в торце рулона, как вилка в заднице, с разгона вбивались то в моё предплечье, то в Олегово. Мы периодически вскрикивали дурным голосом «ой», и смотрели, как из рук течет кровь. Через несколько десятков шагов бобина своими колючками изранила нам все руки. Мы наговорили ей некультурных слов и бросили на тропу прямо с лопатой.
В состоянии сильной физической и эмоциональной мобилизации я применил максимальную умственную мощность и вспомнил армейскую пословицу о том, что круглое можно катить. Мы установили моток проволоки на тропинку, я поставил на него обутую в армейский сапог ногу и толкнул по тропе на Бендера, который отошёл на несколько метров вниз. Мы решили, что бобина докатится до Олега и он её примет.
В этот момент из скал появился Хайретдинов, и давайте попробуем угадать, что же он увидел? А увидел он, как один балбес толкнул в сторону другого балбеса огроменную бобину проволоки. Та покатилась, набрала первую космическую скорость, и начала подскакивать на ухабах.
— Лови её! Лови! — Заорал Хайретдинов.
Ага! Поймаешь её. И поскакала наша бобинка в заминированный Мариштан.
Хитрожопый Бендер, растопырил было руки, как вратарь в воротах, но неожиданно вспомнил, что ему нету ещё и шестидесяти. Дабы не погибнуть в столь ранней юности, он перепрыгнул летящую на него бобину. Ясный перец, что она просвистела под Олегом, слетела с тропы на первом же повороте и самовольно покинула стационарный пост боевого охранения Зуб Дракона.
— Безмозглые папуасы! Вам ничего нельзя поручить! — Заорал Хайретдинов.
— Да мы, да она… — Залепетали мы с Бендером в ответ. — Да Вы видели, какая она тяжёлая?
— Так, всё похрен! Отставить! Сейчас пойдёте за ней вниз с двумя вещмешками!
«Никчёмная ты моя, горемычная, беспросветная жизнь», — пронеслось у меня в голове. Повесив гриву, я почапал на Третью точку за пустым вещмешком.
— Димон, ништяк! — Встретил меня на Третьей Овезберди. — Паехали Мариштан!
Так понимаю, водитель ЗИЛ-131 умел говорить «поехали» и не умел говорить «пошли». А в этом была некоторая разница. Потому что там, внизу, нас ждала бобина колючей проволоки.
— Ты с ума спятил, Овезберди! Как же мы эту проволоку сюда притащим?
— Паехалы, Димон! Там винаград, абрикос! Фигня твой проволяка. Эт патом будэт. А сразу винаград будэм кушат Мариштан!
Угрюмо и набычено я потащил пустой вещмешок с Третьей точки к Хайретдинову. На ходу попытался сочинить какую-нибудь объяснялку, почему не надо ходить за этой гадской проволокой. Как же её нести-то? Вещмешок она проколет и вопьётся в спину своими колючками. Да она в вещмешок не влезет. Разматывать её из бобины внизу никак нельзя. Хрен скрутишь потом обратно.
— Димон, паехалы! — Восторженно бухтел мне вслед Овезберди. — Паехалы, не сцы!
Тем временем, ушлые душманы просекли движуху на нашем посту и решили дать нам под зад. Чтобы не повадно было.
Едва я спустился по тропе с Третьей точки на склон, обращённый к полку, из Хисарака начал долбить духовский ДШК. Если раньше духи стреляли одиночными, ну, максимум, могли запустить очередь в три патрона, то сегодня они разошлись не на шутку, и принялись колошматить длинными очередями. При таком плотном обстреле я подумал: — «Хорошо, что я свалил за склон. Хребет они не пробьют, меня здесь достанут». А духи творили что-то невообразимое.
— Ту-ду-ду-ду-ду!!! Та-да-да-да-да!!! — гремело эхо по горам. А по посту лупили крупнокалиберные пули:
— Чпок-чпок-чпок-чпок!!!
Обкурились что ли, черти бородатые?
В процессе этого обстрела одна пуля смачно врезала по скале, отрикошетила от неё, закрутилась, как циркулярка, и пошла вертикально вверх над постом, завывая как вьюга в стихах Александра Сергеевича. Обычно пули после рикошета разлетаются горизонтально. Они улетают от тебя, воют в воздухе, и этот вой потихоньку растворяется в далёких далях. А данная пуля пошла вертикально вверх. Сначала её вой затихал, затем она перевалила верхнюю точку траектории и пошла вниз. С нарастающим воем.
— Нифига себе! Будто по чьей-то смерти поёт, — подумал я.
— Товарищ прапорщик! — С Третьей точки раздался голос Манчинского. — Чарыева убило!
Конечно же, теперь ни о каком мотке проволоки не могло быть и речи. Мы все, кто был свободен от дежурства, кинулись на Третью точку. Может быть, ещё не убило, может быть, ещё можно спасти?
Когда прибежали, то стало понятно — уже не спасти. Пуля от ДШК влетела в бойницу АГСа, стукнулась в скалу, закрутилась с бешеной скоростью и попала Овезберди в основание черепа. Позвоночник превратило в белую труху и раскидало мелкими белыми крошечками по внутреннему убранству СПСа. Весь СПС оказался забрызган кровью и засыпан крошевом от позвоночника. Овезберди лежал на песке с разнесённым затылком, из жуткой раны на песок вылилась огромная лужа густой тёмно-красной крови.
«Ну, жопа! Полная жопа!» — Других слов я не подумал, потому что их не было. Лучше бы я согласился «поехать» в Мариштан. Мы бы с ним ушли с Третьего поста и пуля бы в него не попала. Пусть бы мы замучились поднимать на Зуб моток проволоки, но Овезберди был бы жив.
Почти мгновенно прибежал Хайретдинов с автоматом, скомандовал:
— Так, взяли бинт и перевязали его!
— Зачем, товарищ прапорщик? — Мы выкатили на Хайретдинова удивлённые лучпарики. — Бинты мёртвых не воскрешают.
— Знаю. А в штабе этого могут не знать. Скажут — хрен оказали помощь солдату, и он погиб от потери крови. Так что, бинтуйте. А я пойду по рации докладывать.
Манчинский разорвал ИПП, начал прибинтовывать на место практически оторванную от человека голову, я взял лопату и пустой цинк от АГСовских гранат. Вы не представляете, как воняет на жаре свежевытекшая из человека кровища. На неё тут же стали слетаться мухи и осы.
В полном офигении я собрал кровь Овезберди, набрал полный цинк. То есть, за пару секунд из него вылилось 5 или 6 литров, даже если бы его немедленно положили на операционный стол в реанимации, то никакие врачи ничего не смогли бы сделать. Тем более никто не смог бы соскрести со скал разбитый в мелкое крошево позвоночник.
С цинком в руках я горестно потопал с поста. Надо было похоронить кровь боевого товарища. Не оставлять же её мухам и осам.
Пока хоронил за постом кровь Овезберди, нечаянно столкнул с горы небольшой камень. Он полетел по склону, сорвал поставленную на растяжку гранату. Хлопнул запал. Я понял, что произойдёт через четыре секунды и залёг за скалу.
— Крррак! — Разорвалась стоявшая на растяжке «эфка». По звуку я понял, что стояла именно она.
После разрыва я встал из укрытия, вытянул в сторону поста шею с головой и крикнул на всякий случай:
