Ознакомительная версия.
Чингачгуком ее назвали мальчишки после того, как она этим летом проскакала без седла и уздечки по всей деревне на спине самого свирепого жеребца в колхозе. Даже конюхи подходили к нему с опаской и называли “дьяволом”. Намотав гриву на руку и сжав голыми коленками гладкие бока, девчонка пронеслась по каменке. Гнедок так и не смог ее сбросить. А уж выплясывал, уж старался! Даже укусить пытался, но она быстро прекратила его шалости, треснув кулаком по ноздрям. Ни один деревенский мальчишка не рискнул повторить ее “подвиг”. Зато кличка “Чингачгук” приклеилась к Маринке прочно.
Гнедок признавал ее, охотно подходил и забирал из рук кусок хлеба или огрызок моркови. Если девочка гуляла на улице, а он в это время тащил телегу или сани, поворачивал и ни кнут, ни вожжи не помогали вознице: жеребец подходил “здороваться”, как смеялись в деревне. Тыкался мордой в маленькие ладошки и радостно фыркал: у Маринки всегда было припасено для него в кармане какое-нибудь лакомство. Только потом продолжал путь. Возницы все же приноровились и, едва завидев девочку, кричали:
— Маринка, будь человеком, выйди на дорогу, а то этот дьявол опять к тебе рванет! Потом и не развернусь…
Маринка выскочила на крыльцо, накинув на плечи старенькое пальтишко:
— Колька, подожди, я уроки сделаю и выйду! Осталась только математика.
Мальчишка крикнул от калитки:
— Чингачгук, мы в хоккей собрались играть! Вратарем встанешь?
— Встану! Но потом нападающим!
— Согласны! Только давай быстрей!
Девчонка за пять минут покончила с уроками. Прыгнула в валенки. Натянула пальтишко и мальчишескую шапку. Торопливо забила просохшие варежки в карманы. Схватив со стола кусок белого хлеба с размазанным по верху вареньем, выскочила за дверь. Сдернула с крючка в сенях старенькие “снегурки” с веревочками и палками для закрепа. Заперла дом на щепку. На ходу жуя, выдернула из-за сугроба у ворот спрятанную клюшку и со всех ног кинулась к реке.
Клюшку приходилось прятать от матери, которая постоянно грозилась сжечь ее. Маринка фактически без перерывов ходила в синяках, ссадинах и вообще, мать считала, что хоккей не девчоночье дело. А ей так нравилось носиться на коньках и не беда, что частенько во время игры попадало шайбой по коленям. Отец по вечерам усмехался в густые пшеничные усы, когда она хвасталась очередной фиолетовой “наградой”.
Игра закончилась дракой. Противники из “чухонки” остались недовольны проигрышем и попытались оспорить счет у “вершков”. Маринка, ревностно следившая за правилами, до хрипоты спорила с ними. Приятели поддерживали подружку. Поняв, что слова бесполезны и чухонские просто издеваются, вцепилась Борьке Балатову в шапку. Натянув ее мальчишке на нос, уронила противника на лед. И понеслось…
Домой она вернулась в темноте с оторванным у шапки ухом, разорванным по шву рукавом, разбитым носом и с фонарем под глазом. Но не побежденная. Глаза горели зелеными сполохами. Сидевший за столом отец аж крякнул, увидев дочь в таком виде. Положив ложку на стол, спросил:
— Опять подралась?
Она честно кивнула. Стащив пальто и развесив мокрую одежду на краю печки, села напротив отца. Взяв вторую ложку, с жадностью принялась за еду. Отец молчал и ждал, когда поест. Маринка покончила с едой быстро. Принялась рассказывать о том, что произошло:
— Пап, чухонские сами виноваты. Балатов воду мутит! Мы им четыре гола всадили, а они нам один и то с трудом. Потом орать начали, что мы все голы не честно забили и выиграли в таком случае они, а не мы. Мне вообще заявили, что “путаюсь под ногами”! Это я-то? Да лучшего нападающего, по словам Кольки, в деревне нет! Я просто отстаивала правду.
Он почесал затылок, разглядывая налившийся багрянцем фингал:
— Правду-то правду… Я тебя понимаю! А что матери скажем? Она через пятнадцать минут прийти должна. Расстроится, что опять ты на хоккей бегала.
Девчонка рубанула ладонью по воздуху. Иван Николаевич с удивлением узнал собственный жест:
— Так и скажу! Чего она ругается и не хочет, чтоб я с мальчишками дружила? Мне же не интересно с девчонками! Куколки-сюсюкалки, бантики-фантики, цветочки-веночки — глупости одни! Ты вот говоришь, что человек сам должен выбирать, с кем дружить, а мама мне запрещает с Колькой, Витькой, Толькой и Лешкой дружить. А они настоящие друзья. Мы же всегда вместе! А она запрещает… Это справедливо?
Иван Николаевич серьезно взглянул на дочь:
— Говорил! Тебе уже десять лет и пора бы за ум браться. А ты все, как последний шалопай, с синяками ходишь. Твои ровесницы чистенькие по улице идут. С горок на санках, а не на ногах катаются, а у тебя даже зимой пятна на руках. Покажи-ка ладони… — Маринка с готовностью протянула руки, дипломатично опустив их ладонями вниз. Отец скомандовал: — Хитришь! Другой стороной показывай. Так-так… Куда мы сегодня лазили, раз пальцы чернее сажи и уже не отмываются?
Дочь вздохнула:
— К механикам ходили. Они у “дэтэшки” мотор перебирают.
Отец подытожил:
— Ну, и ты, естественно, помогла?
Она с готовностью кивнула:
— Ага! Я подшипники промывала.
Отец едва сдержался, чтоб не расхохотаться. Напустил на себя строгость и прокашлялся:
— Вот что, Маринка, иди в спальню. Садись за чтение и не показывайся. Я с матерью сам поговорю. Подготовлю ее к встрече с тобой, а то она в обморок упадет от твоего вида.
— А что, пап, так страшно выгляжу?
— На разбойника не тянешь — маловата, а в темноте напугаться можно!
Дочь потерла подбитый глаз и решила сменить тему:
— Пап, когда на волка пойдем охотиться?
— Послезавтра, если метель не разыграется.
Маринка хотела еще что-то спросить, но в сенях стукнула дверь и она опрометью кинулась в свою спальню. Сцапала по дороге книжку и забравшись с ногами на стул, принялась за чтение. Но хотя она и читала, но не забывала прислушиваться и к тому, что творилось на кухне, то и дело настораживалась, едва только голоса начинали звучать громче.
Елена Константиновна вошла в кухню. Сняла пальто, повернулась, чтобы повесить его на крючок и сразу заметила, что пальто дочери отсутствует. Заглянула на печь. Коснулась рукой еще не растаявших ледышек и все поняла. Вышла из закутка. Посмотрела на сидевшего за столом мужа и устало спросила:
— Опять хоккей? Сколько я буду говорить, ей нельзя играть в хоккей! Маринка стала на мальчишку похожа! Дерется, ругается, а теперь еще и хоккей. Иван, что ты делаешь?
Подошла к самому столу и уставилась на мужа. Иван Николаевич выдержал ее недовольный взгляд и спокойно ответил:
— Лена, присядь, пожалуйста и успокойся! Маринка подрастает и нельзя запрещать то, что она хочет делать. Она свободная личность и если ей интересно с мальчишками, пусть будут мальчишки! В конце концов, она развивается. Со временем пройдет и сама решит, с кем ей дружить.
Жена села напротив на стул, положила руки на клеенку и раздраженно сказала:
— Ты всегда потакаешь ей! Нет бы подумать обо мне! Мне перед соседями стыдно, у нее синяки с лица не сходят. Вот и сегодня, наверняка, все лицо разбито! Потому ты ее и прячешь. Я права?
Иван Николаевич вздохнул и развел руками:
— Права! Только в хоккее без синяков не обойтись. Не стоит воспринимать игру так близко к сердцу…
Она перебила и резко встала:
— Игру!? Ты называешь игрой то, что она носится с дикими воплями по льду и ей лупят клюшкой по ногам!? Это ты превратил свою дочь в мальчишку! И я вовсе не уверена, что она изменится даже к тринадцати годам. Погляди на ее друзей — даже поздороваться толком не умеют “Здрасьть!”!
Муж не уступал, твердо сказав:
— И все же, Лена, тебе придется считаться с мнением дочери. Я бы советовал, во избежание конфликта, уважать ее интересы. Ты можешь потерять доверие Маринки.
Жена внимательно поглядела на него и направилась к двери в горницу со словами:
— Ее будущий супруг тебе большое спасибо скажет за бандитку-жену!
Мать зашла в спальню. Маринка постаралась сделать вид, что полностью увлечена книгой и пониже опустила голову. Елена Константиновна посмотрела на нее и вздохнула:
— Ну-ка, покажи личико… — Дочь подняла рожицу и Елена Константиновна вздохнула еще тяжелее: — Что ж ты у меня, как мальчишка растешь? Ты посмотри, на кого ты похожа! Самая настоящая бандитка! Как ты завтра в школу пойдешь? Ведь мне уже на собрания ходить стыдно. Мария Васильевна постоянно твердит: “Ваша дочь такая, ваша дочь сякая. Она ведет себя, как мальчик”. Марина, ты же девочка!
Маринка пожала плечами:
— Ну и что? В школе все нормально будет. Фингал через недельку пройдет. А учителя уже привыкли. Это только наша классная любит все преувеличивать. Чтобы ты не говорила, я все равно с девчонками дружить не буду! Они дуры, даже в тракторах не разбираются!
Ознакомительная версия.
