Он как-то странно взглянул на Шервуда и сказал:
- Я бы хотел задать вам несколько вопросов. Не возражаете?
- Нисколько. - И Шервуд откинулся на бархатную спинку кресла.
- Хорошо.
Граф аккуратно стряхнул пепел в серебряную пепельницу и сказал:
- Майкл… вы позволите мне называть вас так?
- Да, конечно, Граф, - кивнул Шервуд.
- Хорошо, - повторил Граф. - Тогда расскажите мне, Майкл, о своем отце.
- Об отце? - удивился Шервуд. - Я не предполагал, что вы заговорите об этом… Мой отец был русским, но никогда не учил меня русскому языку и не любил говорить о России. Так, рассказывал кое-что… Но очень неохотно. Он хотел, чтобы я вырос настоящим американцем, и так оно и вышло. Я знаю о России не больше, чем любой фермер из Айовы, и совершенно не думаю о своих корнях.
- Понимаю, - кивнул Граф. - И все же?
- Ну, мой отец был русским гангстером, и перед войной его посадили в тюрьму… А потом забрали на фронт в эти… В дисциплинарные части.
- В штрафные батальоны, - поправил его Граф.
- Да. Именно так. А потом он попал в плен к немцам, и в конце войны его освободили американцы. Отцу предложили поехать в Америку, и он согласился. А потом родился я и… И все. Умер он в девяносто втором, уже глубоким стариком.
- А скажите, Майкл… - Граф внимательно посмотрел на Шервуда, - была у вашего отца татуировка с изображением двух змей, обвивших кинжал, на котором по-русски было написано: "Свобода - это смерть"?
- Точно, - удивился Шервуд, - была. А откуда вы знаете?
Граф улыбнулся и, загасив в пепельнице окурок, взял новую сигарету.
Желвак, с интересом слушавший совершенно непонятный для него разговор, встрепенулся и поднес Графу зажигалку.
- Благодарю вас, Николай Иваныч, - кивнул Граф и глубоко затянулся.
Он задумчиво посмотрел на огонек сигареты и сказал:
- Мой отец тоже был русским гангстером. И тоже перед войной попал в тюрьму. И тоже побывал в немецком концлагере, откуда его освободили американцы. Он уехал с ними в Америку, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу.
- Вашу мать звали… Зина? - неуверенно спросил Шервуд.
- Да, - кивнул Граф, - мою мать звали Зиной. Зинаида Степановна Палицына. Это фамилия моего отца.
- Точно!
Шервуд с силой хватил ладонью по столу, и Желвак от неожиданности подпрыгнул.
- Это что же получается? - Шервуд озадаченно взглянул на Графа.
- А получается, что всякие там медальоны - мелочь, о которой мы поговорим как-нибудь на досуге, - ответил Граф.
Потом он с улыбкой посмотрел на Шервуда и сказал:
- Ну, здравствуй, брат!
Шервуд выронил сигарету и ошеломленно уставился в пространство.
- Это невероятно! - пробормотал он. - Отец никогда не рассказывал, что у него есть сын в России. Вообще-то иногда он делал какие-то странные намеки… Теперь я понимаю, что он имел в виду.
- Да, - кивнул Граф, - к такой новости нужно привыкнуть. Предлагаю выпить по этому поводу. Как-никак братья встретились!
- Братья… - Шервуд растерянно улыбнулся. - В голове не укладывается…
- Вот выпьем, и уложится. - Пожалуй… Слушайте, Граф… Черт, как это все неожиданно!
Вдруг Шервуд захохотал и, снова хлопнув по столу ладонью, воскликнул:
- Отец-гангстер родил двух сыновей, и они тоже стали гангстерами. Один - американский, а другой - российский. Вот так история!
- Да уж, история хоть куда, - согласился Граф, наливая водку в хрустальные рюмки. - Вы простите, но я должен объяснить ситуацию своему другу.
Шервуд махнул рукой - дескать, объясняй, чего спрашиваешь, и Граф повернулся к совершенно переставшему что-либо понимать Желваку.
- Тут видишь, какое дело, Николай Иваныч… - сказал он, улыбаясь. - Получается так, что наш американский гость - мой брат.
- Ни хрена себе! - крякнул Желвак и закашлялся.
Прочистив горло, он развел руками и сказал:
- Так за это дело нужно выпить!
- Вот сейчас и выпьем, - ответил Граф.
- Так это… - Желвак почесал затылок. - Значит, теперь и дела общие с Америкой появятся?
- А как же! - усмехнулся Граф. - Обязательно.
Он снова повернулся к Шервуду и, подняв рюмку, сказал:
- Ну, за встречу!
- За встречу, - как эхо, повторил Шервуд, и над столом с нежным звоном встретились три рюмки.
Потом последовали тосты за дружбу между народами, за плодотворное сотрудничество между американскими и российскими специалистами, за исследование Марса, за удивительные зигзаги человеческих судеб, за изучение русского языка и русской истории и почему-то за Клинта Иствуда.
Наконец новость прижилась, и Шервуд, сняв галстук и бросив его на стоявшую в углу кабинета козетку, сказал:
- Ненавижу галстуки! Вот была жизнь, когда мы с Ковбоем Косовски шастали по портовым районам с пушками и кастетами и все делали сами. И я еще не был тем, кем стал сейчас, и никаких тебе галстуков и прочих буржуазных причиндалов не было. Красота!
Он вытер вспотевший лоб и спросил:
- Слушай, Граф… Это ведь твое прозвище. А как тебя зовут? Неловко как-то брата гангстерской кличкой называть!
- Меня зовут Константин Эдуардович Палицын. Это полное имя. А коротко - Костя.
- Костья… - старательно повторил Шервуд.
- Да, Майкл, твоего брата зовут Костя. И без мягкого знака. А ну-ка повтори - Костя!
- Костья… Костя!
- Правильно, - улыбнулся Граф, - Костя. А теперь выпьем за прекрасный город, в котором ты сейчас находишься.
- С удовольствием, - ответил Шервуд. - Я его пока что не очень разглядел, но то, что успел увидеть по дороге из аэропорта, мне понравилось.
Шервуд уже слегка опьянел и расслабился, однако держал себя совершенно нормально, и только время от времени удивленно крутил головой и повторял:
- Надо же, братья!
- Да, дорогой Майкл, - отвечал ему Граф, тоже уже не совсем трезвый. - Давай-ка выпьем за Петербург.
- Отлично! А потом - за Кливленд, чтоб ему провалиться.
- Давай.
Они выпили, и Граф сказал:
- Нам предстоит объединить наши усилия, чтобы найти медальон.
- Объединим, - уверенно ответил Шервуд, - и усилия объединим, и медальон найдем.
ПИАСТРЫ, ПИАСТР-Р-РЫ!РАНДЕВУ С МАНЬЯКОМОщущение пронзительной свежести воткнулось в мозг Лины, и она очнулась. Открыв глаза, она увидела, что давешний темноволосый мужчина помахивает перед ее носом комком ваты, зажатым в пинцет. От ваты нестерпимо несло нашатырем. Лина сильно вздрогнула и попыталась отвернуться.
Мужчина, увидев, что Лина пришла в себя, бросил пинцет с ваткой на стол и уселся напротив, оседлав стул, повернутый спинкой вперед. Девушка обратила внимание на татуировку, украшавшую левую руку своего визави. На ней был изображен паук, сидящий на кинжале.
Попытавшись пошевелиться, она почувствовала, что не может изменить позы, и, посмотрев вниз, увидела, что сидит в металлическом кресле, покрытом облупившейся краской, и ее руки и ноги пристегнуты ремнями.
Мужчина заботливо спросил:
- Вы уже совсем очнулись?
Лина промолчала и стала оглядываться, лихорадочно оценивая ситуацию. Она находилась в просторной светлой комнате, почти пустой. На выцветших обоях были видны более темные прямоугольники от висевших здесь когда-то портретов или картин. Старый паркет. На окнах - дешевые шторы, улицы видно не было. Диван, два стула, стол у окна, у стены два небольших шкафчика. Один - канцелярский, другой - стеклянный. Его прозрачные дверцы были завешены изнутри белой материей, но все равно проглядывали какие-то пузырьки и блестящие железки. Медицинский шкафчик в сочетании с железным креслом, к которому была пристегнута Лина, - все это очень ей не понравилось. Интересно, что на этот раз от нее хотят? С Червонцем дело связано или с медальоном?
- А что, - поинтересовалась Лина, - к креслу меня обязательно пристегивать?
- Пока что - да, - ответил мужчина и с виноватым видом развел руками.
- Ну и что дальше?
- А вы не спешите. Скоро все узнаете, - мужчина встал, подошел к стоящему у окна столу и, взяв с него бутылку пива, сделал несколько крупных глотков.
- Лина, не знаю, как вас по отчеству, нам предстоит поговорить об одной вещи. Об одной, я бы сказал, антикварной вещи.
Он снова сел верхом на стул. "Попалась, - подумала Лина. - Но вот кому?"
Это был интересный вопрос.
- А вы сами - кто такой? - поинтересовалась Лина, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. - Как вас называть?
- Кто я такой - неважно, - усмехнулся мужчина, - а называть меня можете Доктором. И отвечать на мои вопросы придется.
Лина покосилась на медицинский шкафчик, и Доктор, заметив ее взгляд, сказал:
- Да, придется. Сами понимаете.
Лина поняла, что правду о медальоне из нее вовсе не будут выколачивать жадные до чужих страданий последователи Малюты Скуратова, то есть не будут трещать ее ребра, вылетать ее зубы и литься ее кровь. Будет с ней спокойно беседовать этот, с виду вполне интеллигентный и даже симпатичный молодой мужчина. А в шкафчике - необходимые для результативного и непрерывного течения беседы препараты.
