– Иди уж...
– Благодарю, – церемонно сказала Марина и энергично распахнула дверь.
Кабинет был не особенно маленький, но и не роскошный – типичное обиталище чиновника средней руки. И сидевший за столом человек более всего напоминал вышеупомянутую разновидность канцелярской крысы – средних лет, среднего роста, без особых примет.
– Рада тебя видеть, Денис, – сказала Марина, непринужденно опустилась в кресло напротив, закинула ногу на ногу.
Хозяин кабинета повел носом, поморщился, но промолчал.
– Ну да, ну да, – сказала Марина безмятежно. – Потом от меня несет, как от упаренной лошадки! Рубанула пяток миль по живописным лесам туда и пяток обратно. Птички поют, белки шмыгают, олень шляется, тварь рогатая... По научному, релаксация. Полная и законченная. Красота... Дэн, я ведь чую, что твое благородное чувство обоняния оскорблено до глубины души. Почему бы тебе не заметить мне мягким, непреклонным тоном, что цивилизованный человек после такой пробежки обязан принять душ и сменить одежду? Я, правда, не цивилизованный человек, я – дикарка из варварских сибирских земель родом, но все равно теперь государственный служащий...
Хозяин кабинета смотрел на нее спокойно и отстраненно, не дрогнув ни одним мускулом на лице. Бесстрастно произнес:
– Ты когда-нибудь поймешь, что никогда меня из себя не выведешь?
– Но ведь я стараюсь, а?
– Знаешь, в чем твое счастье?
– Прекрасно знаю, – сказала Марина, закинув руки за голову и старательно потянувшись. – «Акт о развивающихся гражданах», пункты третий, пятый и семнадцатый. Закономерное развитие пятидесятилетнего победного шествия политкорректности. Неразвитые граждане – субъекты, особо защищенные законом в силу того, что они дикие, мучительно врастают в чуждый им мир и потому нуждаются в особой опеке, повышенной заботе и прочих соплях... А уж за проявления дискриминации огребешь на полную катушку... – по-прежнему держа руки закинутыми за голову, она ослепительно улыбнулась. – 3наешь, что мне иногда приходит в голову, Дэн? Что ты в глубине души – скрытый медиевист. Ты только притворяешься цивилизованным, а в глубине души тоскуешь о старых временах. Когда евреев звали жидами, когда в порядке вещей было, что женщины зарабатывают меньше мужчин, и все такое прочее...
– У тебя есть доказательства? – бесстрастным тоном поинтересовался человек за столом.
– У меня есть интуиция, – сказала Марина. – Та самая, варварская. Таковы уж мы, дикари. Тебе бы следовало знать, коли возглавляешь именно этот отдел... Знаешь что, Денис? Мне иногда кажется, что больше всего на свете тебе хочется поставить меня на коленки на вон тот ковер и сунуть в рот по самый корень. И чтобы я не просто сосала – чтобы ты меня трахал в рот, держа за шкирку... Вопреки устоям политкорректности и ее детищу – неоэтике... А?
Человек за столом слегка усмехнулся.
– А знаешь, что мне иногда приходит в голову? Что если я тебя в лучших традициях старой, отжившей, медиевистской этики примитивно потискаю за попку, ты не побежишь к уполномоченному по соблюдению неоэтики...
– Ну, правильно, – сказала Марина. – Я тебе просто руку переломаю – в трех местах, но одним движением.
– Догадываюсь. Но все равно не станешь строчить жалобу окружному уполномоченному?
– Не стану. Только рука будет заживать долго...
– Ну и что? – слегка пожал плечами Денис. – У меня останется чувство глубокого удовлетворения. От того, что я тебя все-таки тискал за упругую жопу в лучших традициях старого времени, посреди разгула неоэтики. Как тебе такой психологический нюанс?
– Один-один, пожалуй, – задумчиво сказала Марина. – Вот за это, Дэн, я тебя и обожаю – за то, что в глубине души ты никакой не засраный слюнтяй-неоэтик, а нормальный дискрим старого времени...
– Не преувеличивай.
– Да брось, я ведь не пишу наш разговор! Я отлично представляю себе защитные системы этого кабинетика. Тут пиши не пиши, толку не будет... Просто мне прекрасно известно, что ты дискрим.
– Не надо меня обвинять в уголовно наказуемых вещах.
– А взгляд-то у тебя вильнул! – усмехнулась Марина. – Ну, все понятно и логично! Ты призадумался – вдруг и меня вербанул отдел внутренних расследований, у них тоже отчетность... – она гибко выпрямилась, встала, прошла на середину кабинета и решительно опустилась на колени. Глядя снизу вверх, медленно облизнула губы. – Иди сюда, пока у меня соответствующее настроение, сделаем, как ты хочешь...
Немного постояв так посреди затянувшегося напряженного молчания, бегунья ухмыльнулась, встала и уселась на прежнее место. Пожала плечами.
– Ну и зря! Тебе ведь ужасно хотелось, по глазам видно! Побоялся, что «внутряки» все же всадили тебе какую-то свою суперхитрую аппаратуру, способную перешибить твои системы? Ходят слухи, что у них такая есть...
– Марина, – сказал Денис, – я иногда всерьез задумываюсь, почему до сих пор не вышиб тебя куда-нибудь в другой отдел, чтобы там маялись с таким сокровищем...
– Потому что я – ценный сотрудник!
– Глупости! Ты пока что – не более чем полуфабрикат. Вот именно, полуфабрикат. И нечего приплетать сюда неоэтику. Речь идет о качественно иных вещах – профессиональных стандартах. Нe спорю, в нашей работе нередки ситуации, когда необходимы именно такие кадры, как ты – другие. У тебя все другое, ты родилась не где-нибудь, а в глухомани России, ты работаешь иначе, так, как мне никогда не выучить своего. Ты сама отлично все понимаешь... – он усмехнулся. – Но это не значит, что ты такая одна на свете! Давай без обоюдных подначек и психологического фехтования рассмотрим ситуацию с позиций скучного бухгалтерского учета! Не возражаешь?
– Где уж мне... – пробурчала Марина.
– Ты участвовала в пяти операциях. В двух – в качестве стажера, в двух – в качестве подчиненного полевого агента. И только одно-единственное дело крутила самостоятельно, да и то в Западной Европе. Если вдуматься, не особенное сокровище, а?
– Может быть, может быть… Я и не выдаю себя за бесценный бриллиант короны! Но я ведь во всех случаях справилась неплохо, верно?
– Вот поэтому я тебя и терплю. Пока есть реальные шансы сделать из тебя что-то ценное. Потому я закрываю глаза на все твои эпатажные выходки. А мне ведь жалуются. И частенько. Ты можешь хотя бы не лезть к Белоснежке?
– Ого! – восхитилась Марина. – У тебя в глазах появилось нечто человеческое! Это ревность? А что, если у меня к ней поистине глубокие и пылкие чувства? – она рассмеялась. – Да, твоя злость и ревность так и полыхают, и ты не в силах их скрыть...
– Ты можешь изменить стиль поведения?
– Не могу! – отрезала Марина. – Я его слишком долго культивировала, это уже часть моей неповторимой личности. Ладно, ладно, я готова идти на уступки. К Белоснежке я, так и быть, приставать не буду, щадя твои ущемленные неоэтикой чувства собственника. Но насчет всего остального – обещания давать поостерегусь.
– Устал я от тебя...
– Верю, – сказала Марина. – Вот сейчас ты не играешь. Говоришь вполне искренне. У нас с тобой и в самом деле есть некая несовместимость, это понемногу выплывает наружу. Ну, почему бы тебе и в самом деле не спихнуть меня куда-нибудь в смежный отдел? Столько было таких возможностей... Тебе станет несказанно легче жить. Ну, а Старику ты всегда можешь подсунуть какую-нибудь чертовски убедительную версию. Мне, в самом деле, интересно – почему ты от меня до сих пор не избавился? Я ведь, будем откровенны, тебе чертовски досаждаю.
– Хочешь откровенно?
– Еще бы!
– У хорошего мастера всегда должно быть в сумке много инструментов. Самых разных. Могут возникнуть ситуации, когда именно ты мне пригодишься. Чистейшей воды прагматизм... Это понятно?
– Ага.
– Собственно, ситуация уже возникла...
– Так-так-так, – сказала Марина уже совсем другим тоном. – То-то и Белоснежка о чем-то таком проговорилась... Не осчастливишь деталями и подробностями?
– Если тебе надоело лицедействовать, и ты готова настроиться на деловой лад...
– Уже настроилась.
Она говорила совершенно серьезно, в мгновение ока забыв о своих обычных шутовских номерах. Начиналось что-то интересное и многообещающее, судя по обеспокоенности шефа, пусть и хорошо скрытой за тренированным бесстрастием. Учитывая, что в последний раз она показала себя неплохо (пусть и в чистенькой, благополучной и скучной Западной Европе), речь могла пойти о самостоятельном задании. И тут уж исключительно от самой Марины зависело, чтобы откатать его с блеском. Что, в свою очередь, послужило бы отличным поводом для самоутверждения и гордости.
Она не особенно шутила, то и дело именуя себя варваркой и дикаркой. Она и в самом деле была такой со всей вытекающей отсюда специфической психологией, жизненными задачами и стремлениями. Варвар украшал себя скальпами и блестящими побрякушками, ну, а ей, с поправкой на эпоху, служили для той же цели успешно выполненные задания. Она должна была побеждать любой ценой – не из хренова служебного долга, а по внутренней потребности.
