поставил такую задачу? Второе больше походило на правду. Хамид Цокович знал многих своих недоброжелателей, которые сами против него ничего предпринять не решаются, но не побрезгуют действовать с помощью других людей.
Молодой следователь из республиканского военного следственного управления сидел неподалеку и слушал, о чем идет разговор. Подполковнику Тарамову показалось, что и слушает следователь не случайно. Наверное, и этот указание получил. Но следователь, как оказалось, интересовался другим. И спросил подполковника спецназа ГРУ:
— Вы, товарищ подполковник, в каком весе боксировали?
— В «тяге»[3].
— В супер или в первом?
— В мои времена был один тяжелый вес — свыше восьмидесяти одного килограмма. У меня собственный вес был восемьдесят семь. Если до «полутяга»[4] сгонял, тяжело было боксировать. Тогда боксировали три раунда по три минуты. Меня после сгонки веса только на два раунда хватало. Я тогда сухой был, без капли жира. Сгонять нечего было. Себя изматывал. Потом это дело бросил. Просто устал. А в «тяге» мне роста не хватало. Там почти все выше меня были. Пока подойдешь, чтобы его ударить, тебе пять раз врежут. А удары в «тяге» солидные. Голова гудит. Тогда совсем другой бокс был. Не теперешний. Это сейчас… Перчатки такие, что кулак не сожмешь. Шлемы эти… Мы их даже на тренировках не надевали, хотя на сборах порой и заставляли. Сделали из бокса женскую толкотню. А в наши времена били, так уж били. Не хуже, чем в «профи». И уж после того, как я бокс бросил, сделали первый тяжелый вес, до девяносто одного «кэгэ». Как раз бы мне там боксировать, но мой поезд уже ушел…
