А после этого началась проверка. Каждый день с ним работал офицер. Иногда – двое. Оба умели профессионально ставить вопросы и слушать ответы. Оба обладали хорошей реакцией и интуицией. Один из них очень хорошо знал регион, и Гурон понял, что он, видимо, работал раньше в добывании. Вероятно, побывал в провале. А если добывающий офицер проваливался, то его мигом отправляли в Союз… если успевали выхватить из-под рук полковника Хороте. А если не успевали, то – подвалы контрразведки, а потом – лагерь Тропик-Айленд, знаменитый Остров. А оттуда не выбирался никто… почти никто. Гурон был вторым за полувековую историю Острова, кому это удалось. А может быть, первым – рассказы о побеге какого-то малайца, которые гуляли по Острову, сильно смахивали на легенд у. Впрочем, и его, Гурона, побег тоже был похож на сюжет из голливудского боевика.
С ним работали плотно, профессионально, уважительно и тактично… Правда, каждый вопрос задавали по несколько раз. Уточняли, переспрашивали, "случайно" путали какие-то незначительные детали, отслеживали его невербальные реакции.
Привезли детектор, дважды прокрутили на детекторе.
Он не обижался, он понимал, что и сам бы проверял и перепроверял слова офицера, которого почти два года считали погибшим, а он выжил, совершил побег из лагеря, из которого нельзя убежать, и вернулся, пройдя нелегально половину Африки и всю Европу. Формальное объяснение этому почти невероятному побегу и рейду по тылам было: его специально натаскивали на выживание… но не снимало некоторых вопросов. Как говорил бывший оперативник СМЕРШ, который учил молодого Гурона оперативной стрельбе: ежели в войну наш офицер попадал к немцам, а потом бежал, то автоматически считался завербованным. И был счастлив, если отправлялся в штрафбат.
С ним работали тактично… проводили формальные опросы и неформальные "беседы". Иногда даже выпивали. Но всегда, в самой неформальной беседе за выпивкой, вскользь, "случайно", мимоходом, снова и снова задавались вопросы, вопросы, вопросы…
– Слушай, Петрович, а вот когда в порту Танжера ты поджег тюки с хлопком…
– Ты ошибся, Владислав Сергеич. Это был не хлопок – пакля.
Или:
– Жан Петрович, давай уточним один момент. Ты написал в отчете, что в Лиссабон ты приехал на автобу се.
– Было такое дело. А что?
– Не помнишь, сколько стоил билет?
Или:
– Помнишь, ты рассказывал, как старый негр переправлял тебя через пролив и жаловался на свой радикулит… или, кажется, остеохандроз?
– Он не жаловался ни на радикулит, ни на остеохандроз. Он и слов-то таких не знает. Он говорил: совсем у меня спину скрутило… извини, что перебил, Юрий Иваныч. Что ты хотел спросить?
И Юрий Иванович задавал какой-нибудь незначительный вопрос, призванный замаскировать главную цель: поймать Гурона на мелких нестыковках… Оба понимали суть происходящего, но, принимая правила игры, вели себя соответственно. Каждый день Гурон отвечал на вопросы, показывал на карте свой невероятный "вояж", описывал местность, по которой перемещался, чертил схемы. Он отдавал себе отчет, что опытные разведчики умеют расставлять такие ловушки, которых он даже не заметит. Его специальность называлась "разведчик-диверсант", но, как считал сам Гурон, порядок слов в названии явно перепутали… в первую очередь он – диверсант. А двое офицеров, которые с ним работают – разведчики… а в данном случае – контрразведчики.
Шли дни. Они состояли из "бесед" с Юрием Ивановичем и Владиславом Сергеевичем, игры на бильярде, телевизора, изредка – умеренной выпивки и долгих ночей, когда ворочаешься на скомканных простынях, не можешь заснуть и все вспоминаешь ту засаду, сеть, и Остров с рядами колючки и человеческими костями на берегу… Вспоминаешь нелепую, чудовищную смерть Анфисы… ты вспоминаешь то, что хочешь забыть, но не сможешь забыть никогда.
Шли дни. Юрий Иванович и Владислав Сергеевич – опытные профессионалы, агентуристы – уже склонялись к выводу, что Гурон говорит правду. И даже доложили о своих соображениях начальству. И даже намекнули об этом Гурону. Но в Европе и Африке еще работали сотрудники ГРУ, которые всеми доступными способами и средствами пытались на месте проверить его слова. Иногда это удавалось легко – шуму он наделал немало, иногда проверить его слова было весьма сложно, а иногда невозможно вовсе.
Для Гурона развязка наступила в тот день, когда сотрудник резидентуры ГРУ в Сербии получил подтверждение об участии Гурона в разгроме группы "Црна Ласта". После того, как в Центр пришла шифровка: "Версию Гурона полностью подтверждают бойцы РДО", генерал-майор Семенов, курирующий "дело Гурона", приказал прекратить допросы. Это вовсе не означало, что разработка Гурона закончена – она будет продолжаться. Потому что стопроцентно исключить вариант с вербовкой нельзя… да, Гурон действительно прошел тем маршрутом, который указал в отчете – это подтверждается. Да, Гурон заслуженный боевой офицер с прекрасными характеристиками. Да, он детально и достоверно описывает каждый свой шаг… Но! Как ни крути, а нужно иметь в виду, что он прошел через руки контрразведки. А уж как работают живодеры полковника Хороте – известно. Больше года он провел на Острове. Нельзя исключить, что именно там, на Острове, его сломали, вербанули и помогли бежать. Эксперты считают, что Гурон говорит правду… Кислицын вон тоже тельняшку на себе рвет, за Гурона – горой! А что – эксперты никогда не ошибались? А Кислицин что – господь бог? Да хрен там! Не все так просто и не стоит торопиться с выводами. Полиграф, например, "считает", что Гурон не на сто процентов искренен, что что-то он определенно не договаривает… полиграф, конечно, тоже не господь бог, но торопиться с окончательными выводами не следует.
Да вот, кстати, и медицина считает, что у Гурона наблюдаются симптомы нервного истощения. Это, в общем-то, естественно, но к работе допускать его нельзя. По крайней мере, до тех пор, пока он не пройдет реабилитацию.
А какая, к черту, реабилитация, если он и сейчас испытывает мощнейший стресс при просмотре телевизионных передач. Психологи говорят: классический случай, "синдром колодца", "синдром летаргии"… Конечно! Он улетел из страны в 89-ом. Почти три года провел за границей, из них без малого два года – в полной изоляции, без связи. Он ни хрена не знал, что тут у нас творится. Улетел из СССР, вернулся в совершенно другую страну. Тут, блин немазаный, даже у Штирлица крыша поедет… вот тебе и реабилитация!
Конечно, его незнание косвенно подтверждает, что он чист. Но прекращать проверку рано. Генерал Семенов приказал: допросы прекратить, проверку продолжить. А как только Гурон отдохнет и вернется на службу, поставить под плотный оперативный контроль… если, конечно, будет признано целесообразным оставить Гурона в штате ГРУ. А это под ба-а-льшим знаком вопроса.
* * *
Вечером 21 августа на "даче" появился подполковник Кислицын. Он принес литровую бутылку "Кремлевской" (такой водки Гурон никогда в жизни не видел), пакет с закуской и… орден Красной Звезды.
– Вот, – сказал он, – доверили вручить.
Гурон посмотрел на орден удивленно, спросил:
– Когда успели?
– Полтора года назад… посмертно.
Гурон помолчал, потом спросил:
– А Доктора с Цыганом наградили?
– Конечно… вас всех вместе.
– Понятно, – сказал Гурон. И вдруг задал неожиданный вопрос: – Кричать: "Служу Советскому Союзу!" – надо?
Кислицын отвел глаза и сказал:
– Как хочешь, Иван… вот только Советского Союза уже нет.
Гурон усмехнулся:
– Так ведь и меня тоже больше нет… пожалуй, за это стоит выпить. А, Грач?
Грач промолчал. Водка потекла в стаканы – классические, граненые. В Советской Армии существовали особые ритуалы получения наград, и это для каждого офицера – святое. Гурон ими демонстративно пренебрег. Выпили, закусили, помолчали. Подполковник закурил и сказал:
– Может, продолжим на свежем воздухе? Тут речка недалеко.
– Что? – рассеянно спросил Гурон.
– Пойдем, Ваня, на речку, – произнес Кислицын и подергал себя за мочку уха. Гурон понял, кивнул.
* * *
Речка была узкой, в кувшинках, в зеленых берегах. Клонились к воде и отражались в ней опрокинутые ивы, щебетали птицы.
Сели на поваленное дерево, закурили.
– Что ж не спрашиваешь? – сказал Кислицын.
– Сам расскажешь.
Подполковник кивнул, сильно затянулся раз, другой… выщелкнул окурок в воду и заговорил:
– В общем, Костя после того ранения не выжил – перитонит… Димон подорвался на мине. Обе ноги – на хрен, но спасли. Живет в Ростове, с матерью, пьет сильно. Я был у него недавно… смотреть, Иван, страшно. Кто б мог подумать, что железный Димон сломается… я-то думал, что в жизни и в людях уже кое-что понимаю… А теперь понял, что ни хера не понимаю.
– Остальные как?
– Остальные, слава богу, живы-здоровы… а на вопрос: как? – отвечу: кто как. Здесь же все трещит, Жан Петрович. Все рушится. Ты просто еще нашей жизни не знаешь…
